Имант Ластовский - У незримой границы Страница 7

«Не жуй, сынок, когда песню поют! Сынок, никогда не жуй, когда песню поют, сыночек! Там, в песне, маленькая душа просит, может быть, она голодна сейчас. Не жуй, сынок, когда поют.

Не пей, сынок, когда песню поют. В ней иволга поет, не евшая поет, не пившая. Просит дождя, росу выпрашивает с листьев.

Сынок, мы народ едоков, но положи ложку на блюдце, когда песню поют, сыночек мой.

Не гляди, сынок, как тот дядя жует, не учись у него. Он все свои песни сжевал, он песню не отличит от салата.

Одна дверь для ложки и для песни. Замрет ли ложка около рта, когда начнут песню петь?

Сынок, отведи ложку в сторонку, пропусти сперва песню, сыночек мой…»

Что сказала бы эта мать и другие, ей подобные? Может быть, вслух ничего, только подумала: наверняка спятил! Может быть, написала бы все-таки жалобу прокурору. А может, заподозрила бы, пусть и нехотя, что есть на свете нечто, более нужное душе ребенка, чем карманные деньги? Что есть великое множество вещей, о которых мы, старшие, должны вовремя рассказать растущим детям. О войне, например. Поколение, начинающее самостоятельную жизнь сейчас, узнает об ужасах войны только из кинофильмов и книг. Но всегда ли молодежь помнит, что за наше настоящее заплачено миллионами человеческих жизней? В разговорах с юношами о правовых и нравственных проблемах я всегда останавливаюсь и на этой стороне вопроса: мы не смеем забывать погибших, боровшихся за будущее, за нас, за наше сегодня.

Как призрак белый, грустный и немой,Береза мне качает головой.Кто здесь упал так много лет назад,Из рук не выпуская автомат?Мне кажется, что он очнулся вновь,Береза эта — плоть его и кровь,И вспоминает он последний бойС немою болью,                             горечью немой…

Можно ли забывать, если война так или иначе, прямо или косвенно, коснулась каждого из нас — и тех, кто жил в те дни, и даже тех, кого еще и на свете не было? Каждого.

Рассказывала мама мне подробно,Какой ты сильный, ласковый и добрый,И я бросался к каждому прохожемуВ шинели серой — на тебя похожему…Заволокло и закрутило мглоюИ ту дорогу, где тебя встречал я.И ту березу, с кем делил печаль я,Но все равно —                         я встречи жду с тобою.И вновь твои шаги как будто слышу я,И выбегаю снова на дорогу —Позволь твою винтовку неостывшую.Твою шинель промокшую                                            потрогать!

Но, конечно, это не единственная наша забота, когда речь идет о воспитании молодых, о помощи им в нахождении своего места в жизни.

Известно, что не всех детей дом и семья наделяют благоприятными для развития данными. Действительно, часть ребят бедностью своих знаний, серостью, безразличием способна доставить учителям немало горьких минут. И рядом с ними дети с блестящими знаниями, нередко способные состязаться в эрудиции с учителями. Конечно, интересней и перспективней работать именно с такими. Однако какие пути изберут тем временем оставшиеся без учительского внимания отстающие и неинтересные? Они и так уже чувствуют себя обойденными, правильно, хотя бы в подсознании, оценивая свой уровень. Да и как может быть иначе: в их дневниках преобладают не очень убедительные тройки, скорее всего плоды учительского милосердия. А тут еще интеллектуалы нередко обособляются от отстающих — с ними действительно бывает скучно, слишком разные уровни: интеллектуалы подсчитывают, за какое время космические корабли достигнут Марса, отстающие в отчаянии ищут на карте Кубу где-то между Китаем и Парагваем…

Так складываются отношения у ребят. Но учителя не должны отворачиваться от своих «неинтересных» питомцев. Ведь и в них наверняка живет какая-то искорка, пока еще невидимая. Ее-то и надо превратить в пламя. Отступиться от этих учеников — значит передать их другим «воспитателям», которые поведут ребят совсем не туда. Недаром практика инспекции по делам несовершеннолетних показывает, что чаще других именно эти подростки, лишенные достаточного внимания родителей, товарищей и учителей, становятся правонарушителями и попадают на скамью подсудимых.

Путь выбора полой сложностей. Как отыскать свое место в жизни? Как не остаться в стороне, не оказаться ненужным, незаметным? Чем выделиться? Силой и ловкостью? Импортными джинсами? Как проводить свободные вечера? В кафе? На дискотеке? Или просто шататься по Бродвею? Каких выбирать друзей? А что, если на пути подростка в эту пору как раз и встретятся такие парни, которые успели уже побывать в колониях? Если вовремя не заметить происходящих в подростке перемен, своевременно не помочь ему — выбор совершится, но вовсе не тот, на который надеемся мы, взрослые.

