Чингиз Абдуллаев - Объект власти Страница 39

– Что мне делать? — спросила она. — Я хотела положить цветы.

– Может, я возьму ваши цветы и положу? — предложил Гринько. — А вы придете попозже.

– Я не смогу позже, — улыбнулась Самойлова.

Гринько посмотрел на обоих офицеров милиции.

– Мы пропускали ее, когда там была делегация Государственной Думы, — тихо сообщил Лугаев. — Я думаю, ничего страшного не случится. Даже если у нее спрятана базука под плащом.

– Хватит! — поморщился Гринько. — Я понимаю, что она ничего не сделает, но у нас приказ.

– Я сам доведу ее до монумента и обратно. И она сразу уйдет, — предложил Лугаев. — Между прочим, эти люди сражались и за наше будущее.

– Черт возьми! — не выдержал Гринько. — Не делай из меня подлеца. Проведи ее, и пусть она положит цветы. Только быстро. В концов концов, это действительно их праздник.

Гринько отошел от них. Лугаев повернулся к женщине. Взял ее под руку и бережно повел к могиле Неизвестного солдата. Стрельнев остался на своем посту. Все видели, как капитан милиции ведет старую женщину с букетом цветов. До назначенного срока появления главы государства было еще далеко. К тому же капитан крепко держал ее за руку. Под взглядами сотен проверяющих они медленно шли по дорожке. Лугаев обратил внимание, что букетик традиционно обвязан проволокой. Она так всегда делала, вспомнил он. Когда они наконец подошли, Самойлова стиснула его руку и, тяжело дыша, переложила цветы в другую ладонь. Затем потуже затянула проволоку на букетике и бережно опустила гвоздики на бордюр. После чего вытерла набежавшую слезу и отошла, чуть споткнувшись.

– Пойдемте, — Лугаев опять взял ее под руку.

Обратно она шла быстрее, даже держалась стройнее, словно, выполнив свой долг, помолодела. Он довел ее до поста.

– Может, вас проводить? — улыбнулся капитан.

– Нет, — ответила она, — я доберусь сама.

В этот момент рядом с ними появился Дронго. Богемский разрешил ему прийти сюда ранним утром, чтобы лично присутствовать на церемонии возложения цветов. Разумеется, Дронго тоже не разрешили пройти через сад. Они вместе с Богемским подошли к Стрельневу.

– Что происходит? — строго спросил генерал.

– Все нормально, — ответил Стрельнев, — капитан Лугаев провел одну старую женщину, чтобы она оставила свои цветы. Мы ее давно знаем. Она фронтовичка, живет где-то здесь рядом. Просто положила цветы и ушла, чтобы не мокнуть под дождем. Лугаев все время держал ее за руку.

Дронго посмотрел вслед уходящей женщине, потом в сторону монумента. И снова — на удаляющуюся фигуру. Рост. Рост почти невозможно изменить. А эта женщина точно такого же роста, как Рита Хайден. Но офицеры оцепления сказали, что давно ее знают.

– Сколько лет вы здесь дежурите? — поинтересовался он у Стрельнева. — Конкретно на этом месте?

– На этом только с декабря прошлого года, — сообщил Стрельнев.

Не успел он это договорить, как Дронго рванулся с места.

– Остановите ее! — крикнул он остальным офицерам. — Остановите ее! И уберите цветы.

Лугаев, услышав его крик, даже не понял, что происходит, а Гринько уже бросился к букетику цветов, скромно лежащему на гранитном бордюре. Пробежав несколько шагов, он схватил букетик и отшвырнул его в сторону. Прогремел взрыв. Гринько упал на землю и остался лежать — живой, хотя и сильно оглушенный. Дронго вместе с пятью или шестью офицерами в это время спешили за женщиной. Она обернулась и вдруг, забыв о своем возрасте, побежала совсем как молодая.

– Стой! — крикнул Стрельнев, уже понявший свою ошибку. — Стой! Стой, иначе буду стрелять!

Он выстрелил в воздух. Женщина бежала по открытому пространству в ту сторону, где раньше стояла снесенная ныне гостиница «Москва». Бежала, не оборачиваясь. Уже было ясно, что в восемьдесят лет так не бегают. Последовавшие в этот момент выстрелы двух других офицеров почти одновременно достигли цели, разорвав ей спину. Она упала как подкошенная. Когда Дронго и Стрельнев подбежали и склонились к ней, женщина уже умирала. Парик с седыми волосами чуть съехал набок, в небо смотрели невидящие глаза…

Дронго поднял голову. В двадцати метрах от него на Манежной площади стоял Гельмут Гейтлер. Он ждал своего лучшего и последнего агента. Генерал тоже был загримирован под старика, но Дронго его сразу узнал. Он увидел в глазах загнанного Гейтлера боль, отчаянье, крах, смерть. Генерал стоял и смотрел на Дронго. Он даже не пытался уйти или скрыться, понимая, что в эту минуту его жизнь закончилась. Стрельнев, заметив взгляд Дронго, начал поднимать оружие. К ним уже спешили другие офицеры.

