Василий Ардаматский - Сатурн почти не виден Страница 43

Канарис говорил недолго, минут двадцать. Все его предложения касались организации тотальной разведки.

Никакого решения совещание не вынесло. Само собой подразумевалось, что указания Канариса являются как бы продолжением приказа…

Канарис остановился в том же доме, где проходило совещание. Вечером все его участники разъехались. Адмирал предложил Зомбаху переночевать у него. Поздно вечером адъютант Канариса полковник Энке в своей комнате работал над протоколом совещания, адмирал и Зомбах сидели в маленькой комнатке, которая когда-то была детской. Ее стены были разрисованы смешными зверюшками и птицами, а в углу стояли кукольный столик и два маленьких кресла.

— Интересно, кто здесь жил? — сказал Канарис, оглядывая стены. — Очевидно, какая-то большая и зажиточная семья. Где-то они теперь? Что с ними сделала война? Начиная совещание, я пожелал, чтобы счастье четы, запечатленной на портретах, сопутствовало нашей работе, и тут же подумал: о каком счастье может идти речь, если эта чета выброшена из дому и находится неизвестно где?

Зомбах не без удивления смотрел на адмирала. Не затем же он в самом деле оставил его ночевать, чтобы выяснить, кто жил в этом доме и куда они девались! Однако разговор надо было поддерживать.

— Когда я вижу разоренные русские дома, — сказал Зомбах, — я каждый раз думаю: какое счастье, что мы все время ведем войну вдали от наших домов!

— Мы располагаем данными, что англосаксы готовят массовые налеты на Берлин, Гамбург, Рур.

— А мы опередить их не можем?

— Вы имеете в виду нашу высадку на остров?

— Ну да, операция «Морской лев». Разве она отменена?

Канарис посмотрел на Зомбаха, как учитель на нерадивого ученика.

— «Морскому льву», Зомбах, время думать об обороне. Ла-Манш, Зомбах, имеет два берега, а не один — английский.

Теперь молчал Зомбах. Его некоторая наивность в начале разговора не была лишена хитрости. Он хотел побольше узнать о положении дел от очень хорошо информированного адмирала, но Канарис прекрасно разгадал эту хитрость. Он доверял Зомбаху и считал возможным и даже необходимым поддержать в нем сознание огромной сложности обстановки, в которой находилась Германия.

— Главное, не давать возможности русским иметь мало-мальски заметные результаты на фронте. Каждую свою самую незначительную удачу русские раздувают всеми средствами пропаганды и немедленно преподносят ее союзникам с вопросом: «А вы что делаете, господа?» Это тоже приносит свои плоды, но если русские добьются больших успехов, то тогда мы должны думать, что второй фронт почти неизбежен.

— Что стоит за определением «почти»?

— Многое. Дипломатия, дезинформационная деятельность нашего абвера, консерватизм англичан, связанность действий Рузвельта, вынужденного считаться с миллионами чертей, населяющих их хваленую демократию, успехи нашего флота, особенно подводного, наш нажим здесь, в России. И, наконец, ненависть англосаксонских денежных мешков к большевистской России. Все это очень серьезные аргументы. Но не забывайте, Зомбах, что те же самые англосаксы видят в нас своих конкурентов. А у них разговор с конкурентами один — устранить. И они могут на это пойти.

— Я говорил с генералом фон Тресковом, — сказал Зомбах, наблюдая за Канарисом: он знал, что генерал фон Тресков близок к адмиралу. — У него любопытная теория, слишком большие наши успехи здесь могут ускорить действия англосаксов против нас.

— Тресков — очень умный и решительный генерал, — неторопливо сказал Канарис, — но политик он никакой. И на подобные темы вы с ним лучше не откровенничайте.

— Я думал… — Зомбах запнулся, не очень искусно разыгрывая замешательство. — Да и он сам сказал, что считает вас своим другом и этим гордится, даже сказал, что по уму вы — наци номер один.

Канарис рассмеялся.

— А на каком же месте в его таблице стоит фюрер?

— Вождь вне классификации, на то он и вождь, — улыбнулся Зомбах.

И не очень искренний смех адмирала, и понимающая улыбка Зомбаха при обмене этими фразами имели куда большее значение, чем слова. Зомбах хотя и меньше, но все же знал о существующей оппозиции некоторых генералов к Гитлеру, считающих, что фюрер ведет войну на проигрыш; знал он и то, что Канарис близок ко многим из этих генералов, в частности к фон Трескову, поэтому он о нем и заговорил.

