По светлому следу (сб.) - Томан Николай Владимирович Страница 47

Майор снова пристально посмотрел на Варгина и строго произнес:

– Вот что, товарищ капитан: распорядитесь-ка, чтобы дежурный запросил у полковника Муратова разрешение на мой выезд к нему для срочного доклада, а сами немедленно отправляйтесь спать. И учтите: это не совет, а приказ. Для разгадки шифров нужна свежая голова.

– Но как же все-таки быть с письмом? – удивился Варгин. – Утром оно ведь должно быть доставлено Марии Марковне. Нельзя задерживать его у нас так долго, это может показаться Гаевому подозрительным.

– Оно и будет доставлено Марии Марковне утром, – спокойно заметил майор, еще раз пробегая глазами сообщение полковника Муратова.

– Без расшифровки?

– Нет, расшифрованным.

– Кто же сделает это, если я буду спать? – Варгин недоуменно потер ладонью лоб, на котором резче обозначились две глубокие морщины.

– Вы.

– Кажется, я в самом деле заработался… – растерянно проговорил капитан, – ничего понять не могу.

– Попробую вам помочь, – улыбнулся Булавин. – Только что я получил очень важное сообщение от полковника Муратова. Ему удалось установить, что адресат Марии Марковны – действительно ее родная сестра. Но к вражеской агентуре эта очень старая и безусловно честная женщина никакого отношения не имеет.

– Так в чем же тогда дело?…

– А вы не перебивайте и слушайте дальше. Сестра Марии Марковны, Глафира Марковна Добрякова, престарелая женщина, живет в собственном доме с замужними дочерьми и внучками, так что семья у нее довольно большая. К тому же почти ежедневно навещают ее многочисленные племянники и племянницы. Нет сомнения, что кто-то из членов семьи Добряковых или из навещающих их родственников является вражеским агентом либо пособником его.

– Какой же вывод следует из этого? – спросил Варгин, предлагая майору папиросы.

Булавин, слишком много куривший в последние дни, хотел было отказаться, но сокрушенно махнул рукой и торопливо закурил.

– А вывод, по-моему, таков, – сказал он, жадно попыхивая сизоватым дымком папиросы. – Вражеские агенты очень осторожны. Сами они не ведут переписки, но паразитически пользуются перепиской двух старушек.

– Как Гаевой использует письма Марии Марковны, нам теперь известно, – задумчиво заметил капитан, – но как ухитряется делать это агент, с которым Гаевой ведет переписку? Пока я положительно ничего не могу сообразить…

– Однако кое-что сообразить все-таки можно, – пояснил Булавин. – Разве не обратили вы внимания на то, что письмо Глафиры Добряковой написано той же рукой, что и адрес на конверте? А из этого следует, что вряд ли кто-то мог использовать текст его таким же образом, как и Гаевой.

– А почему не допустить, что и письмо и адрес на конверте написаны кем-нибудь по просьбе Глафиры Добряковой?

– Это предположение отпадает, – решительно возразил Булавин. – По фотокопии письма Глафиры Марковны, отосланной вами генералу Привалову, полковник Муратов установил, что написано оно лично Добряковой. В связи с этим наиболее вероятным будет допустить, что шпион мог получить письмо Глафиры Марковны только для того, чтобы отнести его на почту или опустить в почтовый ящик. (Кстати, полковнику Муратову достоверно известно, что старушка Добрякова почти не выходит из дома). Получив же письмо в руки, шпион без труда мог сделать на нем незаметную шифрованную запись. Я лично почти не сомневаюсь, что шифр этот скорее всего где-нибудь на конверте.

– Да, все может быть именно так, – после некоторого раздумья согласился Варгин, – и я совершил ошибку, занимаясь всем текстом письма, не определив наиболее вероятного места записи шифровки. Теперь, надеюсь, дело пойдет успешнее.

– Не сомневаюсь в этом, – убежденно заявил майор. – Распорядитесь насчет посылки телеграммы полковнику Муратову, Виктор Ильич, и немедленно спать! Повторяю, это не совет, а приказ.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– А завтра утром… – майор слегка отдернул рукав кителя, взглянул на часы и добавил, улыбаясь: – «Завтра», оказывается, уже наступило. Ну, в таком случае сегодня часиков в пять утра вам нужно снова быть на ногах и продолжать начатую работу. Желаю успеха!

