Сергей Донской - На секретной службе Страница 39

Впрочем, купальника как бы не было вовсе. Крохотные лоскуты материи скорее обозначали, чем скрывали то, что находилось под ними: тут пара полушарий, тут выпуклый треугольник… Товар лицом.

Катерина усмехнулась, переведя взгляд с точеной Оксаниной фигурки на пар, поднимающийся над водой.

– Как над нашей речкой-вонючкой, – умилилась она. – Мы с подружками, когда еще совсем ссыкухами были, по утрам на Кальмиус купаться бегали. Голышом, что ты. Как те ангелочки.

Крепко сбитая, коротко стриженная, с развитыми бицепсами и икрами, она совсем не походила ни на ангелочка, ни на прежнюю миниатюрную Катеньку, чьи детские годы прошли близ Мариуполя, у Азовского моря. Да и было ли оно, то детство? И была ли девочка, отчаянно красневшая всякий раз, когда приходилось стаскивать дырявые трусики-парашютики в прибрежных камышах?

Если верить паспортным данным, то да. Если же просто приглядываться к черноволосой бестии, в которую превратилась Катерина, то ее детство представлялось фактом весьма сомнительным, как и вся ее последующая биография.

Глаза цвета стылых осенних луж, всегда холодные и подернутые нехорошей мутью. Брови, сросшиеся на переносице. Челюсти плотно сжаты, как будто их обладательница закусила невидимые удила. Вместо улыбок – сплошные усмешечки, кривящие губы, но не затрагивающие остального лица.

Одной из таких усмешечек Катерина наградила Оксану пару месяцев назад, велев ей перевернуться на спину. Дело происходило в массажном кабинете при фитнес-клубе, куда Оксана записалась скорее от скуки, чем по необходимости. Молодая, стройная, с упругой кожей и хорошей наследственностью, она абсолютно не страдала от каких-либо дефектов фигуры или избыточного веса. Неудовлетворенность – другое дело. Иногда она становилась просто невыносимой, особенно с началом очередного полнолуния.

Ни супруг, ни любовники тут помочь не могли, поскольку сексуальные фантазии Оксаны значительно превосходили скудное мужское воображение. Никто из них даже не догадывался, о чем она втайне грезит. А вот Катерина моментально раскусила ее, обрабатывая на массажном столе. И, перевернув девушку на спину, бесцеремонно сунула ладонь между ее плотно стиснутыми ляжками.

– Ух ты, мокренькая какая, – ухмыльнулась она, не обращая внимания на неуверенные попискивания клиентки. – Толк будет, что ты. Давно на баб западаешь?

Вопрос был риторическим. Люди, наблюдавшие за молодой женой Григория Ивановича Пинчука, давно выяснили ее тайные пристрастия. Для этого было достаточно отследить специфические сайты, на которые заходила Оксана во время странствий по Интернету. Эти же люди подослали к ней Катерину, имевшую богатый опыт по части однополой любви. И теперь она нащупывала слабую струнку молодой жены Пинчука – ту самую струнку, на которой предстояло сыграть.

– Отпусти, дура, – потребовала Оксана, задыхаясь от стыда и возмущения.

– Ага, – согласилась Катерина. – Щас.

То, что произошло потом, напоминало безумие, да, наверное, безумием и являлось. Оксана то млела в истоме, то билась рыбой на сковороде, а пытка наслаждением все продолжалась и продолжалась. Еще чуть-чуть, и она отдала бы концы прямо на массажном столе, но Катерине надоело тискать изнемогающую жертву, и она коротко потребовала:

– Теперь ты трудись. Твоя очередь.

– Я не умею.

– Не можешь – научим. – Катерина сбросила халат и ловко взобралась на стол, укладываясь рядом с клиенткой «валетом». – Не хочешь – заставим…

Когда все закончилось, сил у Оксаны осталось лишь на то, чтобы спросить, слабо шевеля губами:

– В следующий раз… когда можно… приходить?

– А по расписанию, – ответила Катерина, неспешно облачаясь в халат.

Смотреть на то, как ее почти мужской торс скрывается под белой тканью, было так невыносимо, что Оксана снова заставила себя напрячь голосовые связки:

– Мои дни – понедельник, среда и пятница… С десяти до двенадцати.

– Милости просим, – равнодушно ответила Катерина.

– У вас ведь тут других массажисток нет?

– Полным-полно, что ты!

– А как же я? – вырвалось у Оксаны. Растерянная, опустошенная, оглушенная произошедшим, она села на столе, и ее ноги повисли подобно разваренным макаронинам. Встать на них получилось лишь с третьей или четвертой попытки. Вдрызг пьяная, Оксана и то справилась бы с этой задачей лучше. Очень уж большое счастье на нее обрушилось… Или несчастье?

– А как же я? – повторила она тоскливо.

