Чингиз Абдуллаев - Обретение ада Страница 4

— Я уже распорядился. Мы постараемся найти документы и выйти на возможных убийц нашего резидента.

— Кто знал о его задании?

— Практически никто. Но мы проверяем всех наших офицеров. Самое главное, что Валентинов не оставил документов ни в Берлине, ни в Праге, мы проверяли. В этом деле все достаточно запутано.

— Сейчас много непонятного — горько сказал Крючков, — пошлите специалистов, профессионалов. Подключите, если нужно, местную резидентуру. И вообще, нам необходимо пересмотреть работу одиннадцатого отдела..[2]

Или его расформировать, или называть по-другому. Нужны другие формы работы. И проверьте свою агентуру.

— Да, — согласился Шебаршин, — сейчас нужно все менять. Видимо, нужны новые люди. Старые достаточно себя скомпрометировали. Кроме того, многие из них известны на местах. Мы как раз исходим из того, что нужно постепенно отказываться от их услуг, вводя новых людей.

— Конечно, — согласился Крючков, — работайте на перспективу. Мы пока не знаем, чем все это кончится.

И вдруг он сказал слова, которые не должен был говорить, просто не имел права:

— Может, нам еще придется все восстанавливать в разрушенных соседних странах.

Шебаршин понял все с одной фразы. Он кивнул головой.

— У нас возникла еще одна проблема, Владимир Александрович, — осторожно сказал он, понимая, что нужно изменить тему разговора. — ЦРУ получило некоторые сведения о Юджине.

— Только этого не хватало, — окончательно расстроился Крючков, — откуда у них могут быть такие сведения? Вы проверяли информацию? Кто ее вам передал?

— Это сообщение Циклопа, — очень тихо сказал Шебаршин. Об агенте Циклопе знали в КГБ лишь несколько человек. И практически никогда не говорили.

Это был самый ценный агент КГБ в ЦРУ. К тому же именно ему поручали разработки новых операций ЦРУ против КГБ. Циклоп был наиболее важным агентом КГБ в начале девяностых. Но Юджин был не менее ценным агентом, которого Крючков знал лично.

Он хорошо помнил Юджина. Семнадцать лет назад он лично вместе со своим покойным шефом Юрием Владимировичем Андроповым отправлял офицера КГБ в это трудное путешествие. Юджину удалось продержаться целых семнадцать лет. Это было невероятно, невозможно, но он держался. И если Циклоп был штатным сотрудником ЦРУ, согласившимся работать на КГБ, то Юджин был офицером советской разведки, нелегалом, работавшим в Северной Америке, — Что думаете делать? — спросил Крючков. — Его нужно срочно отзывать.

— Будем отзывать, — осторожно начал Шебаршин, — но мы хотим сделать это с минимально возможными потерями. Использовать Юджина для операции в Германии. Это облегчает его переход и позволяет проконтролировать большую часть денег, которыми он располагает. Да и операция в Германии очень важна.

— Это большой риск, — задумался Крючков, — вы хотите использовать Юджина в качестве наживки. А если нам порвут удочки?

Шебаршин молча смотрел на председателя КГБ, Он ждал его решения.

Крючков закрыл глаза, вспоминая тот холодный день, когда они вместе с Андроповым приехали провожать Юджина. Как много лет прошло с тех пор! Покойный Андропов даже в страшном сне не мог представить себе, что произойдет лишь через несколько лет после его смерти. Крючков вздохнул. Шебаршин по-прежнему терпеливо ждал.

— Хорошо, — наконец сказал председатель КГБ, — делайте как считаете нужным. И держите под контролем ситуацию с нашими «бывшими агентами».

Отработанный материал нам не нужен. Вы меня понимаете?

Шебаршин понимал все. Он встал, взял свою папку с документами. Кивнул головой.

— У Леонова будет достаточно работы и без вас, — сказал вдруг Крючков, — но я поручу, чтобы он занимался и этим делом.

И снова на лице руководителя советской разведки Леонида Шебаршина не дрогнул ни один мускул. Леонов был начальником аналитического управления, занимавшегося сбором и анализом информации. Шебаршин понял, почему Крючкову понадобился Леонов.

— Он дал согласие? — спросил Шебаршин. Даже здесь, в святая святых огромной империи, в кабинете руководителя самой мощной спецслужбы мира, он не решился назвать имя человека, давшего согласие на предварительную отработку введения в стране чрезвычайного положения. Крючков его понял.

