Чингиз Абдуллаев - Пепел надежды Страница 6

— Зачем приехали, Андрей Потапович? Вы ведь не любите нашего общества.

— В отличие от вставных зубов Колесова, у Фили сверкали свои собственные крепкие белые зубы, словно в детстве он наелся вдоволь фтора, так укрепляющего зубную эмаль.

— Кто сказал, что не люблю? — заставил себя пошутить Колосов. — Вечно на меня наговаривают. Это мои недруги распускают по Москве разные небылицы. Не могут простить мне моего партийного прошлого.

— Вы ведь тогда б-о-ольшим человеком были, — издевательски протянул Филя, — нас, мошек, даже не замечали.

— Тебя не заметишь, — сквозь зубы процедил Колосов. Ему было неприятно любое напоминание о прошлом. Филя был прав, тогда он даже не подозревал о существовании подобных личностей.

— Дело у меня к тебе важное, — хмуро сказал Колосов. — Один мой должник в Москву недавно приехал из Волгограда. Тамошний авторитет. Серебряков его фамилия — может, слыхал?

— Немного слышал, — поморщился Филя. — Дешевка он, типичный слизняк. На него там кавказцы насели, и он им дань платит и ею же других обкладывает.

Дешевка. Не наш человек. Много он вам должен?

— Дело не в этом, — отмахнулся Колесов. — Мне сегодня стало известно, что он по всей Москве отряд боевиков набирает. Якобы для рейда в Чечню. И всем большие деньги обещает.

— По полтиннику? — деловито уточнил Филя.

— Прибавь еще один нуль, — ухмыльнулся Колосов.

— Что? — Здоровый глаз Фили дернулся от напряжения. — Он им в день будет платить по пять сотен? Это в месяц пятнадцать кусков? Вы не ошиблись?

— Не ошибся. Один из приятелей одного моего парня был у Серебрякова, и тот пообещал ему пятьсот баксов в день…

— И сколько ему человек нужно?

— Много. Он говорит, что много. Человек двадцать пять-тридцать.

— Тридцать человек? — задумчиво повторил Филя. — Это четыреста пятьдесят тысяч долларов в месяц, — тут же подсчитал он. — Откуда у вашего Серебрякова такие деньги? Или он в своем Волгограде открыл золотую жилу?

— Он мне еще должен две сотни, — добавил Колесов, — половину из которых я должен тебе. Поэтому я и решил посоветоваться с тобой. Откуда у него могут быть такие деньги? Кто ему их дал? Ты ведь все знаешь, Филя. Большие деньги всегда через тебя проходят. Помоги мне.

— Я совсем немного слышал о вашем Серебрякове, — печально ответил Филя.

Ему было неприятно, что он мог проморгать появление в городе подобной личности.

— А о таком человеке, как Высоченко, ты тоже ничего не слышал? Может, вспомнишь такую фамилию? Полковник Высоченко, — разозлился Колосов. — Слушай, Филя… Когда они меня схватят за одно место, я дам им твой адрес. И они тебя быстро найдут, несмотря на все твои театральные номера с машинами и квартирами.

Или ты никогда не слышал такую фамилию — Высоченко?

— Не нужно так нервничать, — мрачно посоветовал Филя. — Значит, они собирают боевиков, — помолчав, сказал он, — и Высоченко с ними.

— С ними, с ними, — теряя всякое терпение, сказал Колесов. — Неужели ты думаешь, что я приехал бы к тебе просто так? Чтобы лишний раз видеть твою кривую физиономию?! — не сдержавшись, заорал он, и вдруг его прорвало. — Не смей говорить мне «вы». Не смей!

Наступило молчание. Потом Филя примирительно спросил:.

— Куда он свой отряд собирается отправлять?

— Он говорит, что в Чечню.

— Врет, — дернулся Филя, — явно врет. Зачем ему туда лезть? И откуда у него такие деньги? — снова задумчиво сказал он. Это его интересовало больше всего.

— Мне нужна помощь, — подвел итог Колесов, — один я не справлюсь. Если дело сорвется, то в городе может начаться сильная заваруха, а ты сам знаешь, как все сейчас не хотят новых потрясений. Зачем нам новые конфликты? Мне нужна твоя помощь.

— Не можешь справиться с этим волжанином? — ухмыльнулся Филя — Можем, — прямо сказал Колесов, — с ним можем. Но он приехал в город не один. Мы с тобой оба знаем, кто такой Высоченко. Он самый крупный поставщик наемных убийц в Москве. У него связи по всей России. Вот этот полковник нам и нужен. Он может знать гораздо больше, чем Серебряков. Правда, его нужно еще заставить говорить, что само по себе очень сложно.

— Это не сложно, — ухмыльнулся Филя.

— А если не заговорит? — осторожно спросил Колесов.

— У нас заговорит, — закрыл единственный зрячий глаз Филя. — У нас все говорят, — повторил он с плохо скрытой угрозой.

— Договорились, — быстро поднялся Колесов. — Я узнаю, где они находятся, и позвоню тебе. Скажу только адрес.

— Хорошо, — поднялся и Филя, — только не спугните их. Мне самому интересно, откуда у этого парня такие бешеные деньги и зачем ему столько стволов.

— До свидания. — Колосов вышел из комнаты.

Только оказавшись на свежем воздухе, он понял, какая духота была в комнате у Фили и как там было накурено.

«Может, Серебряков со своим полковником уже успели там побывать? — испуганно подумал он. — Нужно быть готовым ко всему».

Уже подходя к своему автомобилю, он вдруг обернулся и спросил у Родиона:

— У тебя оружие есть?

— Да, — удивился тот.

— Оно зарегистрировано?

— Конечно, — еще больше удивился охранник.

— Это хорошо, — сказал Колосов, усаживаясь в машину. — Это очень хорошо, — повторил он, когда автомобиль тронулся.

Колосов задумчиво посмотрел в окно. Может быть, у Фили получится лучше, подумал он.

Глава 3

Утром раздался телефонный звонок и включился автоответчик. Дронго, проснувшийся от звонка, слышал, как включился автоответчик, и спросил у звонившего, кто ему нужен. В ответ раздался незнакомый молодой голос, попросивший хозяина квартиры срочно позвонить министру иностранных дел. Телефон отключился, и Дронго, окончательно проснувшись, сел на кровати.

Министр иностранных дел не стал бы звонить по пустякам. Очевидно, случилось нечто чрезвычайное, если он решил обратиться к Дронго. Они были знакомы уже много лет. Министр ценил в Дронго его профессиональный аналитический склад и столь не характерные для конца двадцатого века нравственные качества — верность своим убеждениям, последовательное отстаивание собственных принципов. В годы, когда министр попадал в достаточно сложные ситуации и его предавали многие, считавшиеся его друзьями, Дронго неизменно сохранял с ним ровные дружеские отношения.

История жизни и карьеры министра иностранных дел была столь интересна и поучительна, что ее следовало бы рассказать отдельно. Она словно в капле воды отразила в себе все эпохальные события, происходившие в океане времени второй половины двадцатого века.

Родившийся в Грузии, в знаменитом тбилисском квартале, маленький мальчик уже с детства впитал в себя ту особую атмосферу интернационального города, каким был Тбилиси в середине пятидесятых. Знание русского, азербайджанского, грузинского, столь разных и абсолютно не похожих друг на друга языков, принадлежавших к тому же к разным языковым группам, сформировало его мировоззрение и воспитало в нем чувство уважения к разным нациям.

Советское воспитание наложило на него свой неизгладимый отпечаток.

Когда в Москве развернулась стремительная кампания развенчания бывшего кумира и «отца всех народов» Сталина, потрясенная грузинская молодежь вышла на улицы с лозунгами сталинистов. И в их рядах оказался и молодой человек, искренне присоединившийся к первой в своей жизни политической акции.

Позднее, уже переехав в Баку, он извлек уроки из этого своего поступка и никогда больше столь однозначно не занимал какую-либо сторону, приучаясь к гибкости мышления и толерантности. В течение двадцати лет он совершает стремительное восхождение к вершинам власти. Начав работу обычным комсомольским функционером, он сделал невероятную карьеру, постепенно занимая все более и более ответственные посты. К его достоинствам прибавились невероятная работоспособность, умение вникать в суть проблемы, бешеный напор в реализации любой порученной ему задачи. Работая исключительно на комсомольских и партийных должностях, он сумел стать и крепким хозяйственником, отдавая предпочтение конкретным жизненно важным вопросам. Путь наверх был столь стремительным, что вскоре он стал секретарем ЦК по идеологическим вопросам. Но здесь случилось непонятное. Проработав несколько лет в ЦК, он неожиданно получает назначение на работу в промышленных отраслях республики, а на его место назначается другой человек. В восемьдесят восьмом году, после трагических событий в Сумгаите, в Баку назначили нового первого секретаря, которому были даны самые широкие полномочия на обновление кадрового состава руководства. Практически все руководство республики заменили на новых людей, и лишь одному ему удалось в этой ситуации остаться на своей должности. Произошло невероятное: за него вступились самые видные деятели культуры, поэты и писатели, требуя оставить его на своем посту. В критические дни января девяностого он бросает вызов первому, выступив со своим мнением, резко отличавшимся от мнения официального Баку.