Марк Эгарт - Бухта Туманов. Повесть Страница 5

Зато Митя, напротив, замедлил шаги. Как истый житель этих пустынных, малонаселенных мест, где берег океана обозначал границу, он призадумался: «Кто мог здесь жить и зачем?» Он обернулся к товарищу и предостерегающе поднял руку. Постояв с минуту, внимательно прислушиваясь, Митя начал осторожно огибать сопку.

Вскоре показалось жилье. Это была корейская фанза, как определил с первого взгляда Митя. Слабый дымок курился над высокой деревянной трубой, выведенной, по корейскому обычаю, позади фанзы. К ней вела протоптанная среди кустарника тропинка. Не оставалось сомнений — здесь кто-то жил. А между тем на оклики никто не появлялся.

Выждав немного, ребята вошли в фанзу. В ней было почти темно. Небольшое оконце, затянутое промасленной бумагой, слабо пропускало свет. В углу лежала горка подушек, набитых песком, два чурбачка, которые служат корейцам изголовьем для сна, соломенная циновка, котелок.

Обитатель фанзы, видимо, покинул ее совсем недавно: кан, то есть нары, под которыми был проложен дымоход, еще хранил тепло. Может быть, владелец фанзы испугался неизвестных людей и спрятался?

Ребята обошли фанзу вокруг, вернулись, заглянули в круглый железный котел, служивший печью, и на дне его обнаружили еще тлевшие угли. Митя поспешил раздуть огонь, а Юра притащил ворох сухой чумизной соломы, лежавшей позади фанзы. Так или иначе, званые или незваные, они имели крышу над головой и, что еще важнее, огонь.

Теперь Юра в полной мере оценил его значение. Недаром первобытные люди поклонялись огню — для них он был жизнью. Да, огонь — это жизнь!

Юра усердно подкладывал в печь солому, с наслаждением глядя, как весело она горит, и вдыхая запах дыма, казавшийся таким сладким. А не знающий усталости Митя отправился промышлять. Вскоре он вернулся с несколькими рыбешками, наловленными в протекавшем за фанзой ручье. Из рыбы приготовили в котелке хозяина замечательную уху.

Друзья утолили голод, запили уху кипятком из того же котелка и в самом благодушном настроении разлеглись на твердых подушках хозяина.

Юра уснул тотчас, а Митя, полежав немного, вышел. Он настороженно прислушивался и смотрел на тропу — не появится ли владелец фанзы. Но никто не появлялся. Певуче журчал ручей, ветер шелестел в кустах, снизу снова наползал туман. Черная скала, на которую Митя так и не успел взобраться, сумрачно высилась над фанзой. Казалось, она тоже прислушивалась к чему-то, наклонив свою каменную голову.

Митя вернулся в фанзу, лег и заснул так, как только может уснуть здоровый, сильно уставший человек.

Друзья прожили в фанзе три дня, а хозяин ее так и не появился. Вероятно, он ушел в тайгу на охоту.

С утра до ночи товарищи поддерживали дымный костер на выступе сопки, обращенном к открытому океану, чтобы дать знать о себе на тот случай, если их ищут. А их, несомненно, должны были искать.

Положение осложнялось тем, что они действительно находились в Бухте Туманов. Здесь редко держалась ясная погода, а в туман вряд ли возможно было даже в бинокль разглядеть с моря их сигнал. Из-за коварного тумана товарищи опасались покинуть бухту: уйдешь на час и собьешься с пути — опять останешься без огня, без крова. Бухта становилась для них почти западней.

Под вечер третьего дня Митя и Юра решили, что утром они все же покинут фанзу и будут искать дорогу домой по солнцу. Когда они возвращались в фанзу, уже наступила ночь. Они осторожно пробирались в кустах, как вдруг Юра дернул товарища за руку — рядом с ними светились два зеленых глаза. В то же мгновение длинная тень мелькнула мимо, их обдало горячим дыханием, послышался треск сучьев — и все смолкло.

— Кто это? — через силу выговорил Юра.

— Дикая кошка. Скажи спасибо, что мимо, не то…- прошептал Митя и подтолкнул товарища: дескать, давай бог ноги!

Укладываясь спать, он тщательно припер изнутри дверь толстым суком, объявив, что без огня ходить в темноте больше нельзя.

— Этот черт, раз учуял, повадится теперь…

Наутро, как было решено, они собрались в путь. Спозаранку Митя в последний раз развел костер. И будто этого сигнала только и ждали — перед входом в бухту показался мотобот!

— Наш! Наш! — закричал Митя. Он узнал мотобот рыбозавода.

