Андрей Ильин - Миссия выполнима Страница 9

Она одна могла сказать, по какому номеру следовало перезванивать Семену Петровичу. А теперь не могла.

Проверка номера на телефонной станции никаких результатов не дала, потому что исходящих звонков из квартиры зарегистрировано не было. Возможно, женщина звонила по сотовому или передала информацию дальше как-то иначе.

Зря Президент настаивал на своем, только лишний грех надушу взял…

— Другие формы связи предусмотрены были?

— Нет.

Хотя дураку понятно было, что не могли не быть! Похоже, добром с ним не получится…

— И все же вам придется рассказать мне все, что вы знаете, — твердо сказал Президент. — Все равно придется…

Посредника не пытали. Пытки — это вчерашний день науки дознания. Удел следователей райотделов милиции, у которых двадцать дел в разработке, а из спецоборудования только шариковая авторучка.

В отличие от них охрана Президента авторучек не имела, потому что имела ноутбуки, карманные компьютеры и электронные записные книжки. И имела кое-что из того, что заменяет резиновые дубинки и полиэтиленовые мешки, надеваемые на голову. И что превосходит по эффективности дубинки и мешки.

Посредника перевели в помещение, которое напоминало больничную палату. Здесь тоже была кушетка, обитая зеленой клеенкой и застеленная сложенной вдвое простыней. Только, кроме клеенки и простынки, с боков свисали вниз широкие кожаные ремни, которыми можно было пристегивать буйных «пациентов».

— Ложитесь сюда, пожалуйста.

Посредник лег. Ему стянули ноги и руки, прижав их к кушетке.

В «палату» вошел мужчина в белом халате и докторской шапочке. Он пододвинул табурет, сел. Расстегнул на груди Посредника рубаху. Прилепил к телу несколько грушевидных присосок. Потом раскрыл принесенный с собой чемоданчик.

— Дышите, — попросил он. — Теперь не дышите… Это был переносной кардиограф. Всего лишь кардиограф…

По экрану ноутбука побежали ленты зубцов.

— Все в порядке, — сказал врач. — Сердце здоровое.

— Выдержит?

— Должен.

Врач ушел. Пришел другой. Тоже с чемоданчиком.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Немного стесненно, — ответил Посредник. Врач улыбнулся.

— Не страдаете ли вы какими-нибудь серьезными заболеваниями?

— Мне кажется, теперь это не имеет никакого значения.

Врач замерил давление, проверил пульс.

Серьезно у них тут дело поставлено. На широкую ногу.

Что на самом деле не радует, что заставляет готовиться к худшему. К самому худшему…

Врач положил на колени чемоданчик. Щелкнул замками. Достал одноразовый шприц и упаковку ампул. Спросил:

— Вы что-нибудь слышали о «сыворотке правды».

Посредник мотнул головой.

— Это отдельная группа медикаментозных средств, таких, как скополамин, пентотал, барбамил и прочие, которые путем воздействия на кору головного мозга и нервную систему человека подавляют его волю и одновременно стимулируют центры, отвечающие за память и речь. Не буду перечислять вам все фармакологические последствия приема данного препарата, сообщу лишь, что оно не безвредно. Это далеко не аспирин. После даже однократного приема могут наблюдаться различные расстройства психики, при многократном либо применении ударных доз не исключено расстройство сознания и даже летальный исход. Которых, в принципе, можно избежать. И желательно избежать. Надеюсь вы меня понимаете?

«Пациент» кивнул.

— Хотите что-нибудь сказать?

— Нет.

Врач пожал плечами и перехватил руку Посредника выше локтя резиновым жгутом. Потом, обломав хоботок ампулы, сунул внутрь иглу. Маслянистая на вид жидкость наполняла шприц.

— Поработайте кулаком.

Вена в локтевом изгибе набухла, выступила из кожи.

Врач склонился над телом и ввел иглу в вену. Медленно вдавливая большим пальцем поршень и глядя на секундную стрелку часов, опустошил шприц.

Проверил пульс. Подняв веко, взглянул в зрачки.

Наполнил еще один шприц, на этот раз чем-то прозрачным, снова толкнул иглу в вену.

«Наркотик. Наркотик плюс сыворотка, комбинированный укол…» — успел подумать, успел что-то такое вспомнить Посредник. И тут же почувствовал, что «поплыл».

Окружающие предметы, сидящий рядом «врач» качнулись, расплылись, утрачивая четкие очертания. Потолок поехал вниз, стены наклонились, стали заваливаться вперед, грозя обрушиться на кушетку. Люстра под потолком засветилась ярко, как прожектор, слепя и обдавая жаром лицо. Звуки усилились, бухая в перепонки, словно близкие взрывы.

