Эрик Амблер - Путешествие внутрь страха Страница 8

Грэхем почувствовал, как в груди что-то сжалось. Он с трудом выдавил улыбку.

— Вижу, вы любите театральные эффекты. Но у вас нет никаких доказательств. Да и, в конце концов, это жизнь, а не…

— Что, мистер Грэхем? — Полковник не сводил с него глаз, как кошка с мыши.

— Не кино, сказал бы я, если бы не опасался проявить невежливость.

Полковник вскочил со стула.

— «Доказательства»! «Эффекты»! «Жизнь»! «Кино»! «Невежливость»! — Его губы кривились, словно он повторял грязную ругань. — Мистер Грэхем, мне плевать, о чем вы тут болтаете. Мне нужно одно — чтобы вы остались в живых. Живой вы чего-то стоите для Турецкой Республики, и я, насколько могу, постараюсь сохранить вас живым подольше. В Европе война. Это хоть вы понимаете?

Грэхем молчал. Полковник пронзил его взглядом и уже спокойно продолжал:

— Неделю назад, когда вы еще были в Галлиполи, мы — мои люди — раскрыли заговор. Вас там собирались убить. Спланировано было неуклюже, любительски; вас хотели выкрасть и зарезать. К счастью, мы не дураки. Мы не списываем на «театральные эффекты» то, что нам не нравится. Мы допросили арестованного. Тот сознался, что ему заплатил немецкий агент в Софии, некто Мёллер — лицо нам хорошо известное. Раньше этот Мёллер выдавал себя за американца — пока не воспротивилась американская миссия. Тогда его звали Филдинг. Если будет нужно, он примет любое имя и национальность. Я пригласил к себе господина Копейкина, рассказал ему о заговоре, но посоветовал ничего вам не говорить. Чем меньше о подобных вещах распространяться, тем лучше, да и незачем тревожить вас, когда вы так заняты. Кажется, я ошибся. У меня были причины считать, что дальнейшие усилия Мёллер направит на другое. Когда господин Копейкин позвонил мне и сообщил о новой попытке, я понял, что недооценил упорство джентльмена из Софии. Уверен, он и в третий раз попробует вас убить — если дать ему шанс. — Полковник откинулся на стуле. — Теперь вам ясно, мистер Грэхем? Вникли вы своим замечательным умом в мои слова? Все чрезвычайно просто. Кто-то старается вас убить.

Глава III

В те редкие минуты, когда Грэхем думал о смерти — обычно в связи со страховкой, — он только укреплялся в убеждении, что умрет в постели, от естественных причин. Конечно, бывают и несчастные случаи. Но машину Грэхем водил аккуратно, дорогу переходил внимательно, плавал отлично; он не ездил на лошади, не лазал по горам, не страдал приступами головокружения, не охотился на крупную дичь, у него ни разу не возникало желания перебежать через рельсы перед движущимся поездом — и потому убеждение имело основания. Мысль, что кому-то желательна его смерть, никогда не приходила ему в голову; если бы пришла, он, пожалуй, обратился бы к неврологу. Сейчас, столкнувшись с утверждением, что ему не просто желали смерти, но и активно стремились убить, Грэхем был глубоко потрясен — как если бы получил неопровержимые доказательства, что сумма квадратов катетов больше не равна квадрату гипотенузы или что жена завела любовника.

Грэхем привык хорошо думать о ближних — поэтому первой невольной мыслью было, что он, видимо, совершил нечто скверное. Невозможно ведь, чтобы его хотели убить лишь за то, что он выполнял свою работу. Он никому не причинил зла. Вдобавок у него жена, которую надо обеспечивать. Как может кто-то хотеть его смерти? Здесь какая-то чудовищная ошибка.

— Да. Я понял, — услышал он свой голос, хотя на самом деле, разумеется, еще не понял. Это было абсурдно.

Полковник Хаки глядел на него со слабой улыбкой на тонких губах.

— Поражены, мистер Грэхем? Не по вкусу пришлось? Война есть война. Но одно дело — быть солдатом в окопе: враг не пытается убить именно вас, ему сгодится и ваш сосед; ничего личного. Когда вы помеченная жертва, сохранить отвагу труднее. Однако у вас есть и преимущества перед солдатом. Вам нужно только защищаться. Не надо выходить на открытую позицию и атаковать, не надо удерживать крепость или траншею. Никто не назовет вас трусом, если вы сбежите. Вы должны невредимым добраться до Лондона. Путь туда неблизкий; вам следует, как солдату, подготовиться к неожиданностям. Вы должны знать противника. Вам ясно, о чем я?

— Да. Ясно.

