Эндрю Йорк - Координатор Страница 41

— Значит, мне всю жизнь придется носить на спине следы от вашей дурацкой скамейки?

Клаус улыбнулся:

— Ничего подобного. Эти ложа специально сделаны так, чтобы обеспечивать минимальный контакт, как дно у непригорающей посуды. Вам не о чем беспокоиться. Я позаботился обо всем, учел каждую возможность, исключил всякий риск.

— Всякий риск. — Ингер посмотрела на Уайлда. — Вы понимаете, что нас просто убьют?

— А что, по-вашему, мы можем сделать?

Идти в эту холодную камеру было немыслимо. Но и бросаться с двадцати футов на двух вооруженных людей, которые только и ждали, что он это сделает, было не менее глупо. Всю свою надежду он возлагал на тот момент, когда Клаус подойдет к нему, чтобы сделать инъекцию.

— Действительно, что? — презрительно сказала Ингер.

Она сбросила одежду на пол и положила сверху кольцо и часики. Она невольно вздрогнула, когда игла вошла под кожу.

— А теперь войди, пожалуйста, в камеру. Хельда!

Хельда открыла стеклянную дверь. Ингер помедлила, потом вошла внутрь. Глядя прямо перед собой, она подошла к самому дальнему ложу и легла спиной к стеклянному экрану. Ее плечи дрожали.

— Вы что, их прямо так и оставите? — спросил Кайзерит.

— Нет, конечно. Клаус проведет здесь ночь и убедится, что все в порядке. А теперь, Хельда, снимите с Джонаса наручники. Я совсем не хочу убивать Хельду, Джонас, но я сделаю это, если вы попробуете использовать ее вместо щита. Эрик!

Эрик поднял свой «магнум». Хельда подошла к Уайлду. Она часто дышала, глядя на него. Он протянул ей руки; девушка расстегнула наручники и поспешно отступила на шаг. Уайлд положил свою одежду поверх вещей Ингер и прибавил к ним часы и медальон со святым Христофором.

— А теперь повернитесь спиной, — предложил Гуннар. — И идите к нам, не поворачиваясь. Клаус скажет вам, когда остановиться.

Уайлд прикинул, что он примерно в семи шагах от доктора. Он сделал шесть шагов и остановился.

— Еще один, Джонас, — с едва заметным напряжением в голосе сказал Гуннар.

Уайлд втянул воздух в легкие. Сейчас или никогда. Надо дождаться, когда его нога коснется пола…

Он резко откинулся назад, и тут же его голова разлетелась на тысячи кусков. Гуннар предвосхитил его маневр.

Глава 27

— Уайлд! — Зубы Ингер отбивали дробь. — Уайлд! Очнись, Уайлд!

Сознание медленно возвращалось к Уайлду. Его тело было словно разодрано на части раскаленными клещами, и ему огромным усилием воли приходилось собирать вместе пальцы, ноги, нос, уши, гениталии; все это дрожало и ходило ходуном, голова раскалывалась на части, дыхание с хрипом вырывалось из глотки, будто бы стянутой обручем. Он лежал на одном из столов, рядом на коленях стояла Ингер; ему показалось, что она бьет его по лицу. Он видел, что она дрожит: каждая частичка ее тела отбивала особый ритм, голова тряслась, зубы стучали, когда она пыталась говорить.

— Уайлд, — просила она. — Послушай меня, Уайлд.

Его нос елозил вверх и вниз по ее животу, натыкаясь на левую грудь. Ее тело было холодным. Чуть теплее льда.

— Инъекция, — пробормотал он.

Его челюсти почти не двигались.

— Они считают меня дурой, — сказала, к его удивлению, Ингер, и в ее голосе, несмотря на почти окоченевшее тело, прозвучали насмешка и презрение. — Клаус ввел нам жидкость из флакона, на котором было написано «Литик» — растворитель.

Уайлд с трудом заставил себя сесть, расти пая ладонями грудную клетку:

— Это естественно.

— Но я никогда не держу препараты под правильными надписями, имея в виду именно такой или подобный случай. «Коктейль» находится в бутылочке под названием «Волшебный орех». Клаус воткнул нам безвредный раствор — он был так взволнован тем, что может приступить к своему эксперименту, что даже не потрудился понюхать жидкость. Правда, я не ожидала, что Гуннар распорядится сначала тебя оглушить. И немного запаниковала, не зная, успеешь ли ты достаточно быстро прийти в себя.

Уайлд потрогал голову в том месте, куда нанес предательский удар Ульф, — на затылке застыли сгустки спекшейся крови.

— Значит, ты все-таки гений. Вопрос только в том, что нам все это дает?

Она засунула руки под мышки. Ее дыхание сворачивалось в облако у ее лица.

— Но ведь ты Джонас Уайлд. Я подумала, что ты сможешь пробиться через стеклянную дверь и поднять температуру раньше, чем вернется Клаус.

— А когда он вернется?

