Владимир Огнев - Две операции майора Климова Страница 6

Все они были схвачены и после пыток и истязаний казнены.

Таким образом, накануне моего прибытия две трети всего состава подпольной организации «Свитанок» погибли...

Личность провокатора, заманившего в засаду группу товарища Андрея, была выяснена при следующих обстоятельствах. Завершив выполнение возложенного на меня задания, я вместе с товарищем Грозовым (бывший член руководства группы «Свитанок», знающий провокатора в лицо) направлялся в расположение партизанского отряда имени Щорса для возвращения оттуда на Большую землю. Вечером двадцать восьмого июня, готовясь перейти шоссе, мы заметили на нем одинокую легковую автомашину и решили, что если в ней едут немцы, то попытаемся захватить их документы, а возможно, и взять языка, так как до расположения передовых постов отряда оставалось уже недалеко. Засели в кустах, справа от дороги. Когда немцы поравнялись с нами, Грозовой бросил гранату. Автомашина, вильнув в сторону, сползла в кювет и загорелась. Почти сразу же из нее выскочил офицер, быстро сбросил с себя горевший китель, на который, очевидно, попал бензин, и стал тушить его ногами.

— Он! — вскрикнул вдруг Грозовой и, выпрыгнув на дорогу, выстрелил, но, к сожалению, промахнулся. Офицер, укрываясь за горящей машиной, метнулся влево и скрылся в кустах. Преследование оказалось безуспешным. В качестве трофея нам достался эсэсовский китель, в котором обнаружено удостоверение сотрудника СД на имя Петера Эванса и предписание о явке его же в распоряжение Ровенской службы безопасности. На мои вопросы Грозовой пояснил, что опознал в офицере провокатора, явившегося к товарищу Андрею под видом связного партизан и погубившего группу. Фотокарточка на удостоверении окончательно убедила Грозового в том, что он не ошибся.

Метрах в трех от машины мы подобрали второго ее пассажира — штурмфюрера Августа Бреннера, как это удостоверили его документы. Не без труда мы привели его в чувство и доставили на базу отряда. О своем спутнике Бреннер рассказал, что тот в Киевскую СД был взят из местной полиции, как заслуживший особое доверие оккупационных властей. В Киеве Эванс работал у штандартенфюрера Шиндлауэра, внедрялся в партизанское подполье, а сотрудникам был больше известен по агентурной кличке «Werwolf».

...В партизанском отряде Бреннер подробно допрашивался о деятельности полиции безопасности и СД генерального округа Киева и их сотрудниках. Протоколы допросов разведотдел отряда переслал со мной в НКГБ Украины...»

«...На основании полного совпадения отмеченных выше особенностей эксперты пришли к категорическому заключению — на представленных фотографических карточках Колчина П. С. и Эванса П. изображено одно и то же лицо...»

Читая дело, Александр поражался титаническому упорству, с каким собирал Климов материалы о преступлениях «Оборотня», умению майора выявлять все новые и новые источники получения доказательств, находить свидетелей и очевидцев.

Собственно и розыск этого матерого преступника по настоящему начался только в шестидесятых годах, когда Алексею Петровичу удалось установить, что Колчин и Петренко — это один и тот же человек. Идти приходилось по следам двадцатилетней давности...

Как видно, очень напугала Колчина партизанская граната — следы его совершенно затерялись в огненных буднях войны. Пока так и не удавалось выяснить, где был и какие еще черные дела творил Колчин после июня 1943 года. Но как ни хитер и изворотлив был «Оборотень», совсем кануть в неизвестность ему не удалось.

Сотрудник, в производстве которого ранее находилось дело Колчина, располагал только показаниями Мохова. К тому же относился он к этим показаниям не с полным доверием: как-никак свидетель две недели находился, как тогда говорили, «в окружении», то есть на занятой врагом территории, вышел оттуда один, подтвердить правдивость его слов никто не мог. А вдруг он, выгораживая себя, клевещет на другого? В общем, особых перспектив розыск не сулил.

Быть может, в силу этой или каких-то других причин, сотрудник этот не придал тогда значения короткому сообщению районного отделения МВД, поступившему еще в 1953 году, в котором говорилось, что в квартире матери Колчина видели известного в районе уголовника по кличке «Штырь», только что возвратившегося из исправительно-трудового лагеря.

Получив материалы, Климов по иному оценил этот факт и, выяснив, из какого именно лагеря прибыл домой «Штырь», стал наводить справки там. Вскоре на его столе оказалось дело Гусева Семена Ивановича, осужденного за кражу.

