Платон Обухов - Несостоявшийся шантаж Страница 41

Кореец вздохнул, взял изящные белые палочки дня еды и прикоснулся к «собайги кимчи» — капусте, нафаршированной устрицами.

— Гм, — пробормотал он несколько мгновений спустя, — приготовлено не хуже, чем в Корее.

За «собайги кимчи» последовала миниатюрная плошка с «кичангом» — сырыми крабьими ножками, залитыми огненным соусом из красностручкового перца. «Кичанг», по корейским понятиям, считается закуской перед двумя основными блюдами — «бульгоги» и «собайги кимчи». «Бульгоги» представляет собой вершину корейского кулинарного искусства в области приготовления мяса. Ли любил сам готовить «бульгоги» и оценил поваров корейского ресторана в Вашингтоне. Они проделали все требуемые традицией операции: опустили тонко нарезанные куски говяжьей вырезки в смесь соевого соуса, сахара и специй и уложили затем на металлические прутья жаровни. Мясо пропиталось дымком березового угля и таяло на зубах. Оно даже не успело остыть за то время, что везли его из ресторана в дом Робсона.

Трапеза Ли завершилась «синсунло». Он пододвинул к себе большой бронзовый горшок с крышкой, похожий на русский самовар. Внизу горшка устроена небольшая жаровня, а через середину его проходит труба. Из нее вился легкий сизый дымок. Куски говядины, смешанные с кусочками репчатого лука и ароматическими травами, кладут на дно горшка. Сверху их засыпают мелко рубленными вареными яйцами, дольками огурца и моркови, говяжьей печенью, грецкими орехами и слегка поджаренными орехами гинкго. Сразу же после этого горшок закрывается тяжелой крышкой, а в жаровне раздувают угли. Через двадцать минут «синсунло» готово.

Вытерев жирные пальцы о вышитое полотенце, Ли налил в низкую глиняную плошку «Паем-соол» — тонизирующий ликер, который получают, помещая целую змею, гадюку, в 95‑процентный спирт, полученный из риса. Зажмурившись, сделал несколько глотков.

По телу стала разливаться блаженная теплота. Но Ли не почувствовал себя умиротворенным. Наоборот, чем сильнее он пьянел, тем больше ненависти испытывал к Робсону. «Негодяй! — задыхаясь, прошептал кореец. — Обещал заплатить за лодку полтора миллиона долларов. Деньги должен был перевести на мой счет сегодня. Разумеется, этот мошенник не перевел их!»

Негодование Ли было так велико, что он с размаху швырнул глиняную плошку в стену. Плотная шкура леопарда, в которую попала плошка, самортизировала удар. Взвыв от ярости, он бросился на пол и вцепился в край ковра, пытаясь сорвать его с места.

Когда край ковра отогнулся, Ли заметил под ним маленький клочок бумаги. Глядя на него, он почему-то устыдился своего внезапного порыва, превратившего его в дикого зверя. Схватив бумажку, Ли медленно распрямился.

«Боже, накажи проклятого Робсона!» — было начертано на бумажке. Чуть ниже шла торопливая подпись: «Мануэль Эскобар».

— Выходит, я не первый узник этой башни! — с горечью заключил Ли. Он достал из пачки «Филипп Моррис» длинную тонкую сигарету и закурил.

Голова неожиданно сделалась тяжелой. «Наверное, слишком много выпил», — подумал Ли и прилег на кровать. Веки быстро налились свинцом, и кореец провалился в беспамятство.

Через несколько минут в комнату заглянул секретарь Робсона. Он прижимал к носу платок, пропитанный одеколоном. Внимательно присмотревшись к спящему Ли, секретарь снова затворил дверь.

Его нетерпеливо поджидала Лукреция.

«Ну и как он?» — спросили ее глаза.

— Спит, — пожал плечами секретарь доминиканца. — Как ребенок… нет, скорее как наркоман. — Он замялся, потом прямо взглянул в глаза любовницы босса:

— Наркотик, помещенный в сигареты, которые курит кореец, при многократном употреблении превращает человека в животное. Точнее, в человекоподобное существо, лишенное разума. Робсон хочет этого.

Лукреция залился смехом — серебряным, как колокольчик:

— Чего хочет Робсон, хочет Бог…

Перепрыгивая через ступеньки, она легко и быстро сбежала вниз по винтовой лестнице. Ее старинные ступени были стерты. Робсон специально распорядился не заменять их на новые. В его замке аромат старины должен был чувствоваться во всем.

Глава VI. Доброта Майкла Робсона

США (Вашингтон)

— Когда начнешь операцию? — Лукреция оторвалась от русской черной икры, которую доставала из хрустальной вазочки золотой ложечкой.

Робсон откинулся на спинку стула и ничего не сказал. Поглощенный процессом переваривания пищи, он сыто зевнул.

— Давно пора браться за дело! — топнула ножкой, обутой в лакированную красную туфельку от «Тиффани», мулатка. — Каждая минута промедления смертельно опасна для всего предприятия. Сколько можно хранить боеголовки в подземной пещере?! А вдруг кто-нибудь обнаружил их по следам радиоактивности, используя космические спутники?!

— Если бы их обнаружили, то честь этого открытия принадлежала бы израильтянам, — буркнул Робсон. — Ведь самые совершенные в мире разведывательные спутники — у них. Но если бы это случилось, я бы не сидел так спокойно, поверь мне!

Мулатка кусала губы.

— Так когда же начнется операция? — рискнула в третий раз спросить она.

— Ты становишься надоедливой, — пожаловался Робсон. — Я не знаю. Пока говорить об операции преждевременно.

— Я пойду к себе! — встала из-за стола Лукреция. Она не скрывала, что рассержена, но в то же время настаивать не стала. Шутить с Робсоном было опасно даже ей, которой кровожадный доминиканец доверял многие свои тайны.

Робсон проводил Лукрецию ленивым взглядом человека, отдыхающего после обильного обеда.

Как только за женщиной закрылась дверь, от апатии доминиканца не осталось и следа. Отбросив в сторону стул, он быстро прошел в угол столовой и закрылся оконной портьерой. Убедившись, что его не видно, достал радиотелефон, который носил с собой днем и ночью, и набрал известный только ему номер. Дождавшись ответа, Робсон властно проговорил:

— Операция «Нуук». Приступайте!

Увидев на дисплее телефона, что сообщение принято и понято, Робсон отключил связь. Он выскользнул из-за портьеры и оглядел столовую. Все было спокойно. Пока он отдавал приказ начинать операцию, никто сюда не входил.

Робсон подошел к старинному французскому шкафу с запасами прекрасного доминиканского рома и достал оттуда пузатую бутылку.

Он плеснул немного рома в бокал, блаженно принюхался. Ни с чем не сравнимый запах! Запах его победы, его триумфа. Доминиканец не сомневался, что именно так закончится начатая им операция «Нуук».

Израильский посол в Вашингтоне Амос Коротич спросонья не хотел брать трубку. Однако прислушался и понял, что звонок — правительственный.

— Коротич у телефона, — отозвался он хриплым со сна голосом и прокашлялся, чтобы говорить более внятно.

— Говорит Рабин! Немедленно свяжитесь с президентом США и сообщите ему следующее. Его помощник по вопросам национальной безопасности Джим Коэн и человек, сделавший заказ корейской фирме «Модерн шипбилдинг» на подводную лодку, на которой похищены двенадцать наших боеголовок, — одно и то же лицо. Пусть немедленно принимают меры!

Сначала посол Израиля подумал, что это шутка, кто-то каким-то образом сумел со стороны подключиться к секретной правительственной линии и дурит ему голову. Потом ему пришла мысль, что Рабин просто не в себе. Ибо нести чепуху про причастность помощника президента США по вопросам национальной безопасности к похищению ядерных боеголовок — помощника, которого Амос Коротич прекрасно знал, с которым он выпил не один коктейль и провел не один час в приватных беседах и за шахматной доской, мог лишь не совсем нормальный человек.

Поэтому Коротич попросил Рабина повторить свои слова.

Премьер-министр взорвался:

— Вы что там, решили, что раз вас послали в Вашингтон, то вы теперь более важная фигура, чем мы, оставшиеся здесь, в Израиле?! Немедленно выполняйте то, что я сказал!

— Но… в Вашингтоне уже три часа ночи, — растерялся посол.

— Знаю! — рявкнул Рабин. — Выполняйте!

— А президент вместе с вице-президентом вообще уехали на охоту в Канаду, связаться с ними невозможно…

— Хорошо! — скрипя зубами, перебил его премьер. — Кто третий по значению человек в Вашингтоне после президента и вице-президента?

Подумав, посол ответил:

— Глава аппарата сотрудников Белого дома Джон Сигрэм.

— Свяжитесь с ним! И передайте то, что я сказал!

В трубке раздались гудки отбоя. Коротич взглянул на часы.

— Сигрэм убьет меня, если я позвоню ему сейчас! — прошептал он.

В то же время он прекрасно знал, что, если ослушается распоряжения своего премьер-министра, его отзовут из Вашингтона в двадцать четыре часа. Такое уже бывало.

Он зажег настольную лампу, нашел в столе телефонный справочник высших членов администрации Пенна и набрал номер домашнего телефона Джона Сигрэма.