Роберт Ладлэм - Предупреждение Эмблера Страница 7

Он видел их.

Психиатр невзлюбил его с первого взгляда, как будто на подсознательном уровне ощутил нечто тревожное или даже враждебное. Опыт должен был позволить ему понять и постичь пациента, вместе с чем приходило обычно чувство превосходства: превосходства учителя над учеником, врача над больным. Но в случае с Эмблером никакого преимущества психиатр не чувствовал.

— Позвольте напомнить, что цель этих сеансов исключительно оценочная. Моя работа заключается в том, чтобы наблюдать за процессом, отслеживать возможные проявления побочных эффектов принимаемых вами медикаментов. Так что давайте начнем с этого. Вы заметили что-то новое в своем состоянии?

— Мне было бы легче говорить о побочных эффектах, — медленно произнес Эмблер, — если бы я знал, в чем должен состоять главный эффект.

— Назначение принимаемых вами лекарств заключается в том, чтобы контролировать ваши психиатрические симптомы. Параноидное мышление, диссоциативное расстройство, эгодистонические синдромы...

— Слова... Ничего не значащие слова... Бессмысленные звуки.

Психиатр отпечатал что-то на ноутбуке. Бледно-серые глаза его за стеклами очков оставались холодными.

— Вашей проблемой диссоциативного расстройства личности занимались несколько групп специалистов. Мы изучали вот это. — Доктор нажал кнопку на приборе дистанционного управления, и из скрытых динамиков зазвучал записанный на аудиопленку голос. Голос принадлежал Эмблеру, в этом не было никаких сомнений. И что же он говорил? «Я знаю, за этим стоите вы. Вы все. Они все. След человеческого змея на всем». Голос звенел от напряжения. «Трехсторонняя комиссия... Опус Деи... Рокфеллеры...»

Так мог бы говорить какой-нибудь помешанный на теории заговора. Слушать собственный голос, записанный на одном из предыдущих сеансов, было невыносимо, почти физически больно.

— Остановите, — негромко попросил он, не имея возможности перекрыть фонтан эмоций. — Пожалуйста, остановите.

Психиатр нажал на кнопку.

— Вы все еще верите в эти... теории?

— Это параноидные фантазии, — с трудом, но достаточно отчетливо проговорил Эмблер. — Ответ на ваш вопрос — нет. Я просто... ничего не помню. Не помню, когда говорил такое. Это не я. То есть это не тот, кто я есть.

— Тогда вы кто-то другой. Вас двое. Или даже больше?

Эмблер беспомощно пожал плечами.

— В детстве я хотел стать пожарным. Сейчас я уже не хочу им становиться. Тот мальчик не есть я сегодняшний.

— Во время прошлого сеанса вы сказали, что в детстве хотели стать бейсболистом. Или я говорил с кем-то другим? — Психиатр снял очки. — Я задаю вопрос, который вам следует задать себе самому: кто вы?

— Проблема этого вопроса, — после долгой паузы сказал Эмблер, — в том, что вы считаете его многовариантным и хотите, чтобы я выбрал ответ из предлагаемого списка вариантов.

— Полагаете, проблема в этом? — Психиатр оторвался от экрана ноутбука, посмотрел на пациента и покачал головой. — Я бы сказал, проблема в другом: вы рассматриваете более одного варианта.

Он едва не проехал свою остановку, Кливленд-Парк, но все же успел выйти вовремя. Надел бейсболку и оглянулся — сначала отслеживая любые отступления от нормальности, а уже затем воспринимая саму нормальность.

Вернулся.

Хотелось прыгать и махать руками. Хотелось отыскать тех, кто лишил его свободы, и воздать по справедливости. Расплатиться за все. Думали, я никогда уже не выйду? Думали, я останусь там навсегда?

Жаль только, погода для такого знаменательного события выдалась не самая подходящая. По серому небу ползли угрюмые тучи, моросил противный мелкий дождь, и тротуар был черный и скользкий. Обычный день. Обычное место. Все, как всегда, ничего особенного, но после затянувшегося периода изоляции Эмблера ошеломила казавшаяся безумной суета.

Он прошел мимо бетонных столбов уличных фонарей, опоясанных металлическими лентами, которыми крепились фотокопии афиш и постеров. Поэтические чтения в кафе. Концерты еще недавно выступавших в подвалах и гаражах рок-групп. Новый вегетарианский ресторан. Комеди-клаб под несчастливым названием «Майлс оф смайлс». Шумное, нестройное, громкоголосое, требующее к себе внимания человечество выплеснуло свою творческую энергию на промокшие листки бумаги. Вот она, жизнь снаружи. Нет, поправил он себя, просто жизнь.

Эмблер оглянулся. Улица выглядела как обычно. Так, как и должна выглядеть улица в непогожий день. Опасность была, да. Но если ему удастся добраться до своей квартиры... Сейчас самое важное — возвратиться в привычное окружение, занять прежнее место в обыденной жизни, восстановить свое существование.

Посмеют ли они прийти за ним сюда? Сюда, в то едва ли не единственное место на земле, где люди действительно по-настоящему знали его. Несомненно, самое безопасное из всех. Но даже если они явятся, ему нечего бояться. Скорее наоборот, он даже жаждал такой встречи. Жаждал открытого столкновения, конфронтации. Нет, он не боялся тех, кто упрятал его в клинику — пусть теперь боятся они. Какие-то мерзавцы злоупотребили системой, попытавшись похоронить его заживо, спрятать среди заблудших душ, шпионов, загнанных депрессией в апатию или в безумие манией. Теперь, когда он выбрался на свободу, его врагам не оставалось ничего, как только удариться в бега или приготовиться к обороне. Они просто не могли бросить ему открытый вызов, напасть на него там, где любое столкновение неминуемо привлекло бы внимание местной полиции. Чем больше людей увидят, узнают, вспомнят его, тем больше опасность для врагов.

На углу Коннектикут-авеню и Ордуэй-стрит стоял газетный киоск, мимо которого Эмблер проходил каждое утро, когда был в городе. За прилавком стоял седой щербатый мужчина в красной вязаной шапочке.

— Регги, — окликнул его Эмблер. — Привет, старина. Как дела? Не запарился на работе?

— Привет, — равнодушно отозвался киоскер, не признавая в нем знакомого.

Эмблер подошел ближе.

— Давненько не виделись, а?

Регги взглянул на него, но в глазах его не блеснуло и искры узнавания.

На прилавке лежали утренние газеты. Взгляд остановился на стопке «Вашингтон пост». Эмблер увидел дату и почувствовал, как сжалось сердце. Третья неделя января — неудивительно, что так холодно.

Эмблер моргнул. Почти два года. Они отняли у него почти года. Два года забвения, отчаяния, потери самого себя.

Но сейчас не время для сожалений по поводу утраченного.

— Перестань, Регги! Неужели не узнаешь?

Сморщенная, только что выражавшая растерянность физиономия киоскера напряглась, глаза сузились.

— Проходи, брат. У меня ничего для тебя нет. Ни мелочи, ни бесплатного кофе.

— Хватит, Регги! Ты же меня знаешь.

— Уходи, приятель. Мне не нужны неприятности.

Не говоря ни слова, Эмблер повернулся и зашагал дальше по тротуару к большому многоквартирному дому в неоготическом стиле, в котором жил последние десять лет. Построенное в двадцатые годы минувшего столетия, из красного кирпича и украшенное светло-серыми колоннами и бетонными пилястрами, оно стояло чуть в глубине улицы. Жалюзи в окнах напоминали полуопущенные веки.

Баскертон-Тауэрс. Что-то вроде дома для человека, у которого никогда не было настоящего жилья. Человек, посвятивший себя карьере оперативника высшего уровня доступа, обречен жить под чужими именами. В Отделе консульских операций нет подразделения более секретного, чем ППС, Подразделение политической стабилизации, и члены его знают друг друга только по кодовым именам. Жизнь агента не располагает к тесным социальным узам: работа отнимает практически все время, связь, находясь за границей, поддерживать трудно, а то и просто невозможно, и никто не может сказать, закончится ли неделя выходными или очередной командировкой. Были у Эмблера настоящие друзья? Наверное, нет. А потому случайные, уличные знакомства, заведенные в те редкие периоды, когда он жил здесь, приобретали особое значение. Да и квартира в Баскертон-Тауэрс, как ни мало времени Эмблер проводил в ней, ассоциировалась с обычным человеческим существованием, с той нормальностью, к которой ему хотелось вернуться. Не святая святых, не «мой дом — моя крепость», не домик у озера, но все же доказательство его реальности, подлинности, аутентичности. Место, где можно бросить якорь.

К дому, почти к самому вестибюлю, вела подъездная дорожка. Оглядевшись по сторонам и не заметив никого, кто проявлял бы к нему повышенный интерес, Эмблер подошел к двери. Должен же кто-то узнать его — портье, менеджер, управляющий — и позволить подняться к себе.

Он посмотрел на табличку у входа — черные пластмассовые буквы на белом фоне, список жильцов в алфавитном порядке.

Странно, но никакого Эмблера в списке не значилось. Сразу после Элстона шел Энуэйр.

Неужели его квартиру уже сдали другому? Неприятность, конечно, но, пожалуй, не сюрприз.