Мастер Чэнь - Амалия и Золотой век Страница 53

— Вот именно, — сухо завершил мысль Эшенден. — И не только ее. Вся империя замерла в неподвижности. Как вам история с губернатором вашей Малайи, сэром Сесилом?

— Они сожрали его! — с горечью сказала я. — Они сожрали этого поразительного человека, желая, чтобы моя страна оставалась такой же, как десять или пятьдесят лет назад!

— Остается заметить, что в прочих колониях происходило ровно то же самое, — медленно кивнул он. — Все попросту остановилось. На неопределенный срок. И на Британских островах. А вы можете себе представить, что большая война может начаться не здесь, а там, в Европе?

— С кем? — поразилась я. — С этим Муссолини, что ли?

— Есть и другие персонажи, из более новых, хотя пока в это трудно поверить. Ну ладно, теперь — теперь у нас есть шанс. В стране появился король, который более популярен, чем вся эта троица стариков вместе взятая. Если он скажет слово, то за ним пойдут миллионы. Его обожает толпа в бриллиантах и шахтеры из Уэльса, последнее куда важнее. Этого просто никогда не было — страна с сильным королем, который легко может изменить в ней все. Собственно, понятия не имею, как это произойдет. Пока что — лишь шанс. Но он есть.

— Так что вы там делали, чтобы этот шанс появился? Стреляли из засады?

— Они хотели обойти законного наследника, посадить на трон брата Эдварда, этого ни на что не годного заику, — пожал плечами Эшенден. — Пусть будет снова Джордж, на одну цифру больше. Лишь бы все оставалось без перемен. Они несли что угодно. Говорили, что наследник влюблен в Муссолини и прочих. Ну, и, конечно — эта история с его Уоллис. Замечательная женщина, кстати.

— На которой он не сможет теперь жениться?

— Женится, будьте уверены. Этот — женится. Ну и троице стариков, конечно, придется в конце концов уйти. Есть другие люди, многие из них — мои друзья, и если вы знаете, кто такой Черчилль… Впрочем, я сообщил вам достаточно.

— Элистер, — сказала я после долгой паузы, — мне кажется, что мой отчет вообще не имеет значения после всей этой истории.

— Что-то мне подсказывает, что имеет, моя дорогая, — зазвучал над моим левым ухом его голос.

Отчет мой был краток. Очень краток, если сравнить его с тем, что здесь происходило все эти долгие недели.

— Итак, у нас тут разворачивались целых три сюжета, — начала я. — И пришлось долго разбираться, в чем они связаны, а в чем — нет…

Как же быстро, оказывается, можно рассказать об истории, которая длилась почти пять месяцев.

И — я не сразу заметила, что никто даже не извинился передо мной за то, что мне пришлось все это время самой определять, что я тут вообще делаю.

— Хорошие новости вас перестали радовать, Эшенден? — упрекнул его Элистер.

— Привычка, всего лишь привычка… Правда ли они так хороши? А потом, как видите, остается еще немало загадок. Карнавал послезавтра? Ну, мы еще побеседуем. И с Вертом, естественно.

— Кто он, этот ваш Верт? — тихо спросила я, поднимая голову, чтобы увидеть лицо Элистера. — Откуда? Почему он не хотел мне об этом говорить? И так и не сказал?

— Да-да, Элистер вам расскажет все, что знает, — согласился Эшенден. — Итак. Ваш план грандиозного финала для японской истории мне кажется чрезмерным, дорогая Амалия. Но поскольку я в этой стране впервые, то склонен вам доверять. Ваши решения — они, как всегда, ваши. Так, не сомневаюсь, что здесь есть горячая вода… Да, Амалия — еще только одна вещь.

И мое сердце замерло. Я знаю эти его как бы несущественные добавки к беседам.

— Мои биографы напишут, что весь этот год мы с известным вам моим секретарем Джеральдом провели на краю света — во Французской Гвиане, где я посещал тюрьму, общался с преступниками и готовил очередную книгу. И где, конечно, меня никто не видел, это очень далеко. Потом я отправился в Нью-Йорк и так далее. В Лондоне меня, скажем так, не было заметно. Что касается биографии — я заговорил о ней потому, что издатель попросил меня подвести некоторые итоги. То есть написать автобиографию. И на корабле, кстати, я этим и занимался. Так вот, дорогая Амалия, вы — именно вы — один из тех самых итогов. Вы об этом не думали?

Я не только думала. Я знала, что он приедет и все это скажет. И вот оно так и происходит.

— Мы познакомились, когда вам было сколько? Менее тридцати. И это было хорошее знакомство.

— Мгм, — уверенно пробормотал Элистер у меня под боком.

— Сейчас, значит, тридцать шесть. И все мы знаем, что если сегодня я всего лишь подвожу итоги — пусть только для своего издателя — то дальше я и мое поколение уйдет… отдыхать.

