Богомил Райнов - Большая скука Страница 7

Поначалу мистер Хиггинс пробует намекнуть, что «совсем рядом» есть не менее дюжины рестораций поскромней, но, поняв, что сопротивление бесполезно, находит в себе силы мужественно нести свой крест до конца. И пока дама в лиловом, вперив глаза во внушительное меню, предлагает нам самые дорогие блюда и самые старые вина, тощему почти удается скрыть свое кислое настроение, он время от времени роняет что-нибудь вроде «почему бы нет, дорогая» или «разумеется, дитя мое».

Впрочем, как истый ценитель хороших вин, мистер Хиггинс вскоре сумел утопить свою скаредность в хорошо охлажденном тридцатилетнем бургундском. И когда два часа спустя «милое дитя» предлагает перекочевать в какое-нибудь более веселое заведение, также находящееся «совсем рядом», ходячий скелет воспринимает это как нечто само собой разумеющееся.

И вот мы сидим в красном полумраке «Валенсии», наш столик в двух шагах от оркестра, и настроение у нас до того безоблачное, что его не в состоянии омрачить даже адский вой джаза. И все же мистер Хиггинс не выдержал.

— Единственно, о чем я сейчас сожалею, так это о том, что я не оглох и на другое ухо, — говорит он.

— Не горюйте, через час и это может случиться, — успокаивает его Дороти.

— Будем надеяться, — кивает оптимистично настроенный профессор. — В этом мире, где, кроме механических шумов, приходится слышать преимущественно глупости, глухота скорей привилегия, чем недостаток, дорогая моя.

— Значит, после симпозиума вы еще останетесь здесь на некоторое время? — слышу рядом с собой ленивое мурлыканье Берри, который не прекращает разговор, начатый в целях познавания еще в ресторане.

— Да, хочу поработать в Королевской библиотеке. Говорят, в ней насчитывается более ста двадцати пяти миллионов томов.

Хиггинс, уловивший эту фразу, несмотря на глухоту, торопится заметить:

— А к чему они вам, эти сто с чем-то миллионов томов? Мне это напоминает одного моего знакомого, коллекционирующего часы. У него сто с чем-то часов, но он вечно опаздывает на работу, поскольку даже те часы, что у него на руке, всегда врут. Приезжайте-ка лучше ко мне в Штаты, — продолжает он. — Я предложу вам такую специализированную библиотеку по социологии, которая хотя не насчитывает и миллиона томов, но гораздо ценнее здешней с ее медицинскими справочниками да поваренными книгами семнадцатого века.

— Верно, верно, — качает потным теменем Берри. — Вы, Коев, непременно должны познакомиться с библиотекой института Хиггинса!

— С удовольствием. Как только проезд до Штатов подешевеет.

— Проезд не проблема. Мы вам устроим стипендию, — мямлит Берри, шлепая полными губами.

— И по тысяче долларов в неделю на первое время, если будете стажироваться в моем институте, — добавляет тощий, которого совсем развезло.

— Узнаю моих милых соотечественников, — подает голос Дороти, с трудом подавляя зевоту. — Любой их разговор обязательно кончается долларами.

Тут раздается предупредительный визг оркестра, и на площадке для танцев появляется молодая особа в скромном сером костюме. Ее сопровождает служанка, тоже в скромном костюме, если так можно назвать прозрачные чулки, комбинацию ничтожных размеров и кружевную шляпку. Горничная катит огромное зеркало в золоченой оправе, установленное на колесиках, ставит его перед хозяйкой и, пока оркестр играет свадебный марш, достает эфирную подвенечную вуаль. По всей видимости, женщина в скромном сером костюме готовится к брачной церемонии и по этому случаю намерена облачиться в соответствующий туалет, чему должно предшествовать раздевание. Опять все то же. Вздрогнув от внезапного грома ударных инструментов, Хиггинс смотрит в сторону «невесты», затем презрительно поворачивается к ней спиной.

— За двадцать столетий человечество не придумало ничего более увлекательного, чем раздевание… — бормочет он.

— Дело не в раздевании, а в том, кто раздевается, — замечает Дороти. — У этой малышки весьма недурная фигура.

— И что из этого? Дожив до моего возраста, вы поймете, что эти вещи теряют всякое значение. Этот мир не гимнастический зал и не косметический салон, и и людей не делят на категории по их физическим данным. Вы, дорогой Берри, совершенно плешивы, но я полагаю, это нисколько не мешает вам писать книги…

— А вы, Хиггинс, глухой, но я постоянно не напоминаю вам об этом, — бросает слегка задетый толстяк.

— Ну вот, опять комплексы! — восклицает тощий, взмахнув с досадой длинной костлявой рукой. — Человечество соткано из одних комплексов!

Подобно большинству людей с притупленным слухом, профессор говорит очень громко, полагая, наверное, что окружающие его люди тоже страдают глухотой. И так как мы уже перешли ко второй бутылке виски, Хиггинс говорит во весь голос, словно он на трибуне симпозиума. «Невеста», уже успевшая снять жакет и юбку, бросает недовольный взгляд в сторону шумного клиента, но натыкается лишь на его равнодушную спину. Ловким движением она освобождается и от черной кружевной комбинации и легкой танцующей походкой идет к нам, останавливается перед Хиггинсом, ласково проводит рукой по его короткому седому чубчику и неожиданно запечатлевает на пожелтевшей кости его лба долгий страстный поцелуй. Вероятно, голая женщина рассчитывала подкупить или пристыдить старого болтуна, но ее ждало разочарование. Хиггинс лишь отечески хлопает ее по заду, после чего снова оборачивается ко мне и продолжает столь же громко излагать свои мысли:

— Комплексы, мании… И только это должно заставить вас понять, что социология приравнивается к психологии. Психология общества — вот что это такое!

Обескураженная столь вопиющим пренебрежением, «невеста» скользит по полу танцующей походкой, на сей раз в обратном направлении, останавливается перед зеркалом и в ритм мелодии начинает методично сбрасывать остатки своей одежды.

— Социальные конфликты невозможно объяснить одной психологией, — отвечаю я не столь ради спора, сколько для того, чтобы отклонить нависший надо мной скелет мистера Хиггинса.

Однако моя реплика оказывается тактической ошибкой. Скелет наклоняется еще ниже и в ораторском пылу своим перстом чуть не выкалывает мне глаз.

— Вы так считаете? Вот смотрите! — Он подносит руку к своему слуховому аппарату. — Небольшой недостаток порождает у меня целый комплекс… Другой недостаток, — тут он указывает пальцем на голое темя Берри, — и у моего ближнего начинает проявляться комплекс иного рода…

— Хиггинс, вам вроде бы уже сказано… — пытается прервать его толстяк, но безуспешно.

— А сколько всевозможных комплексов разъедает наше общество? Да их не перечесть!..

Он замолкает на минуту как бы для того, чтобы нарисованная им картина как следует оформилась в моем сознании, потом делает большой глоток виски и продолжает:

— Бедность с той же неизбежностью порождает комплексы, что и плешивость! — Берри недовольно ерзает в своем кресле. — А богатство? А власть? А бесправие? Все это источники комплексов. И вот она, причина всех ваших социальных конфликтов!

Тощий делает новую попытку ткнуть указательным пальцем мне в глаз, что побуждает меня — пусть это не слишком вежливо — осторожно повернуться к исполнительницам.

«Невеста» тем временем уже сняла с себя решительно все, кроме туфель, и, приняв от горничной длинную венчальную фату, прикалывает ее с невинным видом к волосам. Огромное зеркало открывает перед публикой широкие возможности созерцать фигуру женщины с двух фасадов одновременно, и она кривляется перед ним довольно долго, чтобы даже самые придирчивые зрители могли закончить свое исследование. Наконец, сделав последний тур вокруг собственной оси, красотка в сопровождении служанки, поддерживающей край вуали, направляется к воображаемой церкви, а в зале звучат заключительные аккорды оркестра и вялые аплодисменты публики.

— Брак… это всего лишь миф среди множества других… — не унимается Хиггинс, который после моего бесцеремонного поступка снова соблаговолил взглянуть на «артисток».

— Мистер Хиггинс, когда вы наконец перестанете надоедать нам своими банальностями? — не удержалась Дороти, до этого поглощенная стриптизом.

— Неужели аттракцион, который мы наблюдали затаив дыхание целых десять минут, намного оригинальнее моих концепций? — спрашивает тощий, щедро разливая виски в бокалы и на белоснежную скатерть.

— Во всяком случае, ее аттракцион куда интереснее вашего.

— Быть может, вы хотите, чтобы я тоже разделся догола?

— О, ради бога, не надо! — восклицает Дороти с гримасой ужаса на лице.

— Над чем вы сейчас работаете, дорогой Коев? — возвращается Берри к однажды начатому разговору.

— Над теорией индустриального общества, — отвечаю, не моргнув глазом, поскольку подобного рода вопросы предусмотрены заранее.

— Это как раз то, что могло бы заинтересовать моего издателя! — снова встревает в разговор Хиггинс, который ни минуты не может помолчать.