— Не знаю. Он сидел здесь и смотрел на нас, пока температура не упала ниже нуля. Потом он вышел. Это было секунд тридцать назад. Может быть, он пошел в уборную.

— Сколько сейчас градусов?

Она пожала плечами; судорога прошла по ее спине от бедра к плечу и вернулась вниз. Она извивалась, как змея.

— Откуда мне знать? Ниже нуля. Я думаю, мы умрем часа через два. Через полчаса мы уже не сможем двигаться. А еще через час потеряем сознание.

Он шлепнул ее по бедру, и на ее коже проступил розовый след.

— Тогда давай двигаться. Будем бегать по комнате. Прыгать. Размахивать руками.

— Я слишком устала. Этот воздух сжигает мне легкие.

Он рывком поднял ее на ноги, резко толкнул вперед, и она побежала по камере — сначала неуверенно, пошатываясь и делая зигзаги, потом все резвее и легче, входя в ритм, четко работая руками, словно какая-то странная фигура, явившаяся из эротического кошмара. Уайлд хлопнул ладонью по двойному стеклу и вспомнил карниз в Копенгагене, холод, чувство ожога, когда начали оттаивать руки. При мысли, что придется пройти через все это снова, ему стало не по себе. Но у него не было выбора. Клаус вот-вот должен был появиться во внешней двери, надо было застать его врасплох, иначе он просто запрет их снаружи и позовет на помощь. И в то же время он предвкушал те сладостные минуты, когда сможет наконец расстаться со своей выдержкой и терпением, выплеснуть наружу весь свой гнев, проложить себе путь из этой могилы и — чем черт не шутит! — возможно, даже вернуться домой. Или умереть.

Ингер, шатаясь, стояла позади него:

— Уайлд! Я больше не могу. Я больше…

— Не останавливайся.

Его зубы стучали так, что он подумал, не сломал ли он себе один из них. Он отошел подальше к столам, напряг мышцы и стремительно бросился на преграду. Выставив вперед левое плечо, он всей массой тела обрушился на дверь. Вспышка боли прошла от плеча к лопатке и погасла где-то в глубине грудной клетки. Он скользнул вниз по толстому стеклу и упал на руки и колени.

Ингер опустилась рядом с ним:

— Ты в порядке, Уайлд?

Она тяжело дышала.

Он оттолкнул ее, встал, закусил губу и стал массировать ушибленное плечо. От удара у него занемела рука, кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. Посмотрев на стекло, он увидел лишь несколько маленьких трещин. Он вернулся назад к столам.

Ингер свернулась на полу, как бегун, едва дотянувший до конца дистанции, и бессильно ударила кулаком по каменному полу:

— Я не могу, Уайлд. Я больше не могу.

Уайлд взял ее под мышки и легко поднял, как ребенка. У нее подгибались ноги. Ее тело уже выжало из себя всю до капли энергию жизни: Он прислонил ее к соседнему столу. Она напоминала ему великолепную восковую куклу, которая беспомощно сидела, выбросив перед собой ноги и свесив голову на плечо. Он понял, что она умирает. Ее надменный и блестящий ум, униженный Гуннаром, утратил веру в себя и больше не мог замкнуться в спасительной изоляции. Он спросил себя: а почему, собственно, его должно это волновать? — и похлопал ее по щеке:

— Послушай меня. Не раскисай. Сосредоточься. Я хочу, чтобы ты… перечислила мне всех римских императоров, до падения Константинополя.

Она в изнеможении закрыла глаза. Ее подбородок свесился к ключицам и, коснувшись груди, рывком поднялся обратно. Посиневшие губы медленно зашевелились.

— Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон…

Уайлд сжал зубы и снова с разбегу бросился на дверь, ударился о стекло и сполз на пол.

— Гальба, — монотонно, словно во сне, говорила Ингер. — Отон, Вителлий, Веспасиан, Тит, Домициан…

Уайлд уже ничего не чувствовал с левой стороны груди. Он медленно встал, ощущая себя неловким и разбитым. Чувство онемения дошло до самых ступней, лодыжки потеряли гибкость. Он заставил себя сделать несколько шагов. Внутреннее стекло треснуло и готово было рассыпаться на тысячи режущих осколков.

— Нерва, — продолжала Ингер. — Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий…

Уайлд сосредоточил все свое внимание на трещине и дрожащими пальцами принялся вытаскивать из рамы куски стекла. С каждой секундой дрожь колотила его все сильнее.

— Луций Аврелий Вер, — бубнила Ингер, — Коммод, Пертинакс, Дидий Юлиан…

Уайлд продолжал работать со стеклом. Ему понадобилась целая минута, чтобы проделать достаточно большое отверстие, в которое могла пройти его правая рука. Бить надо было в самый центр пролома — если он не сумеет нанести точный удар, то умрет от потери крови раньше, чем от холода. Он понимал, как ему катастрофически не хватает времени, чтобы расширить диаметр дыры.