Тут он впервые, кажется, за весь разговор улыбнулся.

— И как, по-вашему, кому мы оставим этот мир? Вам, Амалия. И таким, как вы. С вашими двумя университетами. И с тем, что вы — по счастливому случаю — успели здесь за эти годы понять и сделать. Не смотрите на меня так — а кому еще? Кто лучше вас?

— Я что, по-вашему, должна стать президентом своей страны, какой бы она ни была, и танцевать танго? — попыталась улыбнуться я.

— Ну, кто будет танцевать — вы найдете. А сейчас — простите меня, действительно пора отдохнуть. Пока что в прямом смысле.

Он с почти не заметным усилием поднялся с кресла.

20. Капитан Мьюзик

— Элистер, Элистер! Ты пропустишь потрясающее зрелище. И не встретишь старых друзей.

— Что, нельзя провести весь день с тобой в постели? Дьявол, ведь надо идти к британскому консулу и слать от него, по твоему подстрекательству, кучу срочных запросов в Токио. Может, вообще не надо их ловить, твоих японских шпионов?

— Мне постоянно здесь приходила в голову такая мысль. Тут и без них здорово. Да и карнавал не совсем для того, чтобы их ловить. Он важнее.

— Хорошо, но так или иначе — к консулу. Я просто должен, даже без твоих бумаг. Акт вежливости.

— Нет-нет, сначала на крышу. Бритым, позавтракавшим…

— Мои старые друзья, которых ты мне обещаешь, живут здесь на крыше?

— В данный момент они даже выше. И приближаются.

— Тогда они оттуда, сверху, не увидят, бритый я или нет.

Как кит в воздухе, толстое белое создание почти срезало крышу отеля с ее садом для прогулок, урча, сделало круг над заливом, ниже, ниже. Отсюда, сверху, были хорошо видны фонтаны воды — он что, утонул? Нет, вот качается на волне, вижу буквы — о, это уже не «Чайна клипер», это его брат, «Манила клипер», катер медленно буксирует его в сторону Кавите. Через двадцать минут вся компания вылезет через крышу, погрузится на катер и будет здесь — как раз дойдем, сохраняя достоинство.

— Моя дорогая! Не говори мне, что ты купила это чудовище и теперь испытываешь с его помощью людей. На предмет «кого чаще будет рвать в воздухе». Последний перелет — пятнадцать часов без перерыва, представляешь?

Я стараюсь не плакать. Магда — в широких снежно-белых брюках, лицом, напудренным, как у Пьеро, какая же страшная маска… и с громадными кровавыми губами, глаза, к счастью, не видны за очками, но я же вижу все остальное, как это грустно, а еще… трость.

— Не смотри на эту клюку. Это не моя. Вон заказанные тобой ребята ведут под руки известного тебе старого пса, а он всего-то дважды выпил немножко виски. Эта клюка — его любимая подпорка, он доверил ее мне. А в целом я выгляжу потрясающе. Как мартини после шейкера.

И я вижу старого пса Тони, с полностью седой бородкой, с отчасти сознательными глазами — он вяло машет нам с Элистером рукой, блаженно улыбается и марширует в отель под эскортом с пристани (той самой пристани, где была зеленая лапу-лапу). Разговаривать он, видимо, начнет позже, возможно — завтра.

А те самые заказанные мною ребята, числом чуть не в дюжину, подают руки тому, который постарше, выдергивая его со ступеней на пристань… я думала, такая встреча в моей жизни никогда не произойдет.

Может быть, я ее наконец заслужила?

— Пока ты пожираешь нашу звезду глазами, дай-ка я потрогаю твоего замечательного мужа: боже, как он у тебя хорош! Элистер, зачем ты красишь виски пероксидом? Это модно?

Я бы лягнула ее по лодыжке за эти чересчур тесные объятия, и за совсем другие их объятия, которые были давно-давно, когда мы с Элистером еще не общались с зелеными гадюками в пенангском храме и не катались по городу на весьма специфических рикшах. Но я вообще не смотрю на них, двух голубков. Я жду, когда ко мне подойдет этот человек.

А за моей спиной — тысячи манильцев. Они машут цветами, вот сейчас будут бросать ему букеты, констебулярия мужественно расправляет плечи, готовясь сдерживать толпу. Они там, за кордоном из канатов, не сводят глаз с человека, который закрыл от меня солнце, — но я все равно вижу, что это и правда он, рыжие волнистые волосы, темные веснушки, нахальные глаза. И я слышу его очень-очень вежливый голос. Тот самый голос, звучавший все эти годы из тысяч окон и дверей, плывший над моим миром и делавший его прекрасным. Лучший из сладких голосов Америки.