— Как ни лестно оказаться хотя бы в частной таблице под номером один, — сказал Канарис, — все же мне думается, что даже доверительные разговоры на эту тему вести не следует. Наша обязанность — все знать и уметь молчать.

После этого их разговор касался только дела. Канарис спросил, как Зомбах относится к его предложениям по организации тотальной разведки. Зомбах долго молчал, а потом тоже спросил:

— Можно откровенно?

— Только так!

— Тотальное проникновение в Россию потребует решительного расширения доставляемого нам контингента, а уже сейчас я стою перед простейшим фактом: из десяти русских, предлагаемых мне в качестве агентов, я с трудом отбираю двух и даже им до конца не верю. Где я возьму кадры для тотального проникновения?

— Нас поддержит фюрер. Он хочет держать русских в непрерывном нервном напряжении. Возможно, что сейчас он подпишет приказ по армии о контингенте.

— Это многое решило бы… — рассеянно проговорил Зомбах и продолжал: — Я не совсем понял и ваше предложение о более полной контактной загрузке нами СД. Они же только того и добиваются, чтобы влезть в наши дела.

— Да, это, конечно, самое сложное, — сказал Канарис и вздохнул. — Но и это диктуется обстановкой, создавшейся на фронте. До России все обстояло проще: фюрер выдвигал идеи, мы производили разведку нового направления и подготавливали операцию, что называется, изнутри. Следовал успех — и мы на коне. А СД в это время было занято главным образом расчисткой самой Германии. Для фюрера мы были опорой номер один. Теперь же возникла совсем другая картина. СД поручено освоить завоеванную территорию и выполнить задачу обескровливания русской нации. Работа эта нелегкая и, прямо скажем, грязная, а результат ее совсем не эффективен. Перед началом русской кампании Гиммлер и Гейдрих заверили фюрера, что, идя вслед за армией, войска СД будут верным ее щитом и что заботы о тыле у немецкой армии не будет. Не вам мне говорить, что щит оказался деревянным, а тыл — весьма беспокойным. Мы здесь, в тылу, несем огромные потери. Несет потери и СД. Слово «партизаны» при фюрере избегают произносить, такое бешенство у него вызывает всякое напоминание о них. В конце концов руководители СД в одном правы — они могут претендовать на нашу помощь, в частности на нашу разведку. Я вам могу сказать, что Лахузен до совещания имел встречу с командованием СД этого фронта. Он просто поражен, как не информированы эти люди и как слепо полагаются они на эффективность тотального террора. Так вот, дорогой Зомбах, когда я говорил о лучшей контактной загрузке нами СД, я имел в виду именно это — сбрасывание им всего добытого нами материала, в котором нет информационного зерна для главной ставки. Скажем, вы открыли новую шайку партизан. Вместо того чтобы тратить время и силы на агентурную разведку этой шайки, передайте ее немедленно в СД.

— Тогда мы сами можем остаться без информации.

— Какой информации, Зомбах? При нынешнем положении на фронте какую ценность может иметь добытая вами информация о том, что в шайке пятьдесят головорезов, двадцать автоматов и сто мин? Эти сведения теперь могут представлять интерес только для СД, чтобы они могли рассчитать свои силы при ликвидации этой шайки. Скажу больше: сейчас даже сведения, добытые по ту сторону фронта, уже не имеют прежней ценности. Мы сейчас отходим, а такие сведения ценны главным образом при наступлении.

— Но командование обещает новое наступление?

— Когда это для вашего фронта станет реальностью, я дам вам знать. А сейчас, поверьте мне, ваши донесения о том, что где-то под Тулой на русский аэродром переброшена дюжина самолетов, в главном штабе попросту не дочитывают до конца. Их интересуют новые виды оружия. Фюрера интересуют общие данные о внутреннем положении России и ее далеко идущие стратегические планы. Вот где ваша главная задача. Плюс тотальное проникновение, главным образом по профилю второго отдела. Пусть хоть один ваш человек из ста прорвется в русский тыл и застрелит там хотя бы одного зазевавшегося майора или подожжет дом. Подобные сообщения неизменно радуют фюрера. Вы непременно включайте их в сводку номер один. Что же касается контрразведки внутри нашей армии, то, честное слово, люди Гиммлера делают это с большей сноровкой, чем мы. Недаром их так не любит фронт. В этом смысле наш третий отдел должен абсолютно точно разграничить свою работу: все, что связано с обезвреживанием проникшей в нашу армию агентуры противника, — это наше, а что касается враждебных интересам рейха настроений среди наших военных — это СД. Материалы об этом шлите лично мне, а я их передам по нужному адресу.