— Да, — сухо кивнул он. Крючков почти абсолютно доверял Шебаршину. Во всяком случае, настолько, насколько мог в силу своего сухого, педантичного характера. — Нам приказано подготовить материалы по введению чрезвычайного положения. И не только в Литве. Он согласен.

— Я вас понял. Мы проверим всю нашу агентуру на местах, в странах Восточной Европы, — сказал уже стоя Шебаршин.

— И обратите внимание на перспективу, — напомнил Крючков, — это сейчас очень важно. Именно так — работать с прицелом на перспективу.

Когда Шебаршин вышел, Крючков долго сидел один и только заем потянулся к телефону, набрал номер министра обороны страны.

— Добрый день, — скупо произнес он.

— Здравствуйте, — маршал, как и все военные, немного боялся и недолюбливал главу такого ведомства, как КГБ. Но неизменно был в ровных товарищеских отношениях с всесильным Крючковым, понимая, как невыгодно ссориться с этим человеком.

— Нам нужно встретиться. Это по нашему разговору вчера.

— По Прибалтике? — понял маршал.

— И по Прибалтике тоже, — Крючков сжал трубку сильнее. Он вдруг испугался, что их разговор могут подслушать. И хотя он прекрасно знал, что разговор по ЭТОМУ телефону подслушать нельзя, никто не посмеет слушать телефон председателя КГБ, тем не менее он постарался закончить беседу и положить трубку. И, только положив трубку, вдруг подумал, что впервые за столько лет испугался неизвестно чего. Сознание этого испуга еще долго не давало ему сосредоточиться на текущей работе.

Будапешт. 13 января 1991 года

Йене Видак был многолетним агентом КГБ в Австрии. Он работал на КГБ еще с начала пятидесятых годов, когда это ведомство называлось совсем по-другому и его возглавляли совсем другие люди. Теперь, сидя в парке на скамейке, он невольно ежился от холодного западного ветра. Западные «ветры» разрушили не только весь логический уклад его жизни. Они пробили брешь в «железной стене» и сделали австро-венгерскую границу, прежде служившую водоразделом между двумя мирами, просто географической линией между двумя соседними странами. Видак не понимал и не принимал происходивших перемен. Он их боялся. И сегодня утром, приехав из Вены, он невольно вспомнил те дни, когда мог без всяких опасений встречаться с представителями советской разведки в любом месте Будапешта, даже в официальных учреждениях. Увы, те времена прошли.

Теперь Будапешт был не менее враждебным городом, чем Вена. Может, даже более, так как по непонятной логике волна антикоммунизма в бывших социалистических странах принимала характер бури, обрушивающейся на головы бывших партчиновников спецслужб.

Видак посмотрел на часы, и в этот момент перед ним возник связной. Он не знал этого связного и невольно нахмурился. Разведчики не любят, когда приходится общаться с незнакомыми людьми.

— Добрый день, мистер Видак, — сказал связной, — вам привет от вашего дяди из Братиславы.

— Он ничего не просил вас передать? — спросил Видак.

— Вот эту фотографию, — связной передал старую, давно знакомую Видаку фотографию. Тот, взглянув на нее, вернул связному. Теперь все было в порядке.

— У меня сложности, — сказал Видак, — кажется, в Вене моя работа подходит к концу.

— Нет, — убежденно ответил связной, — ничего не изменилось. Вы вернетесь в Вену и будете работать как прежде. Связь через нашего представителя в Австрии.

— Как прежде, — усмехнулся Видак, — уже нельзя работать как прежде.

Мир изменился. После расстрела Чаушеску и падения берлинской стены все наконец поверили, что мир изменился.

—: Это иллюзии, — спокойно парировал связной, — все остается по-старому.

— Только не для меня, — вздохнул Видак.

— Как это понимать?

— Я уже слишком стар.

— Вы решили прекратить с нами сотрудничать?

— Думаю, да.

— Вы серьезно подумали над этим?

— Конечно. Я считаю, что пора заканчивать. Все-таки сорок с лишним лет. И потом, я работал всегда и на свою страну, не забывайте об этом. Прежней Венгрии уже нет. Не знаю, каким образом, но нынешние разведчики пока не смогли узнать о моем существовании. Подозреваю, что ваше ведомство приложило к этому руку. Но в любом случае я устал. И мне больше ничего не нужно. Да и прятаться в собственной стране глупо и как-то обидно. Вы не считаете?

Связной молчал. Он пытался скрыть свое разочарование под маской равнодушия, но у него это плохо получалось. А может, во всем был виноват этот сильный западный ветер?