В голове воцарилось ледяное спокойствие, а вот тело слушалось плохо. Грэхем старался сделать вид, будто принимает все философски, но рот наполнялся слюной, приходилось часто сглатывать, руки и ноги дрожали. Он подумал, что ведет себя как мальчишка. Какая разница, кто в него стрелял — вор или наемный убийца? Главное, что стрелял. И все же разница отчего-то была…

— Тогда, — сказал полковник Хаки, — давайте начнем с событий этой ночи. — Разговор явно доставлял ему удовольствие. — Господин Копейкин передал, что вы не видели стрелявшего.

— Нет. В комнате было темно.

— Там осталась гильза, — вмешался Копейкин. — Калибр девять миллиметров, от самозарядного пистолета.

— Это не очень помогает. Вы ничего не можете сообщить о том человеке, мистер Грэхем?

— К сожалению, ничего. Все произошло так быстро… Я не успел опомниться, как он исчез.

— Но он, наверно, какое-то время ждал вас в номере. Вы не почувствовали в комнате никакого аромата?

— Только запах пороха.

— Когда вы приехали в Стамбул?

— Примерно в шесть вечера.

— И не возвращались в гостиницу до трех часов утра. Расскажите, пожалуйста, как вы провели это время.

— Конечно. Я был с Копейкиным. Мы встретились на вокзале и взяли такси до «Адлер палас». Там я оставил чемодан и умылся. Потом мы выпили и поужинали. Копейкин, как назывался бар, где мы пили?

— «Рюмка».

— Да-да. А ужинали в «Пера палас». Незадолго до одиннадцати вышли оттуда и отправились в кабаре «Ле Жоке».

— «Ле Жоке»? Вы меня удивляете! И что вы там делали?

— Танцевали с арабской девушкой Марией. Смотрели номера.

— Оба? То есть у вас на двоих была одна девушка?

— Я устал и не особенно хотел танцевать. Потом мы выпили с эстрадной танцовщицей Жозеттой в ее гримерной. — Звучало как показания детективов на бракоразводном процессе.

— И как она, Жозетта? Милая?

— Очень привлекательная.

Полковник рассмеялся — как врач, старающийся подбодрить пациента.

— Блондинка или брюнетка?

— Блондинка.

— О! Надо будет сходить в «Ле Жоке». Я много пропустил. А что потом?

— Мы вышли из кабаре и вместе прогулялись пешком до «Адлер палас». Там Копейкин меня оставил и ушел к себе.

Полковник разыграл изумление.

— И покинули вашу танцующую блондинку? — Он прищелкнул пальцами. — Вот так просто? Никаких амуров?

— Никаких амуров.

— Ах да: вы же устали. — Он резко повернулся на стуле к Копейкину: — Эти женщины — арабка и Жозетта, — вы их знаете?

Копейкин почесал подбородок.

— Я знаю Сергея, владельца «Ле Жоке». Он меня когда-то представил Жозетте. Она, кажется, из Венгрии. Ничего дурного о ней не слышал. Арабка — из публичного дома в Александрии.

— Хорошо. К ним мы вернемся позже. А теперь, мистер Грэхем, давайте посмотрим, что мы можем от вас узнать про врага. Говорите, вы были утомлены?

— Да.

— Но не зевали и глядели в оба, так?

— Наверно, так.

— Будем надеяться. Вы сознаете, что за вами следили с тех пор, как вы выехали из Галлиполи?

— Еще не думал об этом.

— Скорее всего так и есть. Они знали вашу гостиницу и номер. Ждали, когда вы вернетесь. Полагаю, им было известно каждое ваше движение с той минуты, когда вы появились в городе.

Полковник Хаки вдруг встал, подошел к шкафу с документами, достал из него желтую картонную папку и бросил на стол перед Грэхемом.

— В этой папке, мистер Грэхем, фотографии пятнадцати человек. Некоторые четкие, большинство — размытые и неразборчивые. Вам придется потрудиться. Мысленно вернитесь во вчерашний день, когда вы садились на поезд в Галлиполи. Попробуйте припомнить все лица, которые вам попадались на глаза — даже мельком — с того времени и до трех часов нынешнего утра. Переберите фотографии, посмотрите, не узнаете ли кого-нибудь. Потом их может проглядеть господин Копейкин, но я хочу, чтобы сперва это сделали вы.

Грэхем раскрыл папку. В ней лежали тонкие белые карточки, каждая размером с папку, с наклеенными фотографиями. Все фотографии имели один формат — очевидно, скопированные с оригиналов разного размера. Одна была сильно увеличенной частью снимка, изображавшего группу людей на фоне деревьев. Каждую сопровождал машинописный турецкий текст — судя по всему, описание человека.

Как и предупредил полковник, снимки по большей части оказались нерезкими; одно-два лица выглядели просто серыми овалами с темными пятнами на месте глаз и рта. Те, что почетче, походили на тюремные фотографии: арестованные угрюмо смотрели на своих мучителей. Вот негр в феске широко раскрыл рот — словно кричал на кого-то справа от камеры. Грэхем медленно и безнадежно перекладывал карточки. Если он и видел кого-нибудь из этих людей, вспомнить не удавалось.