Михаил Бойков - Рука майора Громова Страница 5

Пока Холмин насыщался, начальник отдела дремал, закрыв свои раскосые глаза. Изголодавшийся заключенный съел почти все, что ему предложили и выпил до дна полбутылки портвейна. Поднимаясь из-за стола он чувствовал себя необыкновенно бодрым, слегка пьяным и жизнь уже не представлялась ему в таких мрачных красках, как несколько часов тому назад.

— Благодарю, гражданин начальник! — громко сказал он.

Бадмаев открыл глаза.

— Наелись?

— О, да. Теперь только спать.

— Ну, идите. В комендатуре вам дадут пропуск и проводят в гостиницу.

— Да я и сам туда дорогу найду.

— Ну, как знаете.

Не вставая с кресла, энкаведист подал ему руку. Еле сдержав дрожь отвращения, Холмин пожал ее. Она была мягкая, потная и ему почудилось, что она в крови. Присмотревшись к ней внимательнее, Холмин увидел, что ошибся; рука была белая, чистая и очень выхоленная.

— Желаю вам успеха, — вяло пробасил начальник отдела.

— Благодарю. До свидания, — ответил Холмин.

Но Бадмаев уже не слышал его. Свесив уродливо вдавленный подбородок на грудь, он отрывисто всхрапнул. Видимо он очень устал от бессонных ночей, столь обычных в отделе НКВД.

Глава 6

Хвосты

Пропуска в комендатуре Холмину, однако, не дали. Заспанный дежурный, ткнув пальцем в не менее заспанного дюжего детину в черной шинели, сидевшего на низенькой скамейке опираясь спиной о стенку, сказал:

— Вот ваш конвоир. Он проводит вас в гостиницу.

— Почему же конвоир? — удивился Холмин.

— Так приказано. — объяснил дежурный.

— Кто приказал?

— Товарищ Дондеже… то есть, извиняюсь, замнач городского отдела НКВД, капитан Шелудяк.

— А где пропуск? — спросил Холмин.

— У него, — ткнул пальцем в детину дежурный.

— Не волновайтесь, гражданин. Пропуск имеем. Здеся, — подтверждающе, но очень глухо и уныло пробубнило из детины.

К носу Холмина потянулся черный рукав, с торчащей из него огромной красной лапой. Из-за обшлага высовывался белый бумажный уголок.

Из детины пробубнило вторично:

— Так что, все в порядке, гражданин. Давай, пошли!

Он поднялся, вытянувшись во весь рост, и Холмин невольно попятился назад. Конвоир был выше его ростом на голову, а в плечах шире не меньше, чем на аршин. Поразила Холмина и его физиономия — удивительно тупая, невыразительная, угрюмая и ленивая. Странно было видеть такой букет бесчувственности на лице молодого парня, не старше 22–23 лет, тем более, что оно совсем не гармонировало с очень быстрыми и зоркими, несмотря на заспанность, глазами. Правый глаз у парня был сильно прищурен.

В голове Холмина мелькнула невольная мысль:

«Вероятно, он много тренировался в стрельбе. Только по чему: по бутылкам, или по затылкам?»

Видя, что Холмин не спешит сдвинуться с места, конвоир шагнул к нему; в бурчанье парня проскользнуло нечто, отдаленно похожее на рассерженность:

— Ну, чего вы в мене уставились. Я вам не зеркало. Пошли!

Пришлось подчиниться. Спорить с конвоиром и дежурным Холмину не хотелось, а будить только что заснувшего Бадмаева и требовать от него объяснений — тем более…

До гостиницы было десять минут ходьбы. Безлюдные улицы тонули во тьме и клубах пыли, поднятых степным восточным ветром. Однако, ночную прогулку по ним, даже в сопровождении конвоира, Холмин считал восхитительной и с сожалением вздохнул, когда она кончилась. Даже пыльный, в прошлом надоевший ему южный город, был, все-таки, лучше тюремной камеры.

Новый директор гостиницы встретил их взглядом испуганно моргающих глаз и молча выдал ключи от номера.

В номере конвоир сел на стул, расстегнул кобуру нагана на поясе и погрузился в неподвижность, сверля Холмина, острыми глазами.

— Чего же вы сидите? — неприветливо спросил Холмин. — Я в ваших услугах больше не нуждаюсь.

— Так что, приказано не спущать глаз, — глухо пробубнил конвоир.

— С кого?

— С вас, товарищ агент.

— Кем приказано?

— Так что, товарищем Дондеже…

Выругавшись с досады. Холмин бросился к телефону..

— Барышня! Дайте мне коммутатор НКВД.

Злость видимо придала голосу Холмина повелительный тон, так как телефонистка немедленно соединила его с отделом НКВД. Минуты две никто не отзывался. Холмин хотел было уже бросить трубку, но в этот момент из нее загудел заспанный бас Бадмаева:

— Кто звонит? Чего надо?

