Питер О'Доннелл - Серебряная воительница Страница 9

Несколько месяцев спустя, хромая на протезе, она покинула больницу совсем другим человеком. Она отвергла помощь отца и, поселившись на ферме, стала налаживать ее работу. Эту ферму Уолтер купил в припадке безумия, и она всосала в себя чуть не все его деньги. После четырех лет отчаянной работы, когда Джанет исполнилось двадцать восемь, дела стали налаживаться, и тут на сцену вышли трое мужчин с холодными взглядами, которые предложили ей защиту от тех неприятностей, которые запросто могли случиться с фермой. Причем защита эта стоила довольно дорого.

Джанет так и не выяснила, откуда узнал о случившемся владелец пивной «Мельница» Вилли Гарвин, весьма редко бывавший в своих владениях. Так или иначе, однажды он появился у нее и с улыбкой сообщил, что ей теперь не о чем беспокоиться и никто больше не потревожит ее покой.

Слово свое он сдержал и круто разобрался с этими людьми. Она с удивлением обнаружила, что он не только подверг себя опасности ради нее, но совершенно искренне считал это сущим пустяком.

Джанет оказалась в постели с Вилли вовсе не из благодарности, но потому, что ей этого очень захотелось. Это удивило ее самое, ибо она была уверена, что после потери ноги не сможет заставить себя переспать с мужчиной и выставить напоказ свое уродство. Но внутренний голос подсказал ей, что Вилли вовсе не будет этим шокирован, и, как выяснилось впоследствии, внутренний голос не обманул леди Джанет.

В обществе Вилли она совершенно не стеснялась своего увечья. Он не то чