Леонид Могилев - Век Зверева Страница 7

— Вяло текущие войны продолжаются по всему периметру страны. А водители БМП там ох как нужны. Ты просто очнешься утром в Буденновске. Там скоро будет опять жарко.

— Да не знаю я никакого Зверева, суки подлые. Мужик, который картину у меня купил, может быть, и Зверев. Может быть, и Юрий Иванович. Но я его видел в первый и в последний раз.

— И совершенно незнакомого человека выпускаешь через черный ход, даешь ему для прикрытия холстину…

— Картину.

— Ага. Значит, признаешь, что давал ему для маскировки картину?

— Он у меня ее купил.

— Очень удачный формат. Как раз по его росту. Потом была найдена возле мусорного контейнера в соседнем дворе.

— То есть как?

— А так, что дом твой под наружкой. Но на старуху бывает проруха. Ждали из одного подъезда и Зверева, а вышел из другого мужик, прикрытый картиной и в другой обуви. Он же и обувь переменил, выйдя с черного хода. А его родные кроссовки — вот они… Покажите. В них он был?

— Точно. Я еще удивился. Одет прилично, а кроссовки какие-то разбитые.

— Он их в мусорном баке нашел. Сумка была с ним?

— Сумка дерматиновая, черная.

— Вот в этой сумке и были его туфли. Настоящие. Провел наружку, как детей. А там и были дети, по большому счету. Но мы-то люди взрослые. Ты не сомневайся, дружок…

…Потом Птице сделали первый укол. Когда вращение миров приостановилось и огромное солнце другой галактики стало приближаться и жечь нестерпимо, ему захотелось говорить, а потом кричать, просить, чтобы не было так больно. И ему сделали еще один укол. Теперь он был благодарен всем, а более всего Голосу, который распорядился убрать боль…

Вот он, двор в Купчино, в котором прошло детство Юрия Ивановича Зверева. Многоэтажка не характерная. Институт усовершенствования учителей, пятиэтажное кирпичное здание сталинских времен вошло в ткань нового района, вросло в нее, замкнуло свободное пространство двора. Некоторая аномалия.

У меня удостоверение корреспондента газеты «Труд». Когда выбирали издание, решили, что нужно взять нейтральное, ни красное, ни белое, ни желтое. «Труд» подходил во всех отношениях. Естественно, у меня были только корочки, аккредитационная карточка, запечатанная в пластик. Хотя фамилия там стояла действующего журналиста. Разговоры предстояли на уровне «пивного ларька» и скамейки. Я добросовестно включал диктофон, записывал что-то в блокнот. Легенда: готовится материал о героическом Юрии Ивановиче, у которого горячее сердце было, холодная была голова и твердые руки. Этакий очерк. Неизвестное об известном. Жил герой среди нас, ловил преступников, как Бог дай каждому следователю или оперативному сотруднику. Посмертно представлен к правительственной награде. Цель моя — влезть в шкуру Зверева, смоделировать его действия во внештатных ситуациях, составить круг возможных знакомств и адресов в других городах, где он мог скрываться в данное время. Как бы я ни относился к общественно-политической ситуации в стране, запускать оперативно-тактические ракеты по дворцам культуры, расстреливать шоу-бизнес из крупного калибра — дело нехорошее.

Но, насколько я мог судить о Звереве по материалам дел, которые он вел когда-то, по характеристикам, по рассказам коллег, он вошел в работу по своему последнему делу в точно такой же системе нравственных координат, в которой находился сейчас я. Пошел на сговор с преступниками, так как начальство не могло ему разрешить такие ходы. Но ради успеха всего предприятия допускается и такое. Победителей не судят. Далее — свобода совести. В принципе и мотивация его понятна. Хозяин — фигура многомерная и двусмысленная.

Теперь Юрия Ивановича найдут и, поскольку он не числится в реестре живых, допросят по самой интимной категории. В принципе, все, что связано со Зверевым, понятно. Происшедшие события разложены по атомам и классифицированы. Зверев сам по себе уже не нужен. Нужен его канал на Бухтоярова.

Бухтоярова найти невозможно. Никакими оперативно-розыскными мероприятиями делу не помочь. Не тот уровень. Но Зверев уходил из своего последнего бункера вместе с Бухтояровым. Найдется Зверев — появляется шанс найти его друга и душеприказчика. На сегодняшний день Бухтояров — страшный сон самых больших чиновников. Но это за кадром. А я просто «прокачиваю» ситуацию с Юрием Ивановичем. И потому сейчас называюсь корреспондентом.

— Скажите, вы в этом доме давно живете, я человека одного ищу.

— Нет. Я поменялся недавно. Вон на скамеечке старожилы, пиво пьют.

На скамье под тополем сидят два мужика в майках-безрукавках, тапках и спортивных штанах. Жара.

— Здравствуйте!

— Привет. Ищете чего?

— Да вроде того. Говорят, вы тут с сотворения мира.

— Вроде того. Когда-то новоселами были. А интерес-то какой?

— Я из газеты к вам.

— Прямо к нам? Это задолженности по зарплатам? Социология?

— Это по вашему выдающемуся земляку. Зверева Юрия Ивановича помните?

— Юрку-то? Земля ему пухом. А что? Маски срывать будете?

— Нет. Справедливость восстанавливать.

— А это не одно и то же?

— Я думаю, мы с вами найдем общий язык.

— Так кому он понадобился-то?

— Я из газеты «Труд». У нас рубрика о героях пустынных горизонтов. В том числе и о милицейских.

— А удостоверение у вас есть?

— А как же!

Мужики внимательно и уважительно-брезгливо рассматривают мою «ксиву». Именно так относятся сегодня к представителям четвертой власти.

— Вроде бы все на месте. Штемпель и фотография. Так что про Юрку-то нужно? Он здесь в пацанах жил. А в ментовое свое время в другой квартире. В служебной.

— А мне вот детство его и интересно. Что-нибудь помните?

— А як же! Пивком не угостите?

— Какое пьем?

— Троечку. А может на «Афанасия» потянем?

— Я человек не богатый, но ради такого случая девяточку светлого поставлю.

— Правда, что ли? Серега, сбегай.

Я даю пятьдесят тысяч Сереге. Он бежит.

— Он все детство в футбол проиграл.

— Где, на стадионе?

— Зачем на стадионе? Здесь.

— Детство, это до скольки лет?

— Это включая отрочество, юность и часть зрелости.

— Не понял.

— Серега, открывай.

Серега открывает.

— Фильм смотрел, корреспондент? «Футбол нашего детства» называется.

— Приходилось.

— Тогда включай свою машинку. Я говорить долго буду. Газету-то потом пришлешь?

— А як же!

— Ну и ладно. Слушай.

Я вдавливаю клавиши на диктофоне.

— Будьте добры, представьтесь.

— Звать меня Йонас Николаевич Николаев. У мамаши, видимо, были нежные отношения с кем-то из литовцев. Поскольку больше никакого отношения к стране лесных братьев не имею. А футбол здесь был такой…

Футбол нашего детства

— …Он показал вправо, но ушел влево. Он бы мог сделать меня чисто, но я поймал-таки его и почти впечатал в стену. Проскальзывая, он проехался по шершавому бетону бедром и, конечно, сорвал кожу. Но я остался за его спиной, я, его персональный сторож, попытался схватить его за майку, но достал только кончиками пальцев, горячими и злыми. Теперь он был перед воротами, в двух метрах, а мяч все катился вперед, и Дионисий попался именно на этом. Решив, что ему не успеть, он дернулся, сделал шаг назад, и парень взял его на противоходе и носком толкнул мяч в дверь подъезда — ворота. В который раз мы попадались на этих штучках, сами не понимая как, а исправить теперь уже ничего было нельзя, потому что это был последний гол, десятый. Только что было девять, и Мартемьян отобрал мяч, убежал от троих и пододвинул его Звереву. А тот все сделал чисто. Они победили. Зверев лежал на спине. Асфальт был теплым и пыльным. Он так устал. А к нему бежали все, и Пехлеван прыгал на одной ноге с поднятой рукой, и походил на сумасшедшую цаплю. На завтра была назначена контрольная по химии, но Юрке уже было все равно. Ему уже было на нее наплевать. Они победили, и он встал на ноги. Бог мой! Когда это было.

— Вы так рассказываете, будто это было, ну, скажем, вчера…

— А это и было вчера. У нас есть вчера. Никакого сегодня. Как у эстонцев в языке. Нет будущего времени.

— Вы говорите про вчерашнее и про никакое сегодня. А будущее при чем?

— А будущее наше — газета «Завтра». Читали такую?

— А как же?

— Ну и что скажете?

— Ну, приличная, солидная газета.

— Вы правда так считаете?

— А вы что хотите от меня услышать?

— Дерьмо, а не газета…

— Да ради Бога. Мы-то о другом говорим.

— Да нет, все о том же. Ну ладно. Дальше было примерно следующее…

— А почему примерно?

— А я при этом не присутствовал. Наши колотушки тогда прекратились.

— Колотушки — это что? Футбол?

— Он самый. У меня появились, как это сегодня говорят, проблемы…