Тайник в Балатонфюреде - Александр Валерьевич Усовский Страница 6

по всей Польше. Хотя, может быть, никакие особенные ништяки им были и не нужны? Есть дом, есть сад, есть любимая работа, которую знаешь наизусть, есть дети, есть Родина — хоть и выторгованная Берутом в Потсдаме, но ведь есть! — что ещё надо человеку для счастья? Те трое дедов были, помнится, как-то удивительно-старомодно деликатны… он тогда подарил им, как землякам, три бутылочки венгерского бальзама, а они в ответ едва не завалили багажник его «бумера» яблоками — еле удалось отбиться… Килограмм десять, правда, пришлось взять — ну не обижать же было этих славных дедов!

Ближе к Сандомиру дорога начала набирать солидность, расширилась, налилась важностью, и километрах в пяти от родового гнезда Мнишков, оборотясь в семьдесят седьмое шоссе Варшава-Перемышль, раздвоилась, став полноценным четырехполосным автобаном — с которого, правда, Одиссей тут же свернул направо, на шоссе Сандомир-Краков — узкую и довольно нагруженную дорогу, которая, судя по карте, за Краковом превращалась в автостраду — но пока представляла собой обычное провинциальное двухрядное шоссе почти без обочин.

Теперь по этой дороге, никуда не сворачивая, до Бжеско — чтобы там свернуть налево; успеть бы до захода солнца доехать до Велички… Девять лет назад в этом местечке, в том самом мотеле, куда он сегодня должен попасть, ждали его брестские хлопцы — чтобы переправить домой. До окраины городка его тогда, помниться, довёз Янош Фекете, а затем, выгрузив и сообщив пароль, тут же двинул назад, к себе, на Мадьярщину. Те полчаса, что он искал мотель «Классик», были, помнится, весьма нервными…

По этой же дороге шесть лет назад ехала и опергруппа, направленная из Москвы для его избавления из лап Али Умара ар-Рамахи; ехала, да не доехала… Правда, самого Умара и его головорезов чуть позже перебили его бывшие коллеги-албанцы, которых он пытался кинуть на неслабую сумму[6] — но факт остаётся фактом: ребята попали в автокатастрофу, изрядно покалечились, и он тогда в Моравии провёл несколько весьма тревожных часов; был момент — даже приготовился ступить на тропу, ведущую в Страну Вечной Охоты… Слава Богу, нашлись и в моравских Виловицах добрые люди — помогли избежать преждевременной встречи с апостолом Петром…

Правда, после той пертурбации с зятем вице-премьера Чемешева отцы-командиры временно отстранили его от оперативной работы — отцам-командирам, понятное дело, виднее. Пять лет после этого он проработал в Минске — писал всякую лабуду для журнальчиков и интернет-сайтов… вроде неплохо получалось, и даже вполне финансово успешно. Правда, по специальности всё же поработать удалось — но только один раз, увы…

Теперь он едет в Банска-Бистрицу — совершенно легально, в качестве официально приглашённого гостя: в музее Словацкого национального восстания нашлись документы об участии Рудольфа Яшика в боях осенью сорок четвертого в Жилинском крае (будущий писатель был тогда комиссаром отряда надпоручика Дорчака, бывшего частью бригады имени Штефаника); а ведь Павел Гавалда снисходительно называл своего бывшего одноклассника «счетоводом»! Несладко пришлось «счетоводу» в декабре сорок четвертого, когда их отряд разгромили немцы, а он, в одиночку, двинулся через хребет Малой Фатры к себе, в долину Кисуцы. Морозы в те дни стояли жуткие, музейные тётки утверждают, что до минус пятнадцати. Ночевать в горах на таком морозе — верная смерть…

«Белёсое, выцветшее от холода, бледно-стылое низкое небо, опустившееся так низко, что вершины гор исчезали в нём… Заковавший всё вокруг своим панцирем безжизненный, ослепительно белый и от этого мёртвяще-холодный, жёсткий и колючий снег… Заледеневшие, скрючившиеся от стылого, пронизывающего ветра грязно-серые ели… Выступающие из-под снежных сугробов тяжёлые гранитные глыбы, напоминающие заледеневшие надгробья… И мёртвая тишина — глухая, как на кладбище…» О как! Аж холодок по спине пробежал…

Так, надо подкрепиться. Вот как раз и знак с ножом с вилкой — впереди слева что-то типа пункта отдыха для путешественников: заправка, стоянка, мотель, ресторан. Всё новенькое, построенное в последние годы — правильно, эдакие деньжищи из Европы попёрли в Польшу; вот народ и кинулся массово строить разные объекты придорожного сервиса. По всему и этот комплекс — родом из эйфории начала двухтысячных…

Ну что, как обычно? Фляки, котлету мелёну с гарниром, воду негазовану и каву натуральну з млеком? Подошедшая официанта приняла заказ, пообещала, что «вшистко бендже пшез хвилю» — и упорхнула. Ладно, посидим, пусть глаза чуток отдохнут от дороги… Да-а-а, а посетителей-то негусто… Вечер воскресенья? Или просто народ поужался, перестал по ресторанам почём зря таскаться? Здесь, в Привислянском крае, доходы у простых поляков не Бог весть какие, крестьянская сторона… Ладно, пообедаем в гордом одиночестве. Как короли…

Кстати, о королях. Помниться, как-то ему довелось поучаствовать в диспуте по Люблинской унии — и уровень невежественности коллег поразил его по самое «не балуйся»! Так «плавать» в реалиях шестнадцатого века… «Польша хотела присоединить к себе слабого восточного соседа» — ну вот что можно ответить на этот перл? Только молча достать и положить на стол политическую карту того времени… Для Польши последних Ягеллонов Люблин был дальним северо-восточным фронтиром — северная же граница тогдашней Польши пролегала километрах в двадцати от правого берега Нарева. Дальше были земли, подвластные немцам… Вся жизнь Королевства кипела вдоль Вислы, Сана и Варты, а объектом колонизации для поляков были русские воеводства Княжества южнее Припяти — Киевское, Подольское, Волынское, Брацлавское, а также земли Дикого поля за Днепром — тогда ничейные. На территории дальние, лежащие далеко на холодном северо-востоке — поляки даже и не думали посягать. Чужая этническая территория! Что характерно — нынешняя западная граница Белоруссии почти линия в линию совпадает с границей 1569 года, да и лорд Керзон в двадцатом году прочертил этническую границу между поляками и белорусами практически по тем же планам — знал, старик, что делал…

Ну что ж, обед оказался недурён. До заката ещё три часа, надо успеть по светлому времени доехать до Велички. Для первого дня пятьсот вёрст на антикварных «жигулях» — более чем достаточно…

* * *

— Товарищ генерал, сообщение от Штефана.

Калюжный оторвался от чтения бумаг, недовольно глянул на Левченко, отложил в сторону папку — и буркнул:

— Вот умеешь ты невовремя обозначиться… Что там у нашего австрийца?

— Переслал странную открытку откуда-то из Венгрии. — Левченко, положив на стол начальника конверт, кивнул на папку, отложенную генералом в сторону: — Документы Крапивина?

Генерал кивнул.

— Они. Читаю — и начинаю потихоньку от ярости губы кусать. Такие суммы из бюджета растаскивают — лет пять назад даже подумать было страшно, что такое вообще возможно… Вакханалия какая-то, чёрт знает что! Совсем с ума посходили… Поневоле товарища