Спасти «Скифа» (СИ) - Кокотюха Андрей Анатольевич Страница 4

Вообще-то такой мелочью, как ищущее способ прокормиться местное население, фельджандармерия не занималась. Тем более, что на восточном направлении начиналась, судя по всему, серьезная воинская операция, шла постоянная переброска войск, и все подразделения СС, включая фельджандармерию, оказались задействованы во всем этом громадном движении. Однако сегодня утром пришел приказ усилить посты с западной стороны, в тылу.

Краем уха унтер-офицер Баум слышал: накануне в городе что-то произошло. То ли партизаны, то ли подпольщики либо убили, либо похитили немецкого офицера, достаточно важную шишку. Гестапо уже организовало и провело несколько масштабных облав, арестованных было много, но это – и весь результат, офицера продолжали искать. Обстоятельства предполагали закрыть Харьков, блокировав все ходы и выходы.

Но, как блюститель порядка с опытом, Баум понимал особенность ситуации и делал на нее поправку. А именно: нельзя останавливать здешнюю жизнь, резко меня ее уклад. Ведь в таком случае террористы мгновенно насторожатся, подкорректируют, а то и сменят правила игры. Тогда выявлять и задерживать их для СС станет сложнее. Даже если произошло что-то, выходящее за привычные рамки, нужно по возможности создавать видимость, будто ничего не случилось.

Потому на восточной окраине Харькова просто сменили посты: сброд из вспомогательной полиции заменили фельджандармами. И если у тех, кто выезжает из города на мены или по другой необходимости, в порядке документы, их нужно пропускать. Инструктировал жандармов лично начальник харьковского гестапо гауптштурмфюрер Хойке. Он объяснил стратегическую задачу: узнав, что правила выезда их города не слишком изменились и патрули всего лишь усилены, но при этом город не закрыт, русские партизаны или те, кто с ними связан, не будут искать других путей, как покинуть город. Всего лишь немного больше внимательности, разглагольствовал гауптштурмфюрер, и какая-нибудь рыбка попадется обязательно.

Унтер Баум, даже несмотря на десятилетнюю жандармскую службу, а потом – четыре года в фельджандармерии, слабо и весьма поверхностно представлял себе, как работает гестапо и чем оно руководствуется, выявляя вражеские заговоры. Однако признавал: тайной полиции удается делать свою работу, ведь иначе ее так панически не боялись бы. Это понимание позволило Бауму не осмысливать доводы начальника гестапо, а просто принять их. И делать то, что делал всегда: проявлять бдительность, усиливать внимание, цепко замечая даже малейшие подозрительные детали.

Сейчас, когда возница, подобострастно улыбаясь и сильно, до противного, потея, протягивал ему аусвайс, к которому прилагался выписанный комендатурой специальный пропуск, унтер-офицер Дитер Баум действовал так же, как во время службы в Кобурге, патрулируя улицы: просматривал документы, не спеша возвращать. Дядька, разумеется, ни черта не знал по-немецки, повторяя только «битте» и «герр дойче офицер», а Баум не считал нужным специально изучать русский. Если понадобится, он объяснит все без лишних слов, для того у него и есть оружие.

Вроде все верно, документы в порядке… И все же Баум вертел их в руках, для чего-то смотрел на свет, вчитывался в текст, после передал их своим подчиненным, чтобы остальные жандармы (а их было двое, один новичок, ему все интересно, зато другой – опытный и бывалый служака, принял игру унтера) тоже внимательно изучили бумаги. Только после того, как с трясущегося возницы сошло еще семь потов, унтер-офицер вернул ему документы, властным жестом отстранил мужчину и не спеша подошел к телеге.

Двое других – худой старик с бородкой и парень лет двадцати, судя по очкам с треснутым стеклом, очень близорукий, потому, наверное, получил бронь, по мере приближения Дитера спрыгнули на землю. Документы они уже держали в руках, но Баум не спешил с проверкой, сперва осмотрел телегу. Так и есть – вещи, среди которых внимание унтера сразу же привлекли почти новые солдатские сапоги большого размера. Ему доводилось слышать о мародерах среди местного населения, этих крысах, которые шарят на местах расстрелов в надежде найти одежду или, если повезет, – обувь, пригодную для обмена на хлеб, картошку или сало. Сапоги по селам ценились особо, и хотя Баум не знал, откуда взялась именно эта пара, все равно брезгливо поморщился.

