Юрий Усыченко - Когда город спит Страница 6

— Наша профессия невозможна без риска, — убеждающе сказал Моро. — А в слежке за Борисовым я и риска особого для вас не вижу. Вряд ли у него есть охрана днем. Возможно, сторожат его квартиру и бюро.

Довод показался Дыннику веским. Не станет же Борисов ходить средь бела дня с охраной. А без «знакомства» с Борисовым не обойтись. Моро верно говорит: сейчас не знаешь, с какого конца браться за дело. Вообще ничего не знаешь. Рискнуть необходимо.

— Давайте условимся так, — предложил Дынник. — Я очень осторожно, не больше одного дня понаблюдаю за Борисовым, запомню его внешность. Что делать дальше — подскажут обстоятельства.

— Согласен.

…Сегодня Дынник должен доложить о результатах слежки. Насколько полными окажутся сведения, собранные Дынником, какую пользу принесут они, — эта мысль не давала Моро покоя. Он походил по улицам, посидел в пивной возле порта, заглянул в несколько магазинов. Совсем бесцельным это хождение нельзя было назвать. «Д-35» стремился чаще бывать среди людей, побольше слышать и видеть. Неплохо, если советские знакомые Моро или официальные лица заметят его гуляющим по городу или греющимся на солнышке в сквере. «Д-35» репутация бездельника не вредила.

Проходя мимо комиссионного магазина, Моро решил заглянуть и в него. Тут он увидел единственного покупателя.

Это был юноша лет двадцати, очевидно из числа тех, кого в этой стране окрестили кличкой «стиляга». Непременной принадлежностью «стиляги» в Энске были сильно набриолиненные и гладко зализанные назад волосы (у этого юноши — черные, чуть вьющиеся), тонкие усики, полубакенбарды, яркий костюм, ботинки на каучуковой подошве. Это было модно, и юноша, пришедший в комиссионный магазин, соблюдал моду тщательно.

Полное лицо его с досиня выбритыми и напудренными щеками выражало недоумение, капризную досаду.

— Вы должны были оставить, — возмущенно говорил он. — Что, вы не знаете меня? Типичное хамство.

— Очень сожалею, — ответил продавец и скорбно склонил голову. — Продали вчера. Подождите, через несколько дней подберем другой.

— Мне нужен именно тот галстук, настоящий холливудский, — юноша произнес это слово, как иностранец: «х» вместо «г» и сильно растягивая «л» и «у». — Для меня могли бы придержать на день.

— Очень сожалею, — повторил продавец. — Однако, — он многозначительно поднял палец, — правила советской торговли незыблемы. Не имеем права держать товар под прилавком. За это карают по всей строгости существующих законов.

— Простите, — Моро шагнул к юноше. — Я невольно услышал ваш разговор и подумал, что могу вам помочь. Взаимная выручка, как говорил старик Суворов. Ха-ха-ха… Если я правильно понял, вы хотите купить хороший галстук?

— Вчера я случайно имел в кармане всего пару червонцев, прихожу сегодня — галстук продан. Как вам это понравится? Типичный абсурд.

— Беда невелика, — показал в улыбке зубы Моро. — Я недавно купил у своего приятеля, капитана танкера «Эсперанс», галстук моднейшей расцветки. «Ананасы в шампанском» — определил бы такой цвет Игорь Северянин, знаменитый когда-то в России поэт. Могу предложить этот галстук вам, в цене, надеюсь, сойдемся.

— Если вещь в моем вкусе, я ее беру, цена значения не имеет, — с апломбом заявил юноша.

— Несомненно, этот галстук вам подойдет. Однако разрешите представиться. Ральф Моро, журналист. Русские друзья иногда зовут меня Ральфом Ричардовичем.

Лицо юноши от удовольствия покрылось легким румянцем. Он и не старался скрыть, что новое знакомство пришлось ему по душе.

— Очень, очень рад. Я Розанов, Семен Розанов. Вам проще называть меня Сэм. Так называют меня и наиболее близкие друзья. Учусь в институте иностранных языков.

— Приятно встретить человека, посвятившего себя изучению культуры других наций. Впрочем, в Советском Союзе такие люди не редкость. У вас ценят тот вклад, который внес Запад в мировую цивилизацию. Что касается галстука, я уверен — мы поладим.

— У моряков вещи не всегда доброкачественные. Лучше наведайтесь к нам завтра-послезавтра, — посоветовал продавец.

— Нет, избавьте, — с выражением капризной досады на лице ответил Розанов. — Один раз вы меня подвели и довольно… Пойдемте, гос…

— К чему такая официальность! Зовите меня просто Моро, без всякого господина. Ведь в Советском Союзе не принято это слово.

— Гос… Пойдемте, Моро. Если вы имеете время, мы можем отправиться за галстуком хоть сейчас.

«Ну и отправляйся, — подумал продавец. — Мотай папенькины денежки, раз ты такой прыткий».

— Как хотите, — произнес он вслух. — Только у нас правила для всех покупателей одинаковы.

— Мне на правила плевать! — оборвал Розанов.

— Ваше дело, — сердито ответил продавец, пожав плечами.

Моро постарался задобрить продавца на всякий случай:

— Я вовсе не собираюсь отбивать у вас покупателя. Просто хочу сделать одолжение приятному молодому человеку. Я всегда питал слабость к молодежи. «Молодежь — барометр общества», — сказал великий Пирогов. Золотые слова!

Моро и Розанов вышли из магазина и свернули по главной улице вниз.

— Я живу в гостинице «Театральная», — сказал Моро, — недалеко отсюда.

Какую пользу можно извлечь из встречи с Розановым, Моро пока не знал, но все равно следует составить о себе хорошее впечатление. Мальчишка — франт, обрадуется галстуку, последней новинке заграничной моды, будет чувствовать себя обязанным… Это никогда не лишнее. А что Моро галстук? Хватит их у него.

Новые знакомые обогнули сквер перед массивным зданием оперного театра и вышли на Морской бульвар. Внизу раскинулся порт. Тонкая линия брекватера смело вытягивалась в голубую гладь залива. Ночью прошел шторм, и море еще не утихло. Зеленые с белыми прожилками валы ударялись о бетонные глыбы, обросшие морской травой. Стена пенящейся воды неожиданно возникала над брекватером, на секунду замирала в неподвижности, затем медленно опадала. Океанский пароход огибал мол, входя в гавань. Краска на черных бортах парохода выцвела, бурыми стали белые надстройки, потемнела яркожелтая труба. Вид судна говорил об оставленном за кормой трудном многомильном пути.

Подъемные краны на причалах торжественно склоняли гигантские ажурные шеи; перенося с берега в разверстые корабельные трюмы кучи тюков, гроздья бочек, связки двухохватных бревен. Мелодично позванивали юркие, снующие между пакгаузами электрокары. Тонко свистел маневровый паровоз, подталкивая черные угольные гондолы. На рыбачьей шхуне с песней поднимали сероватый, лениво хлопающий парус. Каждый уголок гавани жил своею жизнью, и все это вместе сливалось в одну волнующую картину величия мыслей и дел человека, заставляющего покорно служить себе и море, и ветер, и силу пара, и незримый электрический ток.

Розанов лениво окинул взглядом огромное пространство раскинувшегося под бульваром порта. «Смешно, — подумал он, — возятся, как муравьи, суетятся». К чему? Семену Розанову такая жизнь, во всяком случае, не по вкусу. Ну что хорошего? Грохот, пыль. Было время, когда и он увлекался всякими воскресниками, но это было давно, в первые годы войны, в эвакуации. Спасибо матери, помогла понять, что это не для него. Тогда он протестовал: а как же товарищи, ведь я слово дал ехать со всеми! Но теперь понимает, что она была права.

Особенно запомнился один случай. Ребята выбрали его тогда звеньевым, и он возбужденный прибежал домой:

— Мама, сделай мне на рукав красную повязку. В воскресенье едем всем классом в колхоз, а я буду звеньевым.

Но мать решила по-другому. Отец Семена Яков Владимирович Розанов работал в крупном тыловом госпитале, и она уговорила его достать для сына справку «о болезни».

— Глупый ты, — уговаривала мать обидевшегося Семена, — не понимаешь, что для тебя это делаю. Зачем тебе ехать?

Семен действительно очень скоро привык, что ему совсем не обязательно вместе с ребятами расчищать школьный двор, сажать деревья или колоть дрова для семей фронтовиков…

Шло время…

Однажды Семен подошел к окну и показал отцу на трехтонку, проехавшую мимо их дома. В кузове стояли ребята, сверстники Семена:

— Тоже, наверное, на воскресник, как и наши. Подумай только, они протрясутся еще час по пыльной дороге, потом будут под солнцем целый день собирать колоски или сгребать зерно и вернутся вечером усталые, измученные. Тоже удовольствие.

У отца защемило сердце:

— Послушай, Семен, а почему ты не вместе с ребятами? Почему тебе, сильному, здоровому парню, я должен писать всякие справки? Тебе следовало поехать, в твои годы я за честь считал участвовать воскресниках. Не дело вы с матерью затеяли.

Семен, пожимая плечами, в глазах скука, возразил:

— Брось, папа, вечно ты с нотациями. Не понимаю, из-за чего ты сердишься, ведь тогда совсем другая жизнь была.