Борис Акунин - Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) Страница 7

– Ты все такая же невозможная, – сказала княгиня, рассмеявшись.

Подруга взяла ее под руку, зашептала. Круглые карие глаза блестели.

– Ну, Лиденция, рассказывай! Пока никто не пришел. О тебе все газеты написали. Героиня!

Сели на козетку подле стеклянной двери. Мажордом, согласно новой американской моде, подал «петушиные хвосты»: смесь вина, коньяка и сельтерской. Как успела выяснить Верейская, в связи с сухим законом подавать спиртное в чистом виде теперь в патриотичных салонах почитается дурным тоном.

Начала было рассказывать – самое интересное: про сумасшедшее плавание через зимнее штормящее море, но Шура нетерпеливо оборвала:

– Эту эпику я в газетах прочла. Ты давай про дело. Что за молодец тебя доставил? Хорош собой? Из каких?

Порозовев, Лидия Сергеевна отвечала – сдержанно:

– Не из каких. Простой сибирский промышленник, такой настоящий русак.

И не выдержала. С кем и поделиться, если не с Шурой.

– Знаешь, Шурочка, я, кажется, полюбила.

Ее лицо из розового стало почти пунцовым, счастливым.

– Та-ак, – протянула подруга и хищно подалась вперед. – Было?

– О чем ты?

Взгляд Лидии Сергеевны стал смущенным. Все-таки Шура с годами сделалась совсем sans vergogne.[8]

– Не придуривайся. Было, да?

Потупилась, кивнула.

– Лихо! – взвизгнула Мягкая, употребив словечко из их девичьего прошлого. – Красавчик, да?

– Скоро сама увидишь.

– А лет ему сколько?

– Тридцать – тридцать пять.

Тут Шура окончательно раззавидовалась, изобразила тревожное сомнение.

– Ох, Верейская, а он часом не до твоих денег добирается?

– Что ты! – торжествующе улыбнулась княгиня. – Эмиль богаче меня. У него где-то там, – она махнула в сторону набережной, – за Байкалом золотые рудники.

Больше пооткровенничать не успели, потому что часы пробили семь раз, и вскоре уже прибыли первые гости. К Верейской полагалось приходить по-английски: вовремя.

Вечер начался просто триумфально. Сколько было возгласов, поцелуев, прочувствованных речей! Как же она истосковалась в кошмарном Бинце по нормальной жизни, по шуму, по своим.

Всё было почти как прежде. Разве что большинство мужчин пришли не в статском (у Верейской принимали просто – не в пиджаках, конечно, но и не во фраках), а в разных военных и полувоенных мундирах.

Скоро гости разделились на группки и кружки, прислуга разносила «хвосты» и закуски. Лидия Сергеевна, как водится, перемещалась по салону, всюду выслушивая приятные слова и ахая по поводу новостей. Но всё чаще поглядывала в сторону прихожей.

Наконец выглянул дворецкий и дал знак – подергал себя за бакенбарду.

Княгиня вспыхнула, но, прежде чем идти встречать, остановилась перед зеркалом. Оглядела себя придирчивым, безжалостным взглядом: морщинки, несносные обвислости. Ах, не надо было надевать платье с открытой шеей! Полно, да любит ли он меня, подумала Лидия Сергеевна, но вспомнила всякое-разное – раскраснелась. Любит, безусловно любит! Возможно, не столько ее, сколько громкий титул – мужчины так падки на погремушки. Но разве это столь уж важно? Титул, имя, порода – это ведь тоже настоящее, свое собственное, не краденое. Не важно, за что! Главное, что любит!

Лакей помогал припозднившемуся гостю снимать бобровую шубу с суконным верхом. Румяный с морозца мужчина, которому очень шла светлая бородка, сунул человеку кожаную папку («Подержи-ка»), поправил шелковый галстук, заколотый алмазом. Острый взгляд пробежал по вешалке, высматривая шинели с генеральскими погонами. Таких было несколько, но нужной не обнаружилось.

Забрал папку, сунул лакею банкноту.

Тот стал отказываться:

– Что вы, у нас не заведено.

Но, рассмотрев цвет бумажки, принял ее с поклоном.

– Скажи-ка, а пришел ли… – начал мужчина, но не закончил вопроса.

Из коридора на него смотрела горничная в воздушной наколке и белейшем кружевной фартуке.

– Ты что, Зина?

Он подошел к девушке.

– Я ничего-с… – Она оглянулась и быстро: – Емельян Иваныч, а Тимофей Тимофеич здоровы? Их ни вчера, ни третьего дня не было.

– Здоров. Что ему, дубине, сделается? Внизу, в автомобиле сидит.

– Он не дубина! – сердито воскликнула девушка. – Он контуженный!

И вдруг исчезла. По коридору, шелестя шелками, шла Верейская.

Стремительно и страстно она припала к груди Базарова – на секунду. Сказала:

– Идите, мой герой! Пусть они на вас посмотрят.

– Ваша кузина с мужем здесь? – спросил он. – Помните, я просил, чтобы вы их непременно позвали.

Он окает, – подумала Лидия Сергеевна. – Странно, что я раньше не обращала внимания. Заметила по контрасту с нашими петербуржцами. Ничего, это даже стильно.

– Конечно, помню. Разве могла я забыть, если вы попросили? Вы хотите поговорить с Вольдемаром о вашем проэкте. Леночка сказала, что приведет своего бирюка, но они опоздают. У него какие-то служебные дела. – Она поправила возлюбленному галстук. – Вы сейчас окажетесь в центре внимания. Не смущайтесь.

– На медведя ходил – и то не смущался, – проворчал сибиряк, следуя за хозяйкой.

– Господа, вот мой спаситель! – громко объявила княгиня с порога. – Емельян Иванович Базаров. Любите и жалуйте. На таких людях вся Русь держится.

Под взглядом чуть не сотни глаз он сдержанно поклонился. Лидия Сергеевна вздохнула с облегчением: он был положительно хорош. В осанке и поклоне чувствовалась неброская, истинно русская сила.

Все смотрели на него с улыбкой, ладони исполнили ритуальную, почти беззвучную имитацию рукоплесканья. Тогда вновьприбывший поклонился еще раз, с комической преувеличенностью. Улыбки стали шире. Понравился, он нашим понравился, успокоилась Верейская и слегка подтолкнула Базарова в локоть.

– У меня всё без церемоний. Кто не знаком, представляются сами, попросту. Общайтесь, здесь много очень интересных людей.

Что правда, то правда. Интересных людей в салоне у ее светлости было предостаточно: государственные люди, думцы, несколько видных публицистов. Праздной светской болтовни почти не слышалось.

Емельяну Ивановичу здесь всё было любопытно. Он немного послушал подле кружка генштабистов – говорили о новинке стратегической мысли: совместных действиях с фронтами союзников.

Переместился к журналистам, возмущавшимся бесстыдством цензуры.

Наконец, застрял вблизи камина, где спорили о Страннике (так называли любимца царской семьи, простого мужика, то ли шарлатана, то ли чудотворца, о котором судачила вся Россия).

Всякий раз собеседники приветливо принимали в свой круг спасителя хозяйки, произносили комплименты и тут же о нем забывали, а сам Емельян Иванович в разговоры не вмешивался. Он так и заявлял:

– Не обращайте на меня внимания, господа. Я как Робинзон Крузо после необитаемого острова, истомился по умным людям.

В дискуссии, распалившейся возле камина, участвовали трое: кавалергард, седобородый господин в мундире медицинского генерала и лысый, с шишковатым черепом господин, про которого скользнувшая мимо Верейская шепнула: «Это Зайцевич, тот самый».

Зайцевича, шумно известного депутата крайне правой, Базаров, хоть и сибиряк, конечно, знал. Про генерала (имя которого ему ничего не говорило) скоро догадался, что тот из штата лейб-медиков августейшего семейства. Кавалергард был просто кавалергард, ничего особенного.

Удивительной Емельяну Ивановичу показалась тема разговора.

– Что-то такое я про этого Григория-Странника слышал, – сказал он минут через пять, выйдя из роли слушателя, – однако все же не верится. Чтоб мужик в поддевке снимал и назначал министров? Не может того быть! Газетные небылицы.

– Я газет, простите, не читаю, – отрезал гвардеец. – У меня иные источники. Мой однополчанин, флигель-адъютант, собственными глазами видел на столе у царицы список. Там все министры, члены Государственного Совета, сановники. Поделены на два столбика. Над одним написано «Наши», над другим «Не наши». «Наши» – это кто за Странника. А министров, которые «не наши», немка с должности гонит.

– Министров? Из-за мужика? – усомнился новый человек.

– Что министров! Немка Григорию при всех руку целует! И, болтают, не только руку. Государь давеча георгиевским крестом себя наградил, носит – не снимает, так солдаты знаете, что говорят? Царь с Егорием, а царица с Григорием. Вот до какого позора Русь-матушка докатилась!

– Вранье, не верю, – покачал головой упрямый сибиряк.

– А вы у профессора спросите. Он в Царском часто бывает. И с жуликом этим знаком, имел счастье общаться. Что скажете, ваше превосходительство?

Врач, однако, был менее категоричен.

– Насчет любовных шашней, разумеется, чушь и глупистика. Императрица бесконечно добродетельна. Ей в голову не приходит, что ее благоговейная любовь к Страннику может быть кем-то превратно истолкована. Да и насчет «жулика» – м-м-м, не знаю. Тут всё не так просто. Я осматривал этого субъекта, по просьбе ее величества. Весьма необычный индивид. У него редкая форма эпилепсии, которая иногда бывает у кликуш, у юродивых, у так называемых ясновидящих. То, что эти больные обладают необычными способностями, – установленный, хоть и не изученный наукой факт. Факт также и то, что Странник может останавливать кровотечение у наследника. Я сам был свидетелем.