По светлому следу (сб.) - Томан Николай Владимирович Страница 45

– Но позвольте, – перебил капитана Булавин, – а если паровоз не заходит в депо на ремонт, значит, Гаевой тогда не имеет о нем никаких сведений?

– Почему же? Если даже паровоз и не заходит в депо, все равно кое-какой мелкий ремонт производится на путях, а на это тоже выписываются наряды. Таким образом Гаевой располагает почти исчерпывающими сведениями обо всем паровозном парке нашего депо.

– Ну, а локомотив ФД 20-1899, о котором он донес своему резиденту, действительно новый?

– Действительно. Прямо с завода. Был там на капитальном ремонте.

Размышляя над сообщением Варгина, майор Булавин задумчиво постукивал пальцами по настольному стеклу.

– Вот еще что меня беспокоит, Виктор Ильич: только ли на нашу станцию заброшен шпион? Нет ли их и на соседних? Как вы думаете?

– Вне всяких сомнений, есть они и там! – не задумываясь выпалил Варгин.

– Зачем же так торопиться? – укоризненно покачал головой Булавин. – Врагов не следует делать глупее, чем они есть на самом деле. Зачем, например, им засылать своих шпионов на маленькие промежуточные станции? Обслуживающий персонал там невелик, каждый человек на виду. В таких условиях шпиону трудно замаскироваться. Да и не к чему торчать им на таких станциях, на которых даже не все поезда останавливаются.

Булавин долго боролся с искушением закурить, но не выдержал и попросил у Варгина папиросу.

– Другое дело – такая станция, как наше Воеводино, – продолжал он, аппетитно попыхивая ароматным дымком. – Она самая крупная на всем участке от Низовья до фронта. Находясь здесь, можно иметь исчерпывающее представление о всех грузах, идущих к фронту.

– А на узловую станцию не могли они разве забросить еще одного шпиона? – спросил Варгин.

– В Низовье?

– Так точно. Там ведь разветвление дороги – одна линия идет к правому, другая к левому флангу фронта. Позиция для шпиона в Низовье, пожалуй, даже более выгодная, чем у нас. И в перехваченном секретном документе гитлеровцев она упоминается.

– А по-моему, позиция для тайного агента в Низовье совсем невыгодная, так как там нелегко ориентироваться, – возразил Булавин. – Расположение этой станции таково, что уследить за дальнейшим направлением поездов, прибывших из тыла, почти невозможно. А в секретном немецком документе, который я вам показывал, ничего ведь не утверждалось. Там лишь упоминались те станции, которые представляют интерес для их разведки.

Помолчав, Булавин энергично хлопнул ладонью по столу и заключил убежденно:

– Нет, уж если и имеется еще один шпион на наших прифронтовых дорогах, то только на станции Озерной. Она такая же примерно, как и наша по масштабу, но находится на ответвлении пути, ведущем к противоположному флангу фронта. Если же был бы успешно действующий шпион на станции Низовье, им незачем было бы держать своего агента еще и в Воеводине,

НА ПРИВОКЗАЛЬНОЙ УЛИЦЕ

Доронин и Анна Рощина встретились возле железнодорожного клуба и медленно направились вдоль длинной привокзальной улицы, в конце которой находился так хорошо знакомый Сергею домик Рощина с молодыми кленами под окнами.

Погода весь день была пасмурной, но к вечеру легкий морозец хорошо подсушил землю. Шуршали под ногами опавшие листья деревьев, хрустели тонкие пленки льда па лужицах в выбоинах асфальта. Анна любила эти первые заморозки поздней осени и с удовольствием глубоко вдыхала холодный воздух.

Сергей был задумчив, и они некоторое время шли молча. Сначала это даже нравилось Анне. Приятно было идти рядом с любимым человеком и чувствовать его сильную руку у себя под локтем. Она то прислушивалась к шороху листвы под ногами, то с детским озорством давила хрупкие льдинки на лужицах и изо всех сил старалась согреть своей теплой рукой большую холодную руку Сергея. Однако молчание его начало тяготить Анну. Не выдержав, она спросила:

– Что это ты неразговорчивый такой сегодня, Сережа?

А Сергей по-прежнему молчал, будто и не расслышал ее вопроса. Никогда с ним не было такого. Обычно при встречах с нею был он весел, оживлен, рассказывал что-нибудь о своей работе, делился замыслами. Почему же он молчаливый такой сегодня?

