Йоханнес Зиммель - В лабиринте секретных служб Страница 48

— Ну, что, Хунебелле, выпьете рюмку коньяка?

— Благодарю, мой желудок не готов для спиртного. Штурмбаннфюрер рассмеялся. Винтер предложил:

— Я думаю, мы можем с этим господином говорить по-немецки.

Еще при входе в кабинет Томас заметил на столе папку с надписью «Хунебелле» и понял, что нет смысла лгать.

— Да, я говорю по-немецки.

— Чудесно, превосходно. Возможно, вы наш соотечественник? — Штурмбаннфюрер погрозил Томасу пальцем. — Ну, признавайтесь, шельма.

Он выпустил струю сигаретного дыма в лицо Томасу. Томас молчал. Штурмбаннфюрер стал серьезным.

— Видите ли, герр Хунебелле, или как вам угодно себя называть, вы, возможно, думаете, что нам приятно вас арестовывать и допрашивать. О нас рассказывают невероятные истории, не правда ли? Мы несем нашу тяжелую службу не с удовольствием, могу вас в этом заверить. Немцы, герр Хунебелле, не созданы для такой службы. Но интересы нации требуют. Мы поклялись фюреру. После окончательной победы немецкий народ будет руководить всеми народами мира. Нам дорог каждый человек.

— И вы тоже, — добавил Винтер.

— Не понял.

— Вы нас обманули, Хунебелле. В Марселе с золотом, драгоценностями и валютой. — Штурмбаннфюрер короткорассмеялся. — Не отрицаете? Должен признать, вы это сделали очень умно. И потому, что вы умный парень, расскажите нам, как в действительности вас зовут и куда делись ценности, отобранные у Лессе и Берго, — добавил тихо Винтер.

— И с кем вы работали, — уточнил Айхлер. — Марсель занят теперь нашими войсками, и мы можем взять всех ваших коллег.

Томас молчал.

— Ну? — спросил Айхлер.

Томас покачал головой. Он представлял себе все именно так.

— Вы не хотите говорить?

— Нет.

У нас говорит каждый. — Веселое расположениеи добродушная усмешка сразу исчезли с лица Айхлера, его голос звучал угрожающе. — Паршивец, дерьмо! Я и так слишком долго разговариваю с тобой. — Он встал, бросил сигарету в камин и приказал Винтеру:

— Давай, приведи его в порядок.

Адъютант отвел Томаса в жарко натопленный подвал и позвал двух верзил в штатском. Они привязали Томаса к котлу парового отопления и начали бить. Это продолжалось три дня. Поездка в автобусе. Допрос. Избиение в подвале. Возвращение в холодную камеру. В первый раз эсэсовцы совершили ошибку — очень жестоко и быстро его избили. Томас потерял сознание. В следующий раз они эту ошибку не повторили. После третьего раза Томас потерял два зуба, его тело было в ранах. Им пришлось на две недели положить его в лазарет. Потом все началось сначала. Когда 14 декабря автобус доставлял Томаса из тюрьмы в гестапо, Томас был полуживой. Он не мог больше выносить пыток. «Я выпрыгну в окно, — думал он. — Айхлер допрашивает меня теперь в своем кабинете на третьем этаже. Да, я выпрыгну. Если повезет, то разобьюсь насмерть. Ах, Шанталь, ах, Бастиан, как мне хотелось бы вас увидеть». В 10 часов Томаса доставили в кабинет герр Айхлера. Около штурмбаннфюрера стоял мужчина, худощавый, седой, высокого роста. На нем была форма полковника германского вермахта с многочисленными орденскими знаками. Под мышкой он держал папку с надписью «совершенно секретно».

— Вот этот человек, герр полковник, — кашляя, проговорил Айхлер. Его лицо выражало досаду и разочарование.

— Я его сразу же увезу, — сказал полковник.

— Так как вы предъявили мне документы, я не могу вам препятствовать, распишитесь в получении этого человека.

В глазах Томаса все начало вращаться: кабинет, люди, мебель. Качаясь, он хватал ртом воздух и думал о словах Бертрана Рассела: «В нашем столетии происходит еще невозможное».

Сидя со связанными руками, рядом с седоволосым полковником в армейском лимузине, Томас ехал через центр Парижа, совсем не изменившийся по сравнению с мирным временем. Казалось, Франция игнорирует оккупацию. Улицы были полны жизни. Элегантные женщины, спешащие мужчины и мелькающие между ними фигуры немецких солдат отражались в зеркальных витринах магазинов. Полковник молчал, пока не доехали до фешенебель-ного предместья Сен-Клу, застроенного виллами, а затем спросил:

— Я слышал, вы охотно готовите, герр Ливен?

