Хью Лори - Торговец пушками Страница 50

Сам не знаю – почему.

Позднее я размышлял об этом, лежа в ванне своего номера в «Айгере», подкручивая краны ногой и подбавляя пинту-другую горячей воды каждые четверть часа. Может, мне просто стало страшно? Возможно. А может, я побоялся затягивать тайные свидания с Соломоном, опасаясь за его жизнь и за свою, конечно? Такое тоже возможно, хотя и несколько сомнительно.

Или, может... К этому объяснению я пришел под самый конец, до того осторожно обходя его, пристально вглядываясь и время от времени тыкая в него острой палкой, желая убедиться наверняка, что оно вдруг не кинется и не укусит меня. Итак, может, мне просто все стало безразлично? Что, если все это время я лишь притворялся перед самим собой, будто именно из-за Сары подвергаю себя нынешним испытаниям? А вдруг сейчас настало время признаться себе, что именно здесь я встретил настоящих друзей? И именно с ними я открыл для себя самую важную цель? И что именно теперь, когда я стал частью «Меча правосудия», у меня появилось гораздо больше причин вылезать по утрам из постели?

Нет, это было попросту невозможно.

Даже абсурдно.

Я забрался под одеяло и моментально забылся сном утомленного путника.

На улице мороз. Первое, что я отметил, распахнув шторы. Сухой и серый морозец – из разряда «не забывай, что ты в Альпах, сынок». Это меня немного обеспокоило. С одной стороны, из-за такого холода многие не захотят выбираться из-под одеял, и это нам очень даже на руку. Но с другой – из-за холода мои пальцы замедлятся до 33 об/мин, прицельная стрельба превратится в проблему. И что еще хуже, на таком холоде звук выстрела раскатится гораздо дальше.

Кстати, уж если речь зашла о стрельбе, то «сопля», по большому счету, не такой уж и шумный инструмент – не то что М-16, которая пугает людей до смерти за мгновение до того, как смерть их как раз и настигнет. И все равно, коль уж вам довелось взять в руки этот инструмент и все ваши мысли заняты тем, как бы поточнее совместить перекрестье прицела с фигурой какого-нибудь европейского государственного деятеля, то хотите вы того или нет, но шум будет иметь значение. И еще какое! На самом деле вам захочется, чтобы вся окрестная публика – если ее, конечно, не затруднит – буквально на секундочку отвернулась и посмотрела в другую сторону. Вы ведь знаете, что стоит вам щелкнуть курком – и в полумиле застынут на полпути к губам чашки, навострятся уши, изумленно вздернутся брови и из нескольких сотен ртов на нескольких десятках языков выпрыгнет «эй, а чего это было?». И вы непременно ощутите неловкость, пусть даже и едва заметную. У теннисистов это называется «поперхнуться ударом». Не знаю, как это называется у террористов. Должно быть, «поперхнуться выстрелом».

Я плотно позавтракал – отложив приличный запас калорий на тот случай, если моя диета вдруг радикально изменится в ближайшие двадцать четыре часа и останется таковой до тех пор, пока моя борода окончательно не поседеет, – и отправился в лыжный прокат, размещавшийся в подвале гостиницы. Какое-то французское семейство буквально каталось со смеху, выясняя, кто взял чьи перчатки; куда запропастился крем от солнца и почему лыжные ботинки так ужасно жмут. Я примостился на скамейке как можно дальше от них и не спеша принялся собираться.

Фотокамера Бернарда оказалась тяжелой и неудобной, она больно билась о грудь, намекая на свою фальшивость. Затвор и один из патронов я уложил в нейлоновую сумочку, которую закрепил ремнем на талии. Ствол уютно устроился в одной из лыжных палок. Рукоятка палки была помечена красным мазком – вдруг я не смогу отличить ту, что весит в три раза тяжелее. Остальные три патрона я выкинул в окно еще в номере, рассудив, что лучше обойтись одним. В противном случае меня ожидали бы еще большие проблемы, чем сейчас, а мне такое совсем не улыбалось. Еще минута ушла на чистку ногтей кончиком спускового крючка, после чего я аккуратно завернул кусочек металла в бумажную салфетку и сунул в карман.

Наконец я поднялся, глубоко вздохнул и протопал мимо la famille к туалету.

Смертника вырвало обильным завтраком.

Латифа стояла, сдвинув солнцезащитные очки на макушку – что означало «приготовиться», что не означало ничего. Вообще без очков – значит, Ван дер Хоу остались в гостинице и бьют баклуши. Очки на глазах – направляются к лыжным трассам.

На макушке же означало «может, так, а может, и эдак – все может быть».