Приятели начали поспешно валить сушняк в костер, раздувать огонь. Но сигнал и без того уже заметили. Спустя час мальчики находились на мотоботе в обществе Митиного отца и Юриного дяди, которые бранили их на все корки. К вечеру они были дома.

В покинутой бухте сохранился лишь один знак пребывания в ней двух товарищей. На склоне сопки, обращенном к океану, был вбит Юрой колышек, на колышке — кусок коры, и на ней сажей от костра криво выведенная надпись:

Бухта Туманов.

НА ВОСТОК

Юрий Синицын проснулся, посмотрел на спящего Дмитрия Никуленко и выглянул в окно. Поезд стоял на какой-то станции. Соседний путь был занят длинным товарным составом. Возле платформы, на которой высился большой станок, озабоченно толковали о чем-то несколько человек. Из соседней теплушки слышался детский плач…

Знакомая, много раз виденная за эти дни, невеселая картина: вагоны и платформы с оборудованием эвакуируемых заводов, а рядом, в теплушках,- рабочие, едущие вместе со своими заводами, их семьи; в отодвинутые двери видны печи-времянки, развешанное белье, наспех сбитые нары…

Юрий вздохнул, отвернулся от окна. Умом он понимал неизбежность и необходимость эвакуации, но при виде этих теплушек испытывал горькое чувство: «Жизнь на колесах!» Порой ему казалось, что вся Россия тронулась с места, сорванная ветром войны.

Синицын еще не понимал, что все это на первый взгляд беспорядочное движение подчинено единой мысли и плану, что на Урале, в Сибири эвакуируемые заводы, сойдя с колес, начнут работать и жить второй напряженной жизнью.

Было раннее утро. В вагоне все еще спали. Юрий натянул на плечи китель, вышел.

Станция была небольшая, сплошь забитая составами, только первый путь оставался свободен. «Почему мы стоим?» — подумал Синицын.

И, будто в ответ ему, издали донесся паровозный гудок и послышался шум приближающегося поезда. С оглушающим лязгом ворвался на станцию поезд, окутанный дымом и паром, и, не останавливаясь, трубя и свистя, помчался дальше — на запад, на запад, на фронт!

Почему он здесь, а не там, куда умчался поезд, везущий бойцов на фронт? Почему именно он, Синицын, выпущенный до срока младший лейтенант флота, назначен не на берега Балтики или Черного моря, охваченные пожаром войны, а на тихие берега Тихого океана?

Юрий постоял и вернулся в вагон, надеясь уснуть. Но сон не шел. Мысли о войне, о враге, который наступает, тревога и боль, неутоленная жажда деятельности, которая одна способна была смягчить, заглушить тревогу и боль,- все это делало его раздражительным, злым. Сейчас он злился на самого себя за то, что не спит, когда все спят, и думает о том, о чем решил не думать.

К двадцати годам Юрий превратился в красивого молодого человека с отличной выправкой, которая достигается не сразу и которой он поэтому гордился, а Митя вытянулся в «коломенскую версту» и выглядел еще более худощавым, поджарым, чем пять лет назад, когда они впервые встретились. Его волосы потемнели, но рядом с черноволосым, черноглазым и смуглым товарищем он и сейчас казался белобрысым.

Жизнь обоих сложилась так, как они хотели. Призванные на военную службу, они были направлены по их просьбе на курсы младших лейтенантов в Кронштадте. А после курсов их ждало назначение на флот. Чего еще желать?..

Синицын, обладавший хорошими способностями, учился, как и в школе, легко, а Никуленко брал усидчивостью, упорством. Зато в морской практике он был первым. С ним было трудно тягаться.

Они были связаны той дружбой, которая, раз возникнув, не прекращается и с годами только крепнет. Это не означало, что всегда и во всем они были согласны между собой. Напротив, спорили они довольно часто. Точнее, спорил Юрий. Дмитрий обычно предпочитал слушать, изредка вставляя два-три слова. Ни красноречие, ни горячность друга не способны были поколебать его мнение, которое он высказывал не сразу, а основательно подумав.

Незаметно Юрий уснул. Проснулся он, когда в вагоне все давно встали. Слышался громкий говор, стук костяшек (за перегородкой забивали «козла») и чей-то раскатистый смех.

Поезд, пыхтя и как будто отдуваясь от усталости, взбирался на подъем. Равнина кончилась. Впереди виднелись, возвышаясь один над другим, лесистые холмы.

— Скоро Урал,- сказал Дмитрий.

Урал! Железный пояс обороны, как его именуют в газетах. Его огромные заводы дают все, что нужно фронту.

— Куда же, по-твоему, нас все-таки назначат?..- Юрий в который раз нетерпеливо ждал от друга ответа.- Тебе ведь знакомы там все уголки.

— Не знаю,- неохотно отозвался Дмитрий.