Валерий Рощин - Двадцатый - расчет окончен Страница 4

– Если данные факты подтвердятся в ходе следствия, то они, без­ус­ловно, прозвучат на суде в качестве главных смягчающих обстоя­тельств. Зачтется и то, что отвезли раненную женщину в гос­питаль. Уверяю вас: много им не дадут. Организуем процесс где-ни­будь в Ставрополе или Ростове – подальше от Чечни; проведем соот­ветст­вующую работу с судьей… Возможно, парни вообще отдела­ются ус­ловным сроком.

Пожилой мужчина сызнова покосил на лощеного гостя. Смотреть в глаза проныре отчего-то не хотелось…

– Ну, а третий вариант? – нехотя спросил он.

Тот оживился:

– Вот насчет третьего варианта я и хотел посоветоваться! На мой взгляд, он наилучшим образом устроил бы всех: и командова­ние Группировки и мое ведомство, и общественность…

– Давай покороче, скоро совещание.

– Дорохов заявляет, что по машине стрелял только он, – придви­нулся к столу подполковник и начал торопливо излагать: – Но это за версту пахнет враньем – своих людей отмазывает.

– Ну, положим, его поведение понятно. Для нормальных лю­дей… Ты-то, конечно, хотел бы, чтобы он всю вину свалил на подчи­нен­ных. Так что ли?..

– Я бы хотел услышать от него правду, – вкрадчиво пояснил Во­лынов.

– Ладно. Дальше…

– Осишвили же утверждает, что он первым открыл огонь из та­бельного пистолета…

– Ты уже и его допросить успел? Он же в госпитале после силь­нейшей контузии!..

– Старший лейтенант чувствует себя удовлетворительно. Только слышит пока плохо.

– И что ты предлагаешь?

– Я предлагаю завести уголовное дело только на двух офицеров: на Дорохова и на этого… грузина. Ефрейтора и рядового используем в ка­честве свидетелей.

Верещагин тяжело вздохнул, покачав головой, проворчал:

– Как же у вас судейских все легко и просто! Одних в обвиняе­мые, дру­гих – в свидетели. И ты со спокойным сердцем заставишь этих пацанов валить все говно на своих командиров? На офицеров, с которыми они еще вчера шли под пули, вместе проливали кровь. Так что ли?

– Но иначе придется посадить всех…

– Хрен с тобой – поступай, как знаешь!.. – махнул рукой Максим Федорович – терпению его пришел конец.

Встав из-за стола, он сгреб пятнистую кепку с вышитым над ко­зырьком крабом и направился к двери. Волынов спешненько по­плелся за ним.

Взявшись за ручку, генерал все же вперил в следователя тяжелый взгляд:

– Но смотри, у меня подполковник! Чтоб сделал для них все воз­можное!..

– Само собой, Максим Федорович! Само собой…

Глава вторая

Ростов. 17 апреля

От безысходности, бессилия и непонимания происходящего До­рохову порой хотелось раздробить кулаки о каменную стену. В такие минуты он нервно расхаживал по камере, где на откидных нарах воз­легали еще четверо таких же «счастливчиков», как и он. В офицер­ской «каюте» нар не подни­мали даже днем – пожалуй, это была един­ст­венная привилегия, ос­тавленная подследственным армейским «гос­подам». От ощущения потери всего: свободы, любимой профессии, возможности общаться с друзьями и будущего ему порой не хотелось жить и даже шевелиться. Тогда он просто лежал на тощем матраце и, закинув руки за голову, тупо смотрел в одну точку на почерневшем от влаги по­толке.

Странно, но за всю прошедшую после стрельбы по «уазику» не­делю, его наспех допросили лишь однажды. Какой-то молоденький старший лейтенант полчаса задавал глуповатые вопросы, пытаясь под­вести под действия командира спецназовской группы злостный умысел и тонкий рас­чет.

Салабон! Его бы в горы! Сначала под ракетный обстрел, а потом к тому УАЗу… Уж он-то точно стрелять по чеченцам не стал бы – с полными штанами дерьма не больно-то постреляешь!

Сегодня Артур с самого утра не поднимался с жесткого, неудоб­ного ложа. Не удосужился встать и на завтрак, повелев отдать свою скудную пайку в соседнюю солдатскую камеру. Взгляд капитана на­мертво приклеился к крохотному оконцу под потолком. Через него и птиц-то не рассмотреть – только решетка, да мелкая сетка. И весеннее небо, с ужасаю­щим постоянством менявшее цвета и оттенки: черное, голу­бое, синее, белое серое… И снова черное!

Так и лежал, вспоминая далекий родной городок, одинокого по­жилого отца, живущего на военную пенсию…

Неспешные размышления прервала брякнувшая за­совом тяжелая дверь.

– Капитан Дорохов, на выход! – послышалась команда служивого в пого­нах прапорщика.