– Мне-то что за дело? – повела крутыми плечами Катерина. – У меня таких, как ты, валом. На всех здоровья не хватит, что ты! – Покосившись на пригорюнившуюся клиентку, она слегка подобрела. – Ну, если уж так приспичило, то можешь нанять меня в частном порядке. Для массажа на дому. Проникающего.

Произнеся эти слова, Катерина захохотала, как заправская ведьма, и потрепала Оксану по щеке. Это был не ласковый, а скорее властный жест. Закрепляющий победу. Дающий понять, кто в этой паре будет подчиняться, а кто повелевать.

И Оксане, глядящей на новую подругу снизу вверх, не надо было специально растолковывать ее новую роль. Она усвоила все с первого раза.

Несколько доверительных бесед, состоявшихся в перерывах между сеансами так называемого массажа, убедили Оксану, что без верной помощницы ей не обойтись. Отправить престарелого мужа на тот свет несложно, гораздо труднее не сесть потом за решетку. Катерина, имевшая богатый жизненный опыт, красочно расписала процедуру следствия и дальнейшую жизнь на зоне.

По ее версии, лично ей припаяли срок по ошибке, хотя на самом деле ошибка судей состояла лишь в том, что Катерине дали пять, а не семь или десять лет. Она была еще совсем молоденькой, когда убила знакомую девчонку пилочкой для ногтей. Пятьдесят восемь ранений, выколотые глаза, обезображенное до неузнаваемости лицо. Смотреть на фотографии жертвы без содрогания было невозможно, поэтому судьи предпочитали любоваться ясными глазами восемнадцатилетней Катерины и слушать ее звонкий голосок.

«В тот день я шла с дня рождения, у меня с собой случайно пилочка была, маленькая такая. Встретились мы возле кафе с девчонкой, вот. А она заносчивая такая, что вы! Обозвала меня сиротой казанской и все такое. Ну, слово за слово, поругались мы, очень сильно поругались. Она меня по лицу била, обзывала по-всякому, за волосы таскала. Тогда я догнала ее, когда она зашла за гараж покурить, ну, и отквиталась. Я, правда, сильно злая была, понимаете, у меня же действительно ни отца, ни матери, такие дела. Я не ее била, я их била. Убивать не хотела, что вы! Врачи потом дали заключение, что если б они не опоздали на две-три минуты, то они б ее спасли. Простите меня, пожалуйста. Не садите меня надолго, я же раскаиваюсь. Если меня посадят надолго, то я совсем старухой на волю выйду».

Судьи тогда Катерине поверили, проявили милосердие. А через месяц в воспитательно-трудовой девичьей колонии под Мелитополем плакат с фотографиями особо отличившихся воспитанниц украсился еще одним портретом. На нем была изображена прищурившаяся Катерина, превратившаяся на зоне в Катьку-Кобылу. Плакат предназначался только для служебного пользования и висел в проходной у дежурного. Надпись на нем гласила: «Склонные к побегу».

Над портретом Катерины следовало бы дописать: «И к насилию».

В мелитопольской колонии содержалось около двухсот девушек с общим суммарным сроком отсидки более шестисот лет. Были среди них и убийцы, и воровки, и участницы разбойных нападений, и наводчицы, и просто бродяжки. Катерина превосходила жестокостью и коварством всех их, вместе взятых. На ее счету было много покалеченных судеб и половых органов, но Катерина предпочитала не распространяться на эту тему. Когда обстоятельства того требовали, она умела скрывать свои наклонности. И даже казалась ласковой. Временами.

– Катюша, а Катюша…

Голосок Оксаны вывел ее из задумчивости. Они по-прежнему стояли на краю бассейна, такие непохожие друг на друга. Никто не догадался бы, что объединяет этих молодых женщин, слепленных из разного теста. Тайну знали только они вдвоем.

– Не называй меня так, – строго сказала Катерина. – Не люблю этих телячьих нежностей.

Оксана осторожно притронулась к ее левой ягодице:

– Давно хотела спросить, да все забывала… Зачем тут выколото слово «БОГ»? Разве ты верующая?

– А ты думаешь, для меня ничего святого нет? – нахмурилась Катерина. Не расшифровывать же подружке смысл наколки: «Была Осуждена Государством». Была. А потом государство бросило ей кость в виде амнистии. Только поздно. Катерина не из тех, которые что-то забывают или прощают.

– А шрамы на запястьях? – не унималась Оксана. – Ты хотела уйти из жизни?

– Это так интересно?

– Конечно. Мне все про тебя интересно.

Катерина хмыкнула. Вены на руках покромсали ей опущенные шавки, предварительно опоившие ее водкой. Привязали к шконке простынями, вооружились заточенными столовыми ложками и пошло-поехало. Только не на ту напали. Катерина сумела освободиться и поставить шавок на место. Одна отделалась откушенным ухом, другую увезли на больничку со множественными разрывами влагалища, третья вообще удавилась полотенцем. Катька-Кобыла спуску никому не давала. Некоторые фифы от одного ее пристального взгляда в обморок падали.