Андрей Троицкий - Шпион особого назначения Страница 43

– Мы скоро уходим, дружище. Очень скоро. Потерпи нас еще немного. Ладно?

Официант подошел к спящему пьянице, растолкал его и, поддерживая под руку, вывел на улицу. Пьяница прокричал какие-то ругательства и исчез за серой пеленой дождя. Вернулся официант, поставил на столик порции пива и водки, но больше не рискнул заикаться о том, что заведение закрывается. Тарасенко усмехнулся. За те годы, что он прожил в Чехии, сумел составить очень четкое представление об этой стране и ее гражданах. Кажется, смог бы написать на эту тему научный трактат.

По наблюдениям Тарасенко, чехи производят впечатление мужественных людей только лишь потому, что никогда, ни при каких обстоятельствах публично не признаются в собственных страхах. На самом деле они панически, до колек, до судорог бояться двух вещей: русских танков и повышения цен на пиво.

Эти страхи нельзя изжить, их нельзя вытравить. Эти страхи сидят в голове, в печенках, бродят в крови. Как дурная неизлечимая болезнь, передаются младенцам с молоком их матерей. В последние годы к этим фобиям прибавился еще и страх перед русской мафией. Когда в каждом забубенном бухгалтере в нарукавниках, приехавшим из России лечить расстроенные нервы и язвенную болезнь, пить минеральную воду в Карловы Вары, чехам мерещится кровожадный убийца, садист, растратчик, сексуальный маньяк, извращенец и фальшивомонетчик в одном лице.

Тарасенко допил пиво, поднялся из-за стола. Шкиль и Ломков тоже встали, вместе вышли на улицу. Она вернулись к машине, вытащили из багажника пистолет, нож и молоток, спрятали оружие под плащами.

Вернувшись в пансион, Колчин глянул на настенные часы, висящие над головой пана Вацлава: без четверти полночь. Когда заскрипела входная дверь, дремавший на стуле хозяин разлепил веки, посмотрел на постояльца тусклыми безжизненными глазами замороженной рыбы, зевнул. Колчин остановился возле стойки, пожелал пану Вацлаву доброго вечера и попросил ключ от душевой комнаты.

Весь день Колчин провел в изнурительных поисках Милы Фабуш. Колчин перетряхнул полгорода, посетил все места, где могла остановиться женщина, побывал в нескольких ресторанах, показал фотографии Фабуш официантам и метрдотелям. Безрезультатно. Милу никто не мог вспомнить, хотя таких девочек мужчины, как правило, запоминают надолго. Завтра предстояло перетряхнуть вторую половину Праги.

Эта рутинная черновая работа навевала мертвенную тоску и сон. Колчин мечтал сбросить с себя несвежую рубашку, облачиться в халат и шлепанцы. Он молился об одном: только бы в душе не отключили горячую воду. – Как дела, господин Баянов? – пан Вацлав протянул постояльцу ключ от душевой. – Как успехи на любовном фронте?

– Пока похвастаться нечем, – честно ответил Колчин. – А как здоровье супруги?

– Кашляет взахлеб. Но температура спала.

Показалось, что пан Вацлав хотел сказать еще что-то. Нечто важное, срочное, слова уже вертелись на языке, готовые выскочить, но в последний момент хозяин почему-то передумал и промолчал. Колчин уловил эту перемену настроения, остановился у стойки, повертел на пальце ключ.

– Ко мне никто не приходил? – спросил он, внимательно глядя на хозяина.

– Нет, никто не приходил, – пан Вацлав отвел взгляд.

После ухода Тарасенко пана Вацлава заело беспокойство. Посетитель показался ему человеком недобрым, подозрительным. Пан Вацлав и так и этак обдумывал ситуацию, даже придвинул ближе телефонный аппарат и несколько раз повторил про себя трехзначный номер городской полиции: сто пятьдесят восемь. Но быстро остыл, решив, что звонить в полицию – вздорная затея. Что он скажет? Ну, приходил какой-то тип, ну, спрашивал о постояльце. Что дальше? Да его на смех поднимут.

Позже хозяину вспомнился злобный взгляд Тарасенко, насупленные, сведенные брови, но глубже всего в память запали тяжелые налитые кулаки гостя с выпирающими костяшками. Нет, с таким человеком лучше не связываться, как говориться, уйти с дороги. Пан Вацлав человек маленький, он сдает номера приезжим людям, всего-то, его дело – сторона. Тот тип просил не сообщать Баянову о своем визите, хотел сюрприз сделать. Путь так и будет.

– И никто меня не спрашивал? – иначе сформулировал вопрос Колчин. – Ни мужчина, ни женщина?

– Никто, – твердо ответил хозяин, стрельнув взглядом по сторонам. – Если бы спрашивали, я запомнил.