– Поразительно, — сказал кто-то из подбежавших, — они замкнули пластид на букете гвоздик. Если бы не Гринько, взрыв прогремел бы через час. Все было рассчитано по минутам.

Гейтлер по-прежнему стоял, не шевелясь и неотрывно глядя в глаза Дронго. Острова в океане таяли, превращаясь в мираж. И ему уже не хотелось ни бежать, ни прятаться. Он устал. К нему спешили другие офицеры. Он протянул руки, позволяя надеть на себя наручники. Затем улыбнулся, глядя в глаза Дронго. Он видел, как умерла Рита Хайден, а ведь только она еще и оставалась смыслом его жизни. Поэтому, уже не обращая внимания на суетившихся вокруг него людей, Гейтлер нащупал языком спрятанную в дупле зуба ампулу, надкусил ее, по-прежнему не отрывая глаз от Дронго, и опять улыбнулся.

Через секунду он умер. Дронго отвернулся. Ему было неприятно. Он видел смерть последнего героя великого противостояния Запада и Востока. Все закончилось, Гейтлер был мертв.

РОССИЯ. МОСКВА. 17 МАЯ, ВТОРНИК

Гринько и Стрельнева представили к наградам. Лугаева чуть не уволили, но ограничились выговором. Богемский получил новое звание и даже Татьяну Чаговец представили к награде. Дронго поблагодарили, одновременно сообщив, что более в его услугах не нуждаются, и разрешив поработать последнюю неделю, чтобы завершить все дела. Это сделал лично генерал Филатов. После смерти Гейтлера, казалось, что все самое худшее уже позади. В межведомственной комиссии бурно отмечали успех. Трупы Гейтлера и его подруги идентифицировали. Дело можно было считать закрытым. И только Дронго все никак не хотел успокоиться.

В этот день он приехал на работу в комиссию, уже точно зная, о чем именно будет говорить с Богемским. Всю последнюю неделю он изучал данные экспертов, ездил к патологоанатомам, внимательно читал материалы баллистов и офицеров-минеров. Одним словом, забыв об успешной деятельности комиссии, экспертом которой он сам являлся, Дронго продолжал какую-то загадочную работу, стараясь что-то найти в материалах экспертов, исследовавших место трагедии после взрыва.

Богемский прибыл к десяти часам утра, когда Дронго уже сидел в его небольшой приемной.

– Доброе утро, — поздоровался с ним генерал, — что у вас?

– Хочу с вами поговорить.

– Что еще? Я думал, мы уже закончили наши дела.

– У меня важное сообщение…

– Нашли Гейтлера? Но он уже погиб.

– Нет, я хочу с вами поговорить о другом. Истина мне кажется абсолютно невероятной, однако, возможно, я все-таки прав.

– Какая еще истина?

– Вы меня примете или будем разговаривать в вашей приемной?

– Заходите, — разрешил Богемский.

Когда они вошли и сели в кресла друг напротив друга за небольшим приставным столиком, генерал поинтересовался:

– О какой истине вы говорите?

– Сначала я хочу вас поздравить со второй генеральской звездой.

– Спасибо. Так о чем вы хотели со мной поговорить? Учтите, что официально дело уже закрыто. Сейчас следователи ФСБ пытаются найти «заказчиков» этой чудовищной трагедии. Гейтлер и Хайден убиты, в этом уже нет никаких сомнений.

– Я нашел вашего мертвеца, — сообщил Дронго.

– Не говорите глупостей, — нахмурился Богемский. — Какого еще мертвеца?

– Если вы считаете, что я могу говорить только глупости, то мы можем сразу закончить наш разговор.

– У меня сдают нервы, Дронго, — примирительно произнес Богемский. — Ну что там у вас? О каком мертвеце речь?

– Об исчезнувшем. Сейчас все поясню. В отличие от вас я помню французскую поговорку, что предают только свои. Поэтому я был уверен, что в нашей комиссии работает «крот». Дзевоньский и его группа были лишь прикрытием для него. Даже Гейтлер не знал о его существовании и являлся резервным вариантом. Ведь понятно, что такая мгновенная реакция Истрина и его партнеров в Брюсселе не могла состояться без чьей-то подсказки. Причем сообщение должно было пойти еще до того, как здесь взяли Дзевоньского. «Крот» должен был чувствовать, что кольцо вокруг Дзевоньского сжимается. Вся эта затея с Абрамовым существовала лишь для того, чтобы отвлечь внимание от основного исполнителя, который спланировал нападение на офис Дзевоньского в Брюсселе, дал санкцию на устранение Олеси Бачиньской и ее друга в Италии. Причем этот человек настаивал, чтобы устранение прошло быстро. Не Истрин, а именно этот неизвестный «кукловод» приказал убить Рауля Феррейру и Олесю Бачиньскую, а когда понял, что девушку невозможно убрать, потому что она находится по охраной ФБР, решил сделать все, чтобы выманить ее оттуда.