И вдруг ее осенила догадка:

«Может быть, решится наконец?…»

И хотя сама она еще совсем недавно жаждала этого разговора, почему-то теперь испугалась его…

– Видишь ли, – проговорил наконец Сергей не очень твердым голосом, – я давно уже собирался тебе сказать…

Но тут он внезапно поскользнулся и чуть не упал. Анну развеселило это маленькое происшествие, и она рассмеялась так заразительно, что рассмешила и Сергея. Однако он тотчас же снова насупился и сказал тоном упрека:

– Разве с тобой поговоришь серьезно о чем-нибудь, кроме диспетчерской службы?

– А я что-то и не помню, чтобы ты когда-нибудь отважился на более серьезный разговор, – снова засмеялась Анна, умышленно употребив слово «отважился» и давая этим понять Сергею, что она догадывается, о чем может пойти этот «серьезный разговор».

Окончательно смутившийся Сергей тяжело вздохнул и снова замолчал, теперь уже надолго. Но это успокоило ее, так как «серьезный разговор» переносился на другой раз и ей уже не нужно было волноваться за Сергея…

Привокзальная улица, по которой шли Сергей и Анна, была совершенно темной. Из замаскированных окон не проникало ни одного лучика света, и от этого создавалось впечатление глубокой ночи, хотя на самом деле не было еще и десяти часов вечера. Чтобы развеселить приунывшего Сергея, Анна хотела было рассказать ему какую-то смешную историю, но в это время они услышали далекий, все нарастающий шум авиационного мотора. А когда самолет летел уже над их головами, Анна остановилась и, крепко сжав руку Сергея, спросила:

– Чей это, Сережа?

– Наш, по-моему, – ответил Сергей, всматриваясь в непроглядно черное небо, будто в нем можно было увидеть что-то. – У фашистского тон другой, ниже гораздо и какой-то охающий. А ты что, испугалась?

– Нет, мне не страшно, но неприятно как-то… – вздрогнув всем телом, ответила Анна. – Вот когда я на дежурстве, совсем другое дело. Там некогда думать об этом, если даже бомбят. Тогда только одна мысль: вывести поскорее эшелоны со станции, спасти военные грузы, санитарные поезда… В такие минуты всегда чувствуешь себя в таком строю, из которого ни шагу нельзя ступить ни вправо, ни влево, а только вперед, только против врага.

Помолчав, она, вздохнула и спросила печально:

– Когда же все-таки война кончится, Сережа?

В эту минуту властный диспетчер, беспрекословно распоряжавшийся поездами на своем участке, показался Сергею маленькой девочкой, которой вдруг стало страшно. И ему захотелось сказать ей что-нибудь в утешение, но нужных слов не находилось…

– Война кончится, Аня, когда мы победим.

– Не блещешь ты красноречием, Сережа! – тихо засмеялась Анна. – Не верится даже, что лекции твои о тяжеловесных поездах таким успехом пользуются.

– А ты бы зашла сама да послушала, – обиделся Сергей.

– Для меня папа мой больший авторитет, чем я сама, – не без гордости за отца заявила Анна. – Ему они нравятся. Кстати, он очень просил меня сегодня затащить тебя к нам. У него к тебе какое-то серьезное дело.

ЖИЗНЬ ПОДСКАЗЫВАЕТ БУЛАВИНУ РЕШЕНИЕ

Майор Булавин был теперь занят одной мыслью: как скрыть от врага замысел советского командования. Не раз приходило на ум назойливое желание арестовать Гаевого, но это было линией наименьшего сопротивления, а Евгений Булавин по опыту знал, что она никогда не оказывалась надежной.

Долго ходил сегодня майор Булавин по станции, наблюдая за отправкой поездов. Мысли его были яснее, четче, когда он прохаживался по свежему воздуху, присматриваясь к слаженным действиям станционных рабочих. Особенно привлекали его осмотрщики. Молотками на длинных рукоятках постукивали они по ободам вагонных колес и стальным листам рессор, чутко прислушиваясь к звучанию металла. Работа их требовала тонкого, почти музыкального слуха, способного по тончайшим оттенкам вибрирующей стали угадывать неисправность наиболее уязвимых частей вагона – колес и рессорного подвешивания с его сложной системой пружин и балансиров.