— Это я, гражданин начальник, Холмин. Простите за беспокойство, — торопливо, заговорил в трубку Холмин.

— Так вы только что у меня были. Кажется, мы с вами обо всем договорились. Или еще вопросы есть? — недовольно прогудела трубка.

— Требуется ваша помощь, гражданин начальник, — ответил Холмин.

— Так скоро? Что случилось? Нашли «руку майора Громова?»

— Мне мешают ее найти. Хвост мешает.

— Кто?

— Ваш заместитель, капитан Шелудяк. Он приставил ко мне своего балбеса, в качестве хвоста.

— Кого? Какого балбеса? — удивился Бадмаев.

— Конвоира. Он сидит со мной рядом, этот шелудяковский оболтус. Говорит, что ему приказано «не спущать глаз» с меня. Так невозможно работать, гражданин начальник, — объяснил Холмин.

— Хорошо, я распоряжусь, чтоб вам не мешали, — пообещал Бадмаев. — Хотя… передайте трубку вашему конвоиру.

Холмин передал трубку охраннику, с разинутым ртом слушавшему этот разговор!

— Начальник отдела НКВД хочет с тобой говорить.

Конвоир почтительно взял трубку в обе руки.

— Я вас слушаю, товарищ начальник.

Трубка сердито загудела.

— А это в самом деле вы, товарищ начальник отдела? Не другой кто? — спросил конвоир.

Трубка отрывисто крякнула несколько раз… Конвоир поспешно бросил ее на телефонный аппарат и, повернувшись к Холмину, заговорил плачущим голосом:

— За что вы мене обижаете, товарищ агент? Что я вам недодал? Перед самим начальником отдела всякие поганые клички даете: и балбес, и оболтус и хвост. Вот и начальник отдела товарищ Бадмаев по телефону обложил, так, что мое вухо чуть не лопнуло. За что, спрашивается?

Холмину стало жаль детину.

— Ну, хорошо, — сказал он, — я погорячился и прошу у вас извинения. Но и вы должны понять, что у меня очень серьезная и спешная работа и не мешать мне.

— Так я же не по своему хотению, — забубнил детина, — Я человек подневольный. Конвоир. Приказано мене товарищем Дондеже не слушать с вас глаз, я и не спутаю. А как сам начотдела приказал другое, так я и уйду. Вот ваш пропуск для входа в здание НКВД, товарищ-агент.

Конвоир выудил огромной своей лапою, из-за обшлага шинели, сложенный вчетверо листок бумаги и подал Холмину. Беря бумагу, последний поинтересовался:

— А почему вы меня называете товарищем агентом?

— Так приказано, — ответил конвоир.

— Кем?

— Опять же товарищем Дондеже.

— Странная кличка, — заметил Холмин. — Кто ее дал Шелудяку?

— Не знаю. Все в отделе его так зовут. Потому, как он чуть не за кажным словом твердит: дондеже да дондеже. Ребята наши треплются, будто он из бывшего духовного сословия. Не то попом, не то дьяконом был.

— Что вы говорите? — удивился Холмин. — У вас, значит, и такие есть?

— Всякие у нас имеются, товарищ агент, — подтвердил конвоир. — Ну, а теперь я пошел. Бывайте здоровы…

Заперев дверь на ключ за ушедшим конвоиром и быстро раздевшись, Холмин повалился на постель. Пружины матраса, заскрипев подались под ним и он с наслаждением вытянулся во весь рост. Что может быть приятнее постели, после почти года ночевок на грязном цементе тюремного пола?

Правда, гостиничное одеяло было очень колючим, а простыня и наволочка не свежими и грязноватыми, но мог ли придираться к атому заключенный, только что вырвавшийся из тюрьмы. Ведь он никогда не видал там даже кровати без матраса.

Нежась в постели, Холмин попытался было думать о «руке майора Громова», но не смог. Все мысли об этом вытеснила одна:

«Спать, спать»…

И он стремительно, как в пропасть, провалился в сон…

От одного хвоста Холмину удалось избавиться. Но очень скоро — на следующее же утро — появился второй. Придя в Комендатуру за пропуском в тюрьму, — где Холмин хотел поговорить с тремя подследственными, «признавшимися», что они «рука майора Громова», — он застал там капитана Шелудяка.

Поздоровавшись с подневольным детективом не особенно любезно, заместитель начальника отдела объявил ему тоном приказа:

— К этим подследственным гадам мы с вами потопаем вместях. Будете им вчинять допрос в моем присутствии.

— Мне хотелось бы говорить с ними наедине, — возразил Холмин.

— А мне желательно наоборот, — сказал энкаведист. — Поелику это есть мои последственники и должон же я ведать, об чем они ныне трепаться станут.