Названный своим настоящим именем, Томас уставился на полковника. Его мозг, измученный пережитым, лихорадочно соображал: «Что это должно означать? Новый подход?» Он смотрел на сидящего рядом офицера. «Хорошее лицо. Умное и скептическое. Густые брови. Благородный нос. Волевой рот. Ну и что? В моем отечестве многие убийцы исполняют Баха!» Наконец Томас ответил:

— Не понимаю, о чем вы спрашиваете.

— Ну, ну. Все вы знаете. Я полковник Верте из абвера в Париже. Могу спасти вам жизнь или, наоборот, уничтожить — все зависит от вас.

Автомобиль остановился перед высокой стеной, которая ограждала большой участок земли. Шофер трижды просигналил. Тяжелые железные ворота автоматически открылись. Лимузин двинулся к вилле из светло-желтого кирпича, с французскими окнами и зелеными ставнями.

— Подымите руки, — приказал полковник, назвавшийся Верте.

— Зачем?

— Чтобы снять наручники. С ними на руках вы вряд ли сможете готовить. Я с удовольствием съел бы венский слоеный шницель, если это не сложно. Я провожу вас на кухню. Нанетта вам поможет.

— Венский шницель, — пробормотал слабо Томас, и у него все поплыло перед глазами.

Полковник снял наручники. «Я еще живу, — думал Томас. — Я еще дышу. Что будет дальше?» — и, обратившись к полковнику, предложил:

— Хорошо бы к шницелю приготовить земляные груши с фаршем.

Через 30 минут Томас объяснял Нанетте, как фаршировать земляные груши.

Нанетта, хорошенькая брюнетка в невероятно узком шерстяном платье, поверх которого был повязан кружевной передник, выглядела очень соблазнительно. Томас сидел с ней рядом за кухонным столом. Полковник оставил их вдвоем. Правда, на окнах были решетки. Томас, несмотря на все муки и лишения, оставался настоящим мужчиной. Нанетта несколько раз совсем близко проходила около него. Ее обнаженные руки касались его щеки.

— Ах, Нанетта, — простонал Томас. _ Да, месье.

— Я должен перед вами извиниться. Вы так прекрасны, молоды. При других обстоятельствах я не сидел бы истуканом. Но сейчас я полностью разбит.

— Понимаю, месье, — прошептала Нанетта и поцеловала его, покраснев при этом.

Обед был накрыт в большом темном помещении, из окон которого был виден сад. Полковник был в штатском — в великолепно сшитом фланелевом костюме, который он носил, как английский аристократ. Он ел левой рукой, так как на правой два пальца были перевязаны. Полковник подождал, пока Нанетта убрала посуду, и сказал:

— Какой деликатес! Чем фаршированы груши, позвольте спросить?

— Тертым сыром, герр полковник. Что вы хотите отменя?

Томас ел мало. Он чувствовал, что после длительного голода не должен перегружать желудок. Полковник ел с аппетитом.

— Я знаю, вы человек принципов. Вы скорее дадите себя убить, чем станете работать на СД.

— Да.

— А на Канариса? — полковник взял еще одну грушу. Томас тихо спросил:

— Как вам удалось вытащить меня из гестапо?

— Ах, очень просто. Здесь в парижском абвере работает хороший специалист, капитан Бреннер. Он уже давно изучает вашу биографию. Вы все великолепно проделывали.

Томас кивнул головой.

— О, не надо скромничать, пожалуйста. Когда Бреннер установил, что СД арестовало вас и заперло в «Фрезне», мы разыграли небольшую шутку.

— Шутку?

Верте показал на папку с надписью «Совершенно секретно», лежавшую на столике у окна.

— Наш способ отбирать арестованных у гестапо мы комбинируем из различных следственных и агентурных сообщений и фактов. Например, мы узнаем, что некий Пьер Хунебелле связан с рядом диверсий в районе Нанта. Фабрикуем на него досье, в котором нужны подписи и как можно больше печатей, штемпелей. Это всегда производит должное впечатление.

Нанетта внесла шницель. Она бросила на Томаса нежный взгляд и нарезала шницель на мелкие кусочки. Верте рассмеялся.

— Вы делаете успехи. Куда я смотрел раньше? Да, о шутке. Когда документы были подобраны и приведены в порядок, я отправился к Айхлеру и спросил, случайно не они арестовывали некоего Пьера Хунебелле? При этом я выглядел очень сконфуженным. «Да, — ответил он торжествующе, — сидит в „Фрезне“». Вот в этот-то момент я и показываю ему мои документы. При этом разыгрываю комедию, упоминая имена Канариса, Гиммлера, делаю Айхлера носителем государственной тайны и прошу его внимательно ознакомиться с документами. Финал — передача абверу опасного для рейха шпиона — проходит совсем легко.

— Но почему я, герр полковник? Что я могу для вас сделать?

— Лучший шницель в моей жизни, правда. А теперь серьезно. Вы нам нужны для решения одной проблемы, и это может сделать лишь такой человек, как вы.