На месте врача оказался не он, а какой-то совсем другой человек. Без халата, с большим, наплывшим на самые глаза лицом и неестественно громким голосом.

— Вы должны отвечать на мои вопросы. Вы должны говорить правду, — сказал он. — Вы будете говорить правду?

Его голос проникал в самую душу, ему хотелось верить и хотелось с ним разговаривать.

— Вы хотите говорить?

— Да, — с трудом ворочая языком, ответил Посредник. И словно со стороны услышал свой голос.

Он хотел говорить. Он хотел понравиться этому человеку. И очень боялся, что тот может рассердиться и может накричать на него.

Препарат действовал…

Миллионы зудящих, словно зеленые мухи, слов распирали мозг, до боли давили на черепную коробку, стремясь вырваться наружу. Голова гудела и разрывалась. Единственным спасением было раскрыть рот, чтобы стравить излишки давления в окружающее пространство. Стравить речью. А если нет, если продолжать молчать, то мозг не выдержит напряжения и разорвется.

Надо лишь открыть рот…

— Говорите же, говорите, я слушаю.

«Как вас зовут? Сколько вам лет?» — прозвучали первые, совершенно безобидные, но которые должны были прорвать плотину молчания, вопросы. И за которыми в пробитую ими брешь должен был хлынуть неудержимый, как половодье, поток информации.

— Как вас зовут?

«Нельзя говорить, нельзя!..» — сопротивлялось, из последних сил сопротивлялось сознание.

«Но почему? Это же только имя… Всего лишь имя… Оно ничего им не скажет. Надо назвать ему имя, и сразу станет легче».

— Как… вас… зовут?

— Сер…гей, — ответил Посредник.

— Молодец, Сережа, — похвалили его. — Умница. И стало очень приятно и хорошо. И захотелось, чтобы стало еще лучше.

— У тебя есть мать, отец? Где они проживают?

В этом вопросе тоже не было ничего страшного. Но этот безобидный, на который все охотно отвечают, вопрос не сработал. Вернее, сработал совсем не так, как должен был.

Он сказал мать?.. Да, мать… Она есть и, наверное, еще жива… И братья!.. И сестры!.. Они тоже живы… Пока живы…

У него много родственников, и в том числе поэтому его назначили Посредником. Наверное, в том числе поэтому…

Они живы… Но лишь пока он молчит. Пока удерживает тех зеленых зудящих мух в голове. А если не будет удерживать, то их не станет. Они умрут… Из-за него. Потому что предательство не может оставаться безнаказанным. Предатель должен отвечать за предательство не только своей жизнью, но и жизнью своих близких. И это правильно. Потому что только так можно бороться с мухами… Только защищая близких тебе людей…

— У тебя есть мать? — снова прозвучал вопрос.

Посредник молча замотал головой. И вдруг заплакал, потому что ему было очень стыдно обманывать человека, задававшего ему вопросы.

— Введи ему еще кубик, — как будто сквозь вату прозвучал голос.

— Опасно, он может не выдержать.

— Ничего — как-нибудь. Он мужик крепкий!..

В руку ткнулась игла. И тут же в голову прилила новая волна безволия. Но теперь прилила болью.

— Ты будешь говорить, Сергей?

— Да… Я буду…

И уже даже близкие ушли куда-то на периферию сознания, и осталось только желание подчиниться чужой воле.

Надо говорить.

Придется говорить… Лучше самому…

Посредник открыл рот и, не ожидая вопросов, начал болтать. Начал болтать о тайном, о том, о чем никому никогда не рассказывал, о том, что знал один только он.

— Однажды я украл у матери деньги, а сказал, что это сделал младший брат. Я купил себе мороженое, а его выпороли ремнем. И я стоял рядом и смотрел. И хотя знал, что он не брал денег, издевался над ним…

Выпорхнувшие на волю мухи ослабили давление на мозг. Стало легче и хотелось, чтобы стало еще легче, чтобы стало совсем легко…

— Потом я сжег кошку. Мне сказал сосед, что это очень весело смотреть, как горит живая кошка. Я взял дома кусочек мяса и приманил бездомную кошку. Поймал ее, унес в подвал и привязал к какой-то трубе. Потом зажег спичку и поднес огонь к шерсти…

Было стыдно рассказывать о том, о чем он рассказывал. И было приятно рассказывать.

— Кошка кричала. Я испугался и убежал. А потом долго плакал…

— Не надо про это. Не надо про кошек. И про собак тоже. Расскажи про работу. Ты должен рассказать про свою работу!