Он не спеша поднялся, направился к раскрытой двери; за­ло­жив руки за спину, переступил порог.

– Прямо по коридору, – замкнув камеру, подсказал помощник начальника караула.

Они миновали десяток камер небольшой, старой гауптвахты; прошли мимо помещения, где обычно проходили допросы подследст­венных военнослужащих; не повернули и в комнату свиданий…

– Куда это мы? – полюбопытствовал Артур.

– Во дворе машина ждет, – приглушенно отвечал прапорщик. – В следственный изолятор свезут для допроса. Следователь ваш звонил – просил доставить туда.

Дорохов представил каталажку на колесах – серый металличе­ский кунг без окон и с единственной, узкой дверкой… Однако по со­седству с плацем, где занимался строевой подготовкой пяток аресто­ванных солдат, вместо грузового автомобиля дожидался обычный ар­мей­ский «уазик». Точно такой же, как тот – на проселочной дороге…

Перед посадкой капитану для чего-то нацепили на запястья на­ручники; слева и справа уселись сопровождающие: рядовой с тем же прапорщиком. И, покинув дворик центральной гарнизонной гаупт­вахты, машина понеслась по оживленному Буденовскому проспекту Ростова…

Дорога заняла не более получаса. Еще столько же сопровождав­шие потратили на процедуру передачи подследственного под опеку сотрудников Минюста.

Манеры служащих гражданского СИЗО заметно отличались от манер караулов армейской гауптвахты. Мест­ный прапор, подводя спецназовца к одной из камер, грубо подтолкнул в спину:

– Посидишь пока тут. Следователь обедает.

Размером и обстановкой камера напоминала ту, что стала Артуру пристанищем на гауптвахте. Правда, вместо откидных нар вдоль стен стояли че­тыре двухъярусные кровати, а под маленьким окном четыре тумбочки; рядом – стол… Вот только рожи некоторых постояльцев «кельи» как-то сразу пришлись не по нраву – разом обернувшись на вошед­шего, уст­ремили к нему хищные взоры; растянули рты в сла­щаво-надменных ухмылках…

– А чо, здороваться на воле не обучили?.. – вальяжно поинтере­совался один, пока новичок усаживался на крайнюю нижнюю кровать по соседству со скромным сухощавым парень­ком.

– Привет, – нехотя отозвался капитан, прислоняясь спиной к про­хладной стене.

Все верхние места были заняты; на двух нижних койках, на­хо­дившихся ближе к выходу и параше, сидели человек шесть. Осталь­ные же – разношерстная компания из восьми обитателей камеры, вольготно расположились вокруг де­ревянного стола. Интерес к появ­лению Артура проявил именно этот народец, вероятно, давно и не­плохо знавший друг друга.

– Приветами на воле маму будешь кормить, – назидательно изрек коре­настый мужичок и, между прочим, добавил: – Постелька-то это моя – разрешения на постой требуется спрашивать.

Поднявшись, он вразвалочку подошел к кровати, нагнулся, что-то поправляя или нашаривая, и… резким движением врезал Дорохову в грудь.

Не ожидая подвоха, тот не успел напрячь мышцы, или встретить кулак блоком. Дыхание перехватило; но от второго удара, направ­лен­ного в горло, он сумел уйти в сторону. И тут же уголовник отлетел к противоположной стене – тяжелый берц въехал в рыхлый живот.

Компания дружно, словно ожидая подобного поворота, выско­чила из-за стола. Однако и спецназовский капитан уж стоял на ногах – дыхалка не работала, да времени на восстановление никто даровать не соби­рался.

В жуткой по накалу заварухе спасала теснота узкого, зажатого меж двух высоких коек пространства – никто из нападавших не мог подобраться сзади к пареньку в потертом камуфлированном костюме. И тот, вращаясь волчком и лихо орудуя всеми четырьмя конечно­стями, неплохо держался около минуты. Затем кто-то из уркаганов догадался бросить в него матрац; произошла секундная заминка, хва­тившей, чтобы навалиться всем гуртом, лишить строптивца простора, повалить на пол…

Сколько его пинали и молотили кулаками, Артур не помнил – время сжалось до неопределенно-короткого отрезка. Оч­нулся, когда кто-то поддернул под руки вверх и поволок из камеры. И снова перед глазами поплыли стены длинного коридора, сплошь ис­пещренные амбразурами тяжелых дверей. Одна из них открылась на­встречу, в глаза ударил яркий дневной свет.

– Ну, здравствуйте-здравствуйте… – затянул нудным голосом не­знакомый подпол­ковник. Насмешливый взгляд пару секунд блуждал по кровопод­текам и ссадинам; затем, спохватившись, он с театраль­ным удивле­нием поинтересовался: – Ах ты, боже мой! Что же за не­счастье с вами случилось?..