Сначала он потребовал документы у близорукого парня. Тот, протягивая их правой рукой, левой стащил с наголо бритой головы парусиновую кепку. Строго взглянув на штатского, Баум принялся за изучение его бумаг с такой же показной тщательностью, как перед этим разглядывал документы возницы.

Унтер-офицер даже не понял: именно привычная, даже излишняя, показная тщательность при проверке в результате стоила ему жизни.

Передав аусвайс близорукого уже вставшему рядом солдату, Дитер Баум перешел к изучению пропуска. Сперва подумал – показалось, но после убедился: нет, все верно. Парень напрягся. Его волнение для менее опытного человека, например, для армейского патрульного, прошло бы незамеченным, только вот Баума было сложно обмануть: близорукому очень хочется получить побыстрее обратно не аусвайс, а разрешение покинуть город. Чем дольше унтер держал документ у себя, тем сильнее волновался парень.

Это не обычный – привычный – страх местного населения перед немецкой формой и металлической бляхой СС на груди…

Опытный в деле проверки документов жандарм почувствовал, хотя и не мог объяснить своих ощущений самому себе: это был страх разоблачения.

Проверим…

Демонстративно сложив пропуск сначала вдвое, потом – вчетверо, Дитер Баум, не спуская глаз с близорукого, сунул документ в нагрудный карман кителя.

По его расчетам, если парень в чем-то виноват, у него должны сдать нервы.

И это случилось.

Парень в очках с треснувшим стеклом что-то пробормотал, посмотрел на своих спутников, вроде бы ища у них поддержки, потом захотел вытереть кепкой взмокший лоб. Рука дрогнула, разжалась, кепка упала ему под ноги, в дорожную пыль.

Взгляд унтер-офицера Баума невольно переключился на кепку. Всего на секунду он отвлекся – и этого оказалось достаточно.

Как и откуда в руке близорукого появилась граната, никто из двоих уцелевших жандармов объяснить после не смог. Да и по поводу всего остального путались в показаниях, ведь все произошло одновременно: закричал и полез под телегу старик, потянул из кобуры «вальтер» Баум, замахал руками возница, даже лошадь дернулась, щелкнули затворы автоматов – и граната полетела под ноги унтер-офицеру, стоявшему ближе всех к телеге.

Сам же парень для человека со слабым зрением, проявил слишком много прыти. Граната, казалось, еще летела, а он уже в длинном прыжке отскочил как можно дальше, бросился под прикрытие телеги, а когда рвануло и, перепуганно заржав, вздыбилась, рванулась с места лошадь, – подскочил, кинулся через поле к лесу, пригнувшись и петляя зайцем.

Первая очередь прошла мимо. Зато вторая срезала беглеца влет, он взмахнул руками, переломленный пополам, и упал лицом вниз. Третьей очередью расстреляли возницу, так и не поняв, чего тот хочет, выставив перед собой руки.

Этот умер сразу, как и унтер Баум.

Тяжело раненный бритоголовый парень до гестапо не доехал, скончался по дороге. Старика, последнего из менщиков, у которого даже документы проверить не успели, до гестапо все-таки довезли.

Из сбивчивого рассказа уцелевших жандармов начальник гестапо понял: все началось, стоило унтер-офицеру проявить слишком пристальное внимание к пропуску партизана. Не заняло много времени, чтобы установить: бланк настоящий, из комендатуры, вот только не выписывали в канцелярии такого пропуска – каждый факт выдачи подобного документа фиксировался в соответствующей книге с истинно немецкой бюрократической тщательностью.

Скверно не то, что кто-то наладил кражу бланков из канцелярии. Хойке даже не сомневался: это – не первый случай, и клубок придется разматывать. Плохо другое: как раз сейчас он не сможет бросить на это все свои силы.

Со вчерашнего вечера харьковское гестапо занималось куда более важным похищением. При том, что от других дел Хойке никто не освобождал…