Джон Пристли - Затемнение в Грэтли Страница 7

— Выгодой и не пахнет, верьте слову. Так что, если вы за этим приехали сюда, мой вам совет: лучше поищите в другом месте.

Он говорил не резко, но решительно. Мы расстались друзьями.

Возможно, конечно, что мисс Экстон была одна из тех бестолковых, неопытных и легковерных женщин, которым «страшная» арендная плата кажется находкой. Такого рода женщины обычно и открывают магазины «художественной» дребедени. Но мисс Экстон тем и заинтересовала меня, что явно не была такой женщиной. Однако эта лавка почему-то её устраивала!

Наш отдел, как всегда предусмотрительный в подобных мелочах, послал ещё одно прекрасное рекомендательное письмо непосредственно Хичему, директору завода Чартерса, и я после совсем недолгого ожидания был им принят. Я вручил ему и первое письмо, которое принёс с собой. В обоих письмах, разумеется, ни словом не упоминалось о моей связи с отделом. Зато относительно всего остального сообщались фактические данные: моё настоящее имя, возраст, специальность, стаж в Канаде и Южной Америке и всё прочее. Самая мудрая политика (а добрая половина пойманных нами шпионов этого не понимала) состоит в том, чтобы не нагромождать ненужной лжи и по мере возможности не отступать от истины. Пока Хичем читал рекомендательные письма, я с лёгким сердцем наблюдал за ним. Периго описал его точно: это был озабоченный маленький человечек. Я держался гораздо непринуждённее, чем этот бедняга с серым, истомлённым лицом человека, который работает до поздней ночи и никогда не бывает на воздухе.

— Знаете, о чём я сейчас думал, мистер Хичем? — спросил я только за тем, чтобы облегчить ему начало разговора.

— Нет. Скажите.

— Я думал о том, что при нынешней суматохе на заводах вам, руководителям, очень тяжело приходится. Вы работаете, как негры…

— Некоторые из нас работают по четырнадцать часов в сутки, мистер Нейлэнд, — сказал он с жаром. — Никогда я раньше не бывал в такой переделке, можете мне поверить. И больше всего времени у нас уходит как раз на то, что тормозит и сокращает производство. Это самое обидное… Если бы я начал вам рассказывать… — И он в порыве отчаяния взъерошил редеющий хохолок, который война ещё оставила ему на макушке.

Как я и рассчитывал, лёд был сломан.

— Так вот, мистер Нейлэнд, — начал он, снова пробежав глазами письмо, — нам, конечно, пригодились бы здесь один-два дельных человека, знающих толк в организации труда. Будь у вас хотя бы небольшой опыт инженера-электротехника, я мог бы вам твёрдо обещать место. Но такого опыта у вас нет.

— Нет. Что верно, то верно. — Всё шло как по писаному.

— Лично я считаю, что чисто технический опыт сейчас не так важен, как умение организовать работу в широком масштабе, руководить ею и всё такое, — продолжал Хичем. — А это вы, по-видимому, умеете. Но согласится ли со мной правление, это ещё вопрос.

Я только того и ждал.

— Это не к спеху, мистер Хичем, и я никак не хотел бы вас затруднять. Я прошу только, чтобы вы доложили правлению, кто я такой и какая у меня квалификация. Ну, и замолвили за меня словечко. А я пока поболтаюсь в Грэтли.

Мой ответ явно успокоил его и очень расположил в мою пользу. Я воспользовался этим и попросил у него письмо к директору Белтон-Смитовского авиационного завода, пояснив, что, раз я уже здесь, я хотел бы узнать, не найдётся ли хоть у них работы по моей специальности. Он сразу согласился и тут же продиктовал письмо своей секретарше. Это лишний раз подтвердило то, о чём я неоднократно говорил у нас в отделе: любому человеку, говорящему по-английски, если только он не будет выставлять напоказ Железный крест[4], достаточно иметь одно рекомендательное письмо сомнительного происхождения, чтобы получить возможность спокойно и свободно высмотреть у нас всё, что ему нужно.

— Я обычно в это время обхожу цеха, — промолвил Хичем, кончив диктовать письмо. — Не хотите ли посмотреть, как мы работаем?

Он очень гордился своим заводом и часа полтора водил меня из цеха в цех, объясняя, что они здесь делают и какие при этом испытывают затруднения. Вокруг все были заняты работой. Странное дело — постоянно приходится читать про такие военные заводы, где у половины людей только и дела, что строить модели самолётов да играть в футбол, а между тем я до сих пор ни разу не видел такого завода. Если эти люди притворяются только для того, чтобы обмануть начальника, то начальнику следовало бы знать, что его обманывают, а иначе какой же он начальник? Во время осмотра завода я был начеку, понимая, что здесь вполне может оказаться кто-нибудь из военной разведки или Особого отдела. И если я с этим человеком уже встречался или работал вместе, он меня, конечно, узнает. Однако ничего такого не произошло.

