Чингиз Абдуллаев - Обретение ада Страница 60

Она назвала адрес. Поцеловав ей руки, он поднялся, достал все деньги, что были у него в карманах. Вчера им выдали зарплату за два месяца.

— Это вам, — сказал он, — не отказывайтесь, пожалуйста. — И вышел из комнаты.

Бар, где должна была танцевать молодая женщина, он нашел сразу. В это время вечера там было тихо, основные посетители появлялись после десяти. Он прошел в служебные помещения.

— Кто вам нужен? — появился какой-то здоровый парень лет двадцати. Он был одет в спортивную форму «Адидас».

— Вы здесь живете? — вежливо спросил полковник.

— Нет, — удивился парень, — а чего?

— Вы в таком виде, — показал на его форму Караев, — я думал, вы после тренировки.

Парень нахмурился, соображая, обидеться или нет. А полковник уже открыл дверь небольшой комнаты-уборной.

Раздался девичий крик — в комнате переодевались девушки. Парень в форме, стоявший позади Караева, схватил его за руку.

— Уходи отсюда!

— Мне нужно поговорить с Леной, — попросил полковник, — я друг ее отца.

— Тоже мне друг, — засмеялся парень. — Ладно, иди говори. Когда выйдешь, сочтемся. Девочки у нас хорошие, ласковые, сразу договоришься. Но долю нам давать должен.

— Обязательно, — поморщился Караев, входя в комнату.

Там уже сидели на стульях две длинноногие испуганные девочки. Одна была чем-то неуловимо похожа на мать.

— Вы Елена Фишер? — спросил Караев.

— Нет. Я Лена Хохлова, — ответила девушка.

— Да, конечно, — согласился полковник, он мог бы и сам догадаться. При существовавшей в стране к началу восьмидесятых годов почти официальной политике антисемитизма называть девочку фамилией Фишер было нельзя. Невозможно доказывать каждому, что это немецкая, а не еврейская фамилия. Хотя Эдуард Фишер мог быть и евреем. Разве это что-то изменило бы в их отношениях?

— Девочка, — попросил полковник другую девушку, — может, вы нас оставите одних? Та кивнула головой и вышла из комнаты.

— Что надо? — спросила Лена, едва за подругой закрылась дверь. — Я ведь так просто ни с кем не еду. Заранее нужно платить.

— И много? — спросил Караев. Почему-то нестерпимо заныла пробитая грудь.

— Триста баксов, — она врала. Обычная такса была не больше ста пятидесяти.

— Триста, — повторил он и вдруг, размахнувшись, наотмашь ударил ее по лицу.

Удар был настолько сильным и неожиданным, что вверг ее в состояние почти шоковое, лишив возможности даже заплакать.

— Вы… Ты что?..

— Дура! — со злостью сказал полковник. — Молодая и глупая дура! Я работал вместе с твоим отцом!

— Иди ты! Кагэбэшник, — они свистнула. — Ах ты, мерзавец! — схватила какую-то коробочку, чтобы в него бросить, но он перехватил ее руку.

— Послушай меня внимательно, девочка, — сказал Караев. — Я больше за тобой не приду. Ты уже взрослая, а я тебе не нянька. Мать бы хоть пожалела.

Твой отец был моим другом. И настоящим героем. Он мечтал увидеть и обнять тебя.

Если бы он сейчас тебя увидел, ему было бы очень стыдно и больно. Ты меня понимаешь? Больно! Поэтому перестань валять дурака, оденься, умойся и поедешь со мной.

— Отпусти руку, — простонала она.

— Как хочешь. — Он оттолкнул ее, достал записную книжку, ручку, написал свой номер.

— Захочешь меня найти, вот телефон.

— Забери его и катись отсюда! — зло сказала Лена. — Благодетель нашелся.

В этот момент в комнату вошел молодой охранник в спортивной форме.

— Ты чего, мужик, наших девушек обижаешь? — спросил, подходя ближе. — Старик уже, а все туда же. Хочешь девочку, плати и не валяй дурака.

Полковник смотрел на девушку. Она молчала.

— Одевайся, — уже мягче сказал он. Парень разозлился.

— Ты кто такой?

И вдруг получил короткий болезненный удар в шею, от которого покачнулся и грузно осел на землю.

— Вы его убили? — шепотом спросила Лена.

— Нет, конечно, — улыбнулся Караев, — просто заплатил. Одевайся, девочка. Нам нужно о многом поговорить.

В эту ночь у него на квартире они говорили до утра. Он рассказал ей все или почти все, что можно было рассказать. А потом Лена заснула на его кровати и он, осторожно укрыв молодую женщину, отправился спать на диван. На следующий день она ушла от него. Он и не пытался ее остановить. Каждый выбирал в этой жизни свой путь. Спустя две недели он позвонил Ирине Хохловой.

Оказалось, Лена уволилась из клуба и устроилась работать в какую-то фирму. И тогда он впервые подумал, что вернулся не зря.

Москва. 23 апреля 1992 года

В этот день заместитель директора СВР должен был принимать нелегкое решение. Имея звание контр-адмирала, он занимался вопросами кадров в российской разведке. И уже несколько недель успешно сопротивлялся натиску Макеева.

— Поймите, — убеждал его Макеев, — мы имеем уже три случая прокола на нашем направлении. Ничего так просто не происходит. Я, безусловно, ценю заслуги Юджина, зная о его блестящей работе. Но сейчас это уже не тот человек. Он сломался, не сумел адаптироваться к происшедшим изменениям. После жизни в Америке ему трудно приспособиться к нормальной работе в Москве.

— Но внешне это совсем незаметно, — защищался контр-адмирал.

— Заметно, — горячился Макеев, — очень даже заметно. Я был в Берлине в прошлом году, когда его тяжело ранили. Все произошло из-за его нервного срыва.

Он мог спокойно уйти в Восточную зону, а он предпочел на глазах у всех сесть в автомобиль сотрудника КГБ и приказал направить в Восточную. Там еще была авария, и американцы открыли огонь. Я был там и поэтому точно знаю, что именно произошло.

— Его потом наградили, — вспомнил контр-адмирал.

— Конечно. И заслуженно, — подтвердил Макеев, — все-таки столько лет работал за рубежом, столько страдал. Но как специалист он уже не может принести никакой пользы. Я далек от мысли, что все провалы — это сознательная работа полковника Караева. Но ошибки, неточности, срывы могут случаться с каждым человеком. Наверное, врачи слишком рано дали разрешение.

— Директор Примаков считает его одним из лучших наших сотрудников, — напомнил контр-адмирал и, сам того не сознавая, подлил еще больше масла в огонь.

— Конечно, он прекрасный специалист, — занервничал Макеев, — но есть объективные показатели. Я не могу отвечать за отдел, в котором столько провалов. Кроме того, у него случаются срывы. Вот, у меня есть сообщение милиции. Он приехал в ночной клуб, увез девушку, избил охранника. Но разве так может поступить профессиональный разведчик? Ему все еще кажется, что он в своей роли, что он по-прежнему американский миллионер.

Макеев положил на стол справку районного управления внутренних дел.

Контр-адмирал хмуро посмотрел на бумагу.

— Убери, — сказал он мрачно, — не люблю пакостных доносов.

Макеев забрал бумагу. Поднялся из-за стола.

— Во всяком случае, я вас официально предупредил. Если у нас в отделе произойдет еще один провал, я не знаю, кто будет в таком случае виноват.

— Подождите, — остановил его контр-адмирал. Он понимал, что в случае неудачи ответственность может пасть и на него.

Макеев снова сел.

— Я смотрел его личное дело, — сказал контр-адмирал, — он семнадцать лет провел за рубежом. Это настоящий профессионал.

— Был, — снова сказал Макеев, — хотя и в Америке у него случались срывы. Один раз он даже угодил в тюрьму. Вы тогда не работали у нас, а я знаю, что он в Америке даже сидел. Потом при загадочных обстоятельствах погиб его связной Том Лоренсберг. И, наконец, был выдан один из самых ценных агентов КГБ Рональд Пелтон. Все это наслаивается одно на другое. Да и история с побегом Олега Гордиевского до сих пор непонятна. Никто не знает, каким образом ему удалось бежать на Запад.

— Это тоже вина Юджина? — не выдержал контр-адмирал.

— Нет, конечно. Но они все: Пелтон, Гордиевский и Караев — занимались разработкой операции «Айви Беллз». Странная история получается; Гордиевский бежал, Пелтон обнаружен и арестован ФБР, а Юджин, уже арестованный, выходит на свободу. Мне, например, это очень не нравится. Может, они его использовали, и он, сам того не ведая, лишь передавал нам информацию, которую ему любезно подставляли американцы.

— Пока это все ваши домыслы. У нас нет против него фактов.

— Я уже не говорю о его сознательных ошибках. Это может быть всего лишь следствием усталости, нервных срывов. Он ездит на встречу с курсантами и надевает звезду Героя Советского Союза. Нам ведь не нужны неприятности с аппаратом президента. Недавно его спросили, к какой партии он мог бы примкнуть, а он серьезно ответил, что к коммунистам. Это слышал Савостьянов, а он ведь может все передать в правительство или в аппарат президента.

Контр-адмирал нахмурился. «Охота на ведьм», начавшаяся после августа девяносто первого, требовала, чтобы все государственные служащие публично каялись в грехах коммунизма и сразу становились ярыми антикоммунистами и верующими прихожанами. Стало модно появляться со свечкой в руках на праздниках в православных храмах. Одно упоминание слова «коммунисты» считалось дурным тоном и строго преследовалось руководством. Из аппаратов правоохранительных органов изгонялись десятки, сотни тысяч людей — прокуроров, следователей, оперативных работников МВД, прокуратуры, службы безопасности и разведки. Во главе Московского управления контрразведки даже был поставлен бывший диссидент Савостьянов. И хотя последний оказался на редкость порядочным и интеллигентным человеком, осознавшим всю необходимость подобных органов и стремящимся по мере сил не разваливать до конца свои службы, тем не менее контр-адмирал сразу принял решение. Рисковать было нельзя. Можно было подставить под гнев президента и его аппарата все руководство СВР, и так часто обвиняемое в симпатиях к «прежнему режиму».