Освобожденный в 1945 году из фашистской неволи рядовой Семен Гусев был призван полевым военкоматом в Советскую Армию и направлен в запасной полк. Служить начал добросовестно, старательно исполнял все приказы и распоряжения. Но в одну из темных июньских ночей проник в канцелярию, взломал замок железного ящика, в котором хранилась полковая касса, и, забрав все деньги, спрятал их в своем матраце.

Преступление было раскрыто на второй же день. Вор сознался и был осужден к десяти годам лишения свободы.

Но Алексей Петрович Климов уже знал, что Гусев — это только новая маска «Оборотня». Зачем же понадобилась Колчину, не Гусеву, а Колчину, эта кража? Вывод напрашивался один: страшась возмездия, преступник решил, что в его положении надежнее всего спрятаться от карающих органов Советской власти в тюрьме, в лагере. Где-где, а уж там его не будут искать. И проверки грозной контрразведки СМЕРШ он избежит, и риск случайной встречи с очевидцами преступлений или оставшейся в живых жертвой меньше, и внешность свою изменить проще. Умный враг все это мог учитывать. А Колчин был врагом и умным, и опытным.

Но не зря говорится, что мир тесен. В 1953 году, незадолго до конца срока, в этот же лагерь попал его земляк — «Штырь». Колчин не сказал «Штырю» правды, выдал себя за обычного уголовника, объяснил, что при аресте назвался чужой фамилией. Случай в преступном мире не такой уж редкий.

Конечно, Колчин не мог знать, что «Штырь», выйдя на свободу, пойдет к его матери. И «Штырь» не собирался этого делать, но, оказавшись «на мели», без гроша в кармане и без друзей, пошел. Пошел, рассчитывая получить за «добрую весть» о сыне даровое угощение, выпивку; а удастся — и выманить денег, якобы на пересылку через корешей страдающему заключенному.

Колчин не знал этого, но был осторожен. Он испугался. И страх толкнул его на новое преступление; на другой день после освобождения «Штыря», тяжело ранив конвоира, Колчин бежал.

След его опять потерялся. Но было ясно — «Оборотню» не удалось уйти за границу, он скрывается в нашей стране. Где, под какой личиной? Какие замыслы вынашивает сейчас?

Майор Климов получил дактилоскопическую карту преступника, более точное описание его примет, выявились новые связи.

Саша Колосков не пришел ночевать домой: небо на востоке уже светлело, когда он перевернул последнюю страницу. И долго еще сидел в раздумье, сопоставляя факты, мысленно повторяя путь, пройденный Климовым при расследовании...

Неотвратимо сужалось кольцо флажков вокруг зверя. И вот появился прямой путь к нему — через Рачинского. Правда, Рачинского тоже предстояло еще разыскать...

Устроился Саша в кабинете, на диване, спал беспокойно. Снился ему Колчин, который почему-то был очень похож на нашумевшего в этом году героя французской кинематографии — Фантомаса, да и вел он себя не менее агрессивно.

ГЛАВА III

Начало поиска

Во вторник, восемнадцатого июля, майор Климов как обычно с утра докладывал о полученных накануне материалах начальнику управления полковнику Васильеву.

Тучный, шумный, веселый, не очень-то сдержанный в выражениях, способный подчас и накричать, Иван Сергеевич Васильев пользовался не только уважением, но и симпатиями сотрудников. Подкупали в нем смелость в решениях, их продуманность; искреннее внимание к нуждам людей, непоказная забота о них. Да и резкость старого полковника никогда не была обидной, так как ругал он только за дело и, зная свою горячность, всегда умел загладить вырвавшиеся несправедливые слова.

Вчера, вспомнил Климов перед докладом, Березкин рассказывал:

— Стою я у окна, зажигалку заправляю, вдруг заходит в кабинет Иван Сергеевич. А на столе — куча бумаг неподшитых. Ну и разнес он меня! «Ты, — говорит, — такой загруженный человек, что, понятно, с бумагами возиться некогда. Так занеси мне вечерком эту папочку, я уж выберу время, приведу ее в порядок, подошью аккуратненько. А ты на танцы сходишь, отдохнешь от перегрузок». Ушел он, а я сижу, как рак, красный, и руки дрожат. Вдруг — звонок. Вызывает. Усадил в кресло, улыбается: «Ты, — говорит, — на старика не обижайся, а расскажи, что нового по делу «Мельника» получил. Давно не смотрел. А между делами — чайком побалуемся». И так хорошо поговорили! Ну, а уж с бумагами я теперь...