В ОЖИДАНИИ РЕШЕНИЯ

У полковника Муратова было смуглое, сухощавое лицо с густыми черными, нависающими бровями. Разговаривая, он, не мигая, пристально смотрел в глаза собеседнику, и это почти на всех производило неприятное впечатление.

Первое время этот взгляд смущал и Булавина, но со временем он привык к нему. Гораздо более беспокоило его теперь молчание полковника. Майор давно уже изложил ему свои соображения, а Муратов все еще не проронил ни слова.

– Значит, вы полагаете, – произнес наконец полковник, все еще не сводя с Булавина пристального взгляда, – что Воеводино обойдется наличным паровозным парком, если даже поток грузов увеличится вдвое?

– Безусловно, товарищ полковник, – облегченно вздохнув, отозвался Булавин. Он был рад, что Муратов хоть заговорил наконец.

– А этот Гаевой не сообразит разве, в чем тут дело?

– Гаевому, видимо, предписано избегать малейшего риска, – ответил майор Булавин, то и дело поглядывая на коробку папирос, лежавшую на столе, и делая над собой усилие, чтобы не попросить у полковника закурить. – Шпион явно старается не совать никуда своего носа. Он сидит себе спокойненько в конторе паровозного депо и нисколько не сомневается, что по имеющимся у него сведениям о паровозном парке можно судить и о масштабах перевозок.

– Вы уверены в этом? – спросил полковник, бросив на Булавина испытующий взгляд.

– Уверен, товарищ полковник, – спокойно ответил Булавин. – К тому же это не простое предположение: мы следим за каждым шагом Гаевого и убеждены, что единственный источник его информации – наряды на ремонт паровозов.

– Хорошо, допустим, что это так. Но учитываете ли вы то обстоятельство, что усиленная работа паровозов вызовет и увеличение их ремонта? Не бросится это в глаза Гаевому?

– Не думаю, товарищ полковник, ибо весь секрет высокой производительности и состоит как раз в том, чтобы лучше использовать паровозы, следовательно, больше на них работать и меньше ремонтироваться. Гарантией успеха – лунинское движение на нашем советском транспорте.

Полковник слегка приподнял левую бровь. Он всегда непроизвольно делал это, когда задумывался.

– Насколько мне помнится, это нечто вроде самообслуживания? – произнес он не очень уверенно.

Майор Булавин был кадровым офицером контра разведки. Он безукоризненно знал не только свое дело, но и все то, с чем приходилось ему соприкасаться в процессе выполнения многочисленных заданий командования. Знал он теперь и транспорт не хуже любого железнодорожника и поэтому не без удовольствия ответил Муратову:

– Вы правы, товарищ полковник, лунинское движение – это действительно нечто вроде самообслуживания. В основе его лежит такой любовный уход за паровозом, который увеличивает производительность и уменьшает износ. Машинисты-лунинцы сами ремонт тируют свои паровозы все то время, пока не возникает потребность в промывочном ремонте, при котором неизбежен заход в депо. Вот поэтому-то не только за счет уплотненного графика движения поездов, но и за счет лунинских методов работы собираются железнодорожники Воеводина увеличить свою производительность. К тому же лунинское движение – это ведь не только движение паровозников. Им охвачены и путейцы, и вагонники, и многие другие специалисты железнодорожного транспорта.

Полковник Муратов был скуп на похвалы. Он ничем не выразил своего удовлетворения соображениями Булавина, хотя ему и понравилось, что майор хорошо знал железнодорожную технику.

– Вы понимаете, конечно, товарищ Булавин, – после небольшого раздумья сказал он майору, – я ведь не могу самостоятельно принять решение по всем тем вопросам, о которых вы мне доложили. Не решит этого и генерал Привалов. Тут необходимо решение Военного совета фронта. – Бросив взгляд на настольные часы, полковник добавил: – Сейчас двенадцать, а заседание Военного совета в шесть. На нем все и решится. Я доложу о вашем предложении генералу.