Я проковылял мимо подножия трассы для начинающих и направился к фуникулеру. Хьюго был уже там, одетый во все бирюзово-оранжевое, его очки также покоились на макушке.

Он посмотрел на меня.

Вопреки многочисленным инструктажам, вопреки нашим суровым кивкам, подтверждавшим тренерские наставления Франциско, – вопреки всему этому Хьюго смотрел прямо на меня. Я сразу понял, что он так и будет пялиться, пока не поймает мой взгляд, и тоже уставился на него, надеясь поскорее покончить со всей этой бодягой.

Его глаза сияли. По-другому просто не скажешь. Сияли веселым задором, как у ребенка в рождественское утро.

Рукой в перчатке он потянулся к уху и поправил наушник от плеера. «Типичный лыжник-дилетант», – неодобрительно пробурчали бы вы себе под нос. Мол, мало ему скользить по одному из красивейших мест на всем белом свете, так нет же – подавай еще и «Металлику». Сказать по правде, меня и самого вывели бы из себя эти его наушники, не знай я, куда они подсоединены на самом деле. На бедре у Хьюго крепился коротковолновый приемник, на который Бернард передавал свой собственный, особый прогноз погоды.

Я от радио отказался. Никто и не подумал спорить. Аргумент был очень простой: если я попадусь – в этот момент Латифа сжала мне локоть, – не возникнет повода искать помощников. Так что все, что у меня было, – это Хьюго и его сияющие глаза.

На самой вершине горы Шилтхорн, на высоте чуть более трех тысяч метров, стоит (или сидит) «Пиц Глория» – изумительный аттракцион из стекла и стали, где в солнечный денек за цену приличной спортивной тачки можно выпить чашечку кофе, наслаждаясь видом сразу как минимум шести стран.

Если у нас с вами есть хоть что-то общее, то большую часть этого солнечного денька вы также пытались бы вспомнить, что же это за шесть стран. Но если у вас все же осталось бы хоть немного времени, вы непременно потратили бы его на решение еще одной загадки: как это мюрренцам удалось затащить стеклянный дворец на такую высоту и сколько же бедолаг закончили свои дни по ходу строительства? Достаточно взглянуть на это сооружение, а затем вспомнить, сколько времени требуется британской строительной конторе, чтобы состряпать пристройку к кухне, и уважение к швейцарцам обеспечено.

Однако претензии ресторана на известность не ограничивались только его месторасположением. Однажды здесь снимался очередной фильм про Джеймса Бонда. С тех пор сценическое имя «Пиц Глория» так и прилипло к этому месту, как, впрочем, и пожизненное право хозяина продавать сувениры с символикой 007 тем, кто еще окончательно не обанкротился после чашечки кофе.

Короче, это было место, которое обязан посетить каждый завернувший в Мюррен, – по возможности, конечно. И накануне вечером, за boeuf en croute, семейство Ван дер Хоу дружно решило, что такая возможность у них определенно имеется.

Мы с Хьюго слезли с фуникулера на самом верху и тут же разделились. Я прошел внутрь ресторана и тотчас принялся изумленно открывать рот, тыкать пальцем и восторженно трясти головой, восхищаясь тем, как четко и аккуратно здесь все устроено. Хьюго болтался снаружи, попыхивал сигаретой и поминутно поправлял свои крепления. Он вовсю изображал бывалого горнолыжника, которому жизнь не жизнь без крутых склонов и хорошего снега. «А разговаривать со мной все равно бесполезно – басовое соло на этом треке просто мама не горюй!» Я же с удовольствием входил в роль глазеющего по сторонам идиота.

Я подписал еще несколько открыток – почему-то все одному и тому же человеку по имени Колин, – то и дело поглядывая вниз на Австрию, Италию, Францию или еще какую-то страну. Официанты уже раздраженно косились в мою сторону. Я прикидывал, потянет ли бюджет «Меча правосудия» вторую чашку кофе, когда мое внимание привлекло какое-то пестрое мельтешение снаружи. Я поднял глаза. От посадочной площадки фуникулера отчаянно сигналил Хьюго.

В ресторане не осталось ни одного посетителя, кто не заметил бы его прыжков и ужимок. И не только в ресторане. Думаю, их заметили тысячи жителей Австрии, Италии и Франции. В общем, это было столь безнадежно непрофессионально, что окажись тут Франциско, он точно влепил бы Хьюго добрую затрещину – как не раз делал во время наших тренировок. Но Франциско находился внизу, и Хьюго стремительно приближал нас к катастрофе, цветастым придурком подпрыгивая за окном. Извинить его могло только то, что ни один из многочисленных зевак понятия не имел, кому Хьюго адресует свою экспансивную жестикуляцию. Потому что глаза Хьюго прикрывали солнцезащитные очки.