Борис Григорьев - Скандинавия глазами разведчика Страница 4

Список личных и деловых качеств, которые необходимы сотрудникам разведывательных служб, можно продолжить. Естественно, не каждый из сотрудников обладает полным их набором, да этого и не нужно. Вот взять, к примеру, такое качество, как склонность к авантюризму. В зависимости от ситуации эта человеческая особенность может принести крупный успех, и, наоборот, такое положительное качество, как природная осторожность, может сыграть с разведчиком злую шутку. Разведывательная работа не терпит шаблона и готовых рецептов. Есть какие-то определённые каноны, которые, однако, нужно применять творчески и не следует утрировать и доводить до абсурда. Базисный принцип любой работы — конспиративность — при желании тоже можно превратить в тормоз. Если последовательно его придерживаться, расширять и углублять до бесконечности, то окажется, что он, как зловредный вирус, постепенно «съест» саму разведку.

...Осенним хмурым августовским утром нас собрали в одном из дворов служебного квартала в Варсонофьевском переулке и на автобусе через всю Москву повезли по шоссе Энтузиастов за город. Проехав Балашиху, мы скоро остановились у массивных железных ворот, выкрашенных в зелёную краску. Ворота заскрипели, распахнулись, и автобус въехал на территорию 101-й школы КГБ, основанной в 1941 году для подготовки разведчиков-диверсантов, а со временем ставшей основной кузницей кадров для внешней разведки КГБ.

Докладываю: явился в ваше распоряжение согласно вашему распоряжению!

Сразу по прибытии всех новичков представили «дядькам», руководителям учебных отделений. Нашим «дядькой» стал полковник Толстиков Петр Игнатьевич, уже пожилой человек, лет шестидесяти. Его лоб пересекал шрам (бандитская пуля!), лицо было хмурым и неприветливым, как Ладога в непогоду, говорил он медленно и как-то весомо. Первое впечатление от встречи с ним было не очень благоприятным, но оказалось обманчивым, и мы потом по достоинству оценили его добрую, заботливую и справедливую душу.

Нас разместили в деревянных, барачного типа, общежитиях по три человека в комнате. Моими соседями по комнате оказались питерец и мурманчанин, уже имевшие опыт контрразведывательной работы и потому считавшие меня «салагой». Они беззлобно надо мной посмеивались и разыгрывали, пугая сообщениями о том, что по окончании школы меня заберут на «нелегалку».

Времени до обеда было предостаточно, и мы пошли знакомиться с обстановкой, посмотрели на учебные корпуса, столовую, клуб, библиотеку, спортивный зал и спортивные площадки, обошли по тенистым дорожкам почти всю территорию и впечатлились её размерами и высоким деревянным забором, её со всех сторон окружавшим. И вдруг прямо под ноги нам упал футбольный мяч. Над забором показалась хулиганская мордаха какого-то местного хулигана Квакина и нахально потребовала:

— Эй вы, шпионы! Подайте-ка нам мяч!

Один из нас молча поднял мяч и перебросил его через забор. Квакин, не поблагодарив, исчез, и игра по ту сторону забора возобновилась. Мы пришли к единодушному выводу, что наша зашифровка оставляет желать лучшего. Но несмотря ни на что, она продолжала осуществляться по всем канонам жанра.

Нам всем присвоили псевдонимы, начинавшиеся с той же буквы, что и фамилии, и с этого момента мы вступили в круг посвящённых и стали играть в таинственную игру со своими таинственными правилами. Приходившие в адрес иногородних письма передавались руководителю учебного отделения, а тот уже раздавал их адресатам вложенными в конверты. Условия проживания в школе были казарменными, увольнения в город и домой случались раз в неделю по воскресеньям.

Времени на раскачку не было, и уже на следующий день начались занятия. Кроме специальных оперативных дисциплин, изучали страноведение, основы дипломатической службы, протокол и этикет, иностранные языки и политнауки. Учебное время делилось примерно поровну между спецдисциплинами и иностранным языком. Два месяца спустя мы в торжественной обстановке приняли присягу. ПГУ было военной организацией, и внутри её жизнь регулировалась воинскими уставами. Сотрудники разведки не носили форму и ходили в «партикулярном платье», общение между собой и с начальством было неформальным, но вместе с тем воинская дисциплина присутствовала, офицерские звания и оклады действовали неуклонно, приказы вышестоящего руководства не обсуждались, а принимались к исполнению.

Поскольку в моём дипломе уже значились два иностранных языка, я надеялся от изучения языка освободиться. Не тут-то было! Обнаружив владение мной третьим языком — шведским — на уровне трёх семестров, руководство школы поставило мне задачу довести эти знания до уровня восьми семестров. Приходилось «вкалывать», как и всем другим. Преподаватель шведского языка Надежда Афанасьевна Лукашина много сделала для того, чтобы поставленная задача была выполнена. Задним числом понимаю, что руководство 101-й школы поступило мудро, загрузив меня по уши учёбой и лишив почвы для возникновения дурных наклонностей.

Теоретические знания мы получали на лекциях и из учебных пособий, практические навыки приобретались на семинарах и отрабатывались на городских занятиях — зимой и летом. С каждым днём мы всё глубже погружались в дотоле неизвестный мир и всё больше проникались важностью нового ремесла. Романтические представления о сути разведывательной работы шокирующим образом разбивались о грубую прозаическую реальность. Мы поняли, что о белых перчатках нужно было напрочь забыть—так же, как об общепринятых принципах морали. На первый план выходило понятие государственной необходимости. Ей подчинялся и своеобразный кодекс чести разведчика-офицера.

Городские занятия требовали тщательной подготовки, которая проходила без отрыва от учебного процесса. Это, конечно, сказывалось на их качестве, потому что времени на изучение города и подбор нужных мест для встреч, проверочных маршрутов и оперативно-технических мероприятий совершенно не хватало. Приходилось жертвовать единственным свободным днём — воскресеньем.

На городских занятиях пришлось впервые почувствовать терпкий (при)вкус оперативно-разведывательной работы. Мы все играли в сотрудников с дипломатическим прикрытием. Нашими противниками выступали боевые бригады наружного наблюдения 7-го Управления КГБ, работавшие за иностранными разведчиками. В роли источников и агентов выступали приватные преподаватели — отставные полковники разведки. В соответствии с полученными теоретическими знаниями и условностями игры мы должны были получать от них информацию, склонять к сотрудничеству и «воспитывать» в нужном направлении, а они — оценивать наши действия и в зависимости от этого корректировать свои: разыгрывать роль жадных до денег «липачей», подсовывать заведомо недостоверную информацию, опаздывать и срывать встречи, саботировать выполнение поручений. Встречи с «источниками» проводились в ресторанах, в которых мы за свой счёт угощали их водочкой или вином, цыплятами табака и салатами оливье. После каждой встречи мы писали подробные отчёты, которые потом Пётр Игнатьевич сопоставлял с отчётами «приватов». Разборы были честными, справедливыми, нелицеприятными и исчерпывающими.

На городских занятиях, как и в боевой работе, естественно, не обходилось без ЧП и накладок. Происходили и забавные ситуации.

По условиям игры мне нужно было провести тайниковую операцию под наружным наблюдением. В боевых условиях изымать или закладывать тайник на глазах у филёров приходится в случае крайней необходимости, когда дело значительно перевешивает личную безопасность разведчика. Спецшкола готовила нас и к таким превратностям судьбы. Мой тайник был подобран в здании редакции газеты «Правда» в подвальном переходе от служебных кабинетов к пищеблоку. Контейнер, в котором была закамуфлирована «важная информация» в непроявленной плёнке, представлял собой самодельный картонный указатель-стрелку с приглашающей надписью «В столовую». Мой коллега по учебному отделению должен был повесить этот указатель на стене коридора, а мне предстояло его бесшумно и незаметно снять. Задумка показалась мне благородной: нужно было помочь проголодавшимся сотрудникам партийной прессы побыстрее добраться до источника питания.

В день операции «наружка» исправно топала за мной по проверочному маршруту, дыша чуть не в затылок, я менял виды транспорта и неуклонно приближался к заветному месту. У редакции «Правды» я вышел из троллейбуса и, не останавливаясь, направился к тайнику. Для бригады наружного наблюдения такой маневр предугадать было трудно, сработать на опережение было невозможно, так что ей пришлось пустить своего сотрудника вслед за мной. Этого мне и было нужно. Я топал по цементному полу перехода, и мои шаги гулко отзывались в ушах. Такие же шаги раздавались за спиной — слежка не отставала.