В разговоре с ребятами, попадающими в инспекцию по делам несовершеннолетних, мы всегда пытаемся определить духовные горизонты наших подопечных. В таких случаях не обходится без вопроса о любимой книге. Увы, рядом с уличным «геройством», как, правило, идет глухое невежество. Он не может припомнить, когда в последний раз держал в руках книгу. И тут снова следует сказать о роли взрослых. Энергичной мамаше Илгониса, уверявшей, что ей не жалко денег на сына, на самом деле все же оказалось их жалко: истратив тысячи рублей на импортную мебель да еще столько же на хрусталь, столовое серебро и фарфор, она не приобрела ни одной книги для сына. И сын, духовный бедняк, с помощью собственной матери стал — не побоимся этого слова — мелким воришкой.

Так что: «Не жуй, сынок, когда песню поют!»

ИСКУССТВО ДОБРА И СПРАВЕДЛИВОСТИ

Нам, взрослым, тоже приходилось сотни раз останавливаться на перекрестках жизни, чтобы выбрать правильный путь. Мне не в один день стало ясно, что жизнь свою я посвящу охране советской законности, — мечтал я и о далеких морях и небывалых перелетах… Но самой романтичной для меня всегда казалась профессия следователя. Работника милиции я не представлял себе иначе как человека, атлетически сложенного, постоянно готового к схватке. Оказалось, что я сильно преувеличивал. За минувшие годы мне пришлось поработать с десятками следователей, и добрая половина из них были женщины. Мог ли я представить в юности, что, кроме отменного физического развития, бесстрашия и заряженного пистолета, существует целый арсенал других, намного более действенных средств? И прежде всего — человечность, умение понять, ощутить, почувствовать. Еще юристы Древнего Рима учили, что юстиция — это искусство добра и справедливости. Искусство это немыслимо без наличия у милицейских работников высоких этических принципов.

Этика являлась одним из древнейших направлений философии. Объектом ее изучения была мораль. Словом «этика» мы обозначаем сегодня систему нравственных норм, регламентирующих поступки людей. Нормы эти обязательны для каждого человека, независимо от его должности, профессии, образования и заслуг. Такое же свойство присуще и нормам закона — ему тоже подчинены все люди в равной степени.

Мы знаем, что уже длительное время разрабатываются проблемы профессиональной этики. О включении такого курса в подготовку юристов ратовал еще в свое время известный правовед А. Ф. Кони. Он утверждал, что любому служителю правосудия в момент сомнений могло бы оказать немалую помощь знание судебной этики. А сомнения, как известно, сопровождают на каждом шагу и розыскного работника, и следователя, и судью, поскольку именно сомнения лучше всего помогают выяснению истины.

Может возникнуть вопрос: в чем же суть профессиональной этики, если существуют общечеловеческие этические нормы, обязательные для всех нас? Суть в том, что наряду с этим у отдельных профессий есть свои специфические особенности, выходящие за рамки общих норм. Так, например, мы знаем, что лгать нельзя. Что ложь должна быть осуждена. И в то же время нам известно немало исключений, когда ложь оправдана. Можно привести пример хотя бы из врачебной практики. Больной, чье выздоровление уже невозможно, спрашивает врача о своем состоянии. Истина в этом случае была бы слишком жестокой: положение безнадежно… Нетрудно понять, что врачебная этика не позволяет такого ответа. Утешительные слова врача обладают целительной силой, и медицина знает сотни примеров, когда благодаря им выздоравливали и безнадежно больные.

Разумеется, это не исключает и других возможностей. Например, некоторые родители не скрывают, что своего ребенка они усыновили или удочерили. Если тот видит в новых родителях действительно добрых, хороших людей, он будет любить и уважать их, как если бы они были настоящими.

Работникам милиции тоже приходится на каждом шагу встречаться с обстоятельствами, которые необходимо тщательно взвешивать на весах Фемиды. Возьмем такой пример. В ходе следствия возникает необходимость контролировать переписку подследственного. В практике это бывает нередко: письма сообщников преступника могут помочь напасть на их след или отыскать похищенные и спрятанные ценности, и так далее. Чтобы не позволить самовольного вторжения в личную жизнь, такая проверка переписки может производиться только с санкции прокурора или по судебному решению. Так что юридически тут вроде бы все ясно. А этически? Допустим, в письме содержатся сведения, которые не относятся к следствию — хотя бы сведения глубоко интимного характера. Здесь закон полагается на порядочность следователя, и мне не приходилось слышать, чтобы на этой почве возникали какие-либо недоразумения и конфликты. Но могут возникнуть ситуации и посложнее. Например, обвиняемому пишут, что умер его брат. По обычным нормам, тут сомнения быть не может: следователь должен сообщить печальную весть своему «подопечному». Ну а если никакого брата у подследственного на самом деле нет, и известие это является лишь зашифрованным предупреждением о том, что попался еще кто-то из соучастников, и теперь надо быть особенно осторожным? Исключить такую возможность нельзя, и следователю приходится не сразу поступить в соответствии с этическим принципом, а сперва удостовериться в том, соответствует ли известие истине.