Колчин кивнул и стал подниматься по лестнице, размышляя над тем, по какой причине пан Вацлав бессовестно врет. Полутемный пустой коридор на третьем этаже показался Колчину по особенному мрачным, рассохшиеся половицы скрипели под ногами предательски громко. В правой руке Колчин зажал рукоятку пистолета, левой рукой вставил ключ в замочную скважину, повернул его на два оборота. Прижавшись плечом к косяку, толкнул дверь, не переступая порога, выставил руку, нащупал выключатель.

Под потолком вспыхнула яркая лампочка в колпаке из прессованного стекла. Колчин, готовый выстрелить на звук, на любой шорох, сделал шаг вперед: в номере никого. Колчин открыл душевую комнату, зажег свет. И здесь пусто. Он снова вышел в коридор, постоял пару минут, обдумывая ситуацию.

Пансион пани Новатны хорош хотя бы тем, что с одного взгляда можно определить, сколько людей в настоящий момент находится в номерах и какие комнаты пустуют. Дело в том, что постояльцы, если они хотят, чтобы их ботинки или туфли к утру блестели свежим гуталином и сияли чистотой, должны вечером выставлять обувь в коридор, у порогов своих номеров. В пять утра появляется цыганского вида глухонемой парнишка, прикрепляет к обуви ярлычки с номерами, ставит туфли и ботинки на тележку и отправляется вниз, в свою каморку под лестницей. Ровно в семь утра начищенная обувь возвращается на прежнее место.

Сейчас, если судить по ботинкам, стоящим у дверей, в этом крыле пансиона проживают три постояльца, включая самого Колчина.

Соседний номер пустует. Колчин вернулся в свои апартаменты, собрал в сумку вещи, включил телевизор, прибавил звук. Выйдя в коридор, запер дверь, вытащил из сумки и поставил у двери пару нечищеных ботинок, пустую бутылку из-под водки и пол-литровую банку с надписью «Кока-кола». Затем вынул из кармашка сумки тюбик без этикетки. Он поднял банку, выдавил из тюбика какую-то густую субстанцию, что-то вроде зубной пасты. Смазал этой субстанцией днище банки, затем поставил банку на пол, в сантиметре от двери, на несколько секунд плотно прижал жестянку к полу. Придвинул чуть ближе к банке водочную бутылку.

Теперь названные гости, если они все-таки пожалуют на ночь глядя, должны будут убрать посуду с дороги, чтобы войти в комнату Колчина. Он присел на корточки у соседнего незаселенного номера, поковырялся в замке лезвием перочинного ножичка, опустил ручку и толкнул дверь. Колчин зашел в комнату, едва освещенную слабым млечным светом уличного фонаря. Припер дверную ручку спинкой стула, положил сумку у двери и, не снимая плаща и пиджака, повалился спиной на кровать.

Он задрал ноги кверху, поставив задники ботинок на нижнюю перекладину кровати, несколько минут разглядывал темный потолок и прислушивался.

Город тихо спал. В этой прозрачной тишине стали слышны звуки, незаметные днем. Внизу проехала легковая машина, поворачиваясь от порывов ветра, заскрипел железный флюгер на крыше дома через улицу, другим, тонким скрипом отозвалась внешняя ставня на окне. Жаль, что так и не удалось принять душ, – подумал Колчин, сейчас он был согласен и на холодную воду. Минута текла за минутой, скрипел железный флюгер, стонал ветер, шуршал дождь. Звуки баюкали, навевали сон, глаза закрывались. Кажется, тревога была ложной, нынешней ночью ждать уже некого. Колчин расстегнул пуговицы пиджака, раскинул руки по сторонам.

Сонливость, вязкая и тяжелая, навалился стеной. И не было сил бороться с этой тяжестью. Колчин задремал и увидел сон, вернее воспоминание о реальных событиях прошлой весны.

В мае Колчин поехал к матери Марии Степановне, жившей в Ленинградской области в рабочим поселке, что в двадцати километрах от Волхова. Мать настояла на том, что сама приедет на станцию встречать сына. Волнуясь перед встречей, Колчин сошел с поезда, прошагал двести метров до автобусной станции. И выяснил у старика, торговавшего билетами, что автобус из поселка отменен, а другой автобус придет только через два часа.

Не зная, чем себя занять, Колчин бродил по пустынной площади возле железнодорожной станции и ближней улице, застроенной некрашеными бедными домишками. Здесь из достопримечательностей можно было отметить только пивнушку, где торговали кислым бочковым пойлом, ни цветом, ни запахом не напоминавшим пиво. И продуктовый магазинчик, в распахнутую низкую дверь которого, похожую на черный крысиный лаз, почему-то никто из покупателей не рисковал заходить.

Поездов долго не было. Через открытый переезд проходили легковушки, пустые грузовики шли к лесопилке и цементному заводу и с грузом возвращались обратно. Над поселком торчала труба заводской котельной, пускавшая черный дым в голубое небо. Май месяц, жара, как в июле, молодая листва на тополях, разросшихся по краю площади, казалась серой под слоем пыли.