К концу нашей долгой прогулки по заводу я уже с невольной грустью думал о том, что я всё ещё ловлю шпионов, хотя мог бы заниматься настоящим серьёзным делом на производстве. Мне всегда нравилось руководить честными рабочими, создавать крепко спаянный коллектив. А ничего этого не было в моей нынешней деятельности. Каждый из нас почти всегда действовал в одиночку, слоняясь повсюду, разнюхивая, выслеживая, выслушивая людское враньё. Конечно, и в этой работе есть нечто увлекательное. Но в тот день я этого не ощущал. Как я вам уже говорил, мне была не по душе моя миссия в Грэтли.

Хичем поручил кому-то переписать мои письма, поэтому, обойдя цеха, мы направились через двор к заводской конторе. Но Хичема догнал и остановил один из мастеров, и я пошёл дальше один. Неподалёку от входа в контору я остановился, поджидая директора. Полицейский сержант, разговаривавший с кем-то у ворот, подошёл теперь ко мне. Это был молодой парень, вероятно, недавно произведённый в сержанты и не в меру распорядительный. У него был выступающий вперёд подбородок, который в наших иллюстрированных журналах всегда символизирует сильный характер, ум, стойкость, а в действительной жизни, по моим наблюдениям, является лишь признаком безнадёжной тупости.

— Одну минуту! — произнёс сержант с таким видом, как будто я не стоял совершенно неподвижно, а пытался бежать от него. — Я хотел бы взглянуть на ваш пропуск.

— У меня его нет, — ответил я довольно благодушно.

— Не полагается ходить по территории завода без пропуска, — сказал он.

Против этого спорить было трудно. Но я объяснил ему, что пришёл по делу к директору и сейчас ещё нахожусь, так сказать, в его обществе, — как раз поджидаю его здесь.

— В чём дело, сержант?

Спрашивавший только что вышел из конторы. Это был бравый, холёный мужчина лет шестидесяти, с лицом, похожим, на хороший кусок филе, с кустистыми бровями и аккуратно подстриженными седыми усами. Он напомнил мне наших генералов прошлой войны. Он был в штатском, но чувствовалось, что он только что сбросил военный мундир и в любую минуту может снова оказаться в нём. И говорил он, конечно, отрывисто повелительным тоном.

Сержант поспешно отдал честь, и я подумал, что эти двое принадлежат к одной и той же категории людей.

— Я только что спрашивал у него пропуск, сэр, — пояснил сержант.

— Правильно! — рявкнул вновь пришедший. — Я уже говорил, что надо поставить кого-нибудь для контроля. Вообще я в последнее время замечаю здесь чёрт знает какую расхлябанность.

— Так точно, сэр. — Оба сурово уставились на меня. Таким субъектам необходимо иметь подчинённых. Какой смысл культивировать эту манеру обращения, если некем командовать и некого муштровать?

— Я уже объяснял, что пришёл к мистеру Хичему. Мы с ним только что вместе обходили завод. Да вот и он. Он вам подтвердит.

— Ладно. Сержант, идите на свой пост.

Сержант снова отдал честь и, чувствуя, что я каким-то образом навлёк на него внезапную немилость начальства, кинул мне на прощание долгий и недобрый взгляд.

Подошёл Хичем и познакомил нас. Оказалось, что это полковник Тарлингтон, о котором вчера при мне говорили в баре. Я не удивился.

— Слушайте, Хичем, — начал полковник, едва удостоив меня взглядом, — я вижу, Стопфорд попал в столовую комиссию.

— Да, кажется, — ответил Хичем рассеянно.

— Но вы сами понимаете, что это недопустимо. Этот малый всегда был у нас в списке опасных. Он коммунист.

— Знаю, — отозвался Хичем, лицо которого выражало теперь ещё большую озабоченность. — Но членов столовой комиссии выбирают сами рабочие, и, раз они хотят Стопфорда, я ничего не могу поделать.

— Ещё как можете, — сердито возразил полковник. — Нет ничего легче. Завтра я буду говорить об этом на заседании правления. Вам известна моя точка зрения. Мы выпускаем секретную продукцию, а на нашем заводе выбирают коммунистов то в одну комиссию, то в другую, то в третью, между тем по городу рыщут всякие беженцы из Германии. Бог знает, чем всё это кончится. Предупреждаю вас, я приму самые строгие меры. И здесь, на заводе, и в городе… Самые строгие меры… — Он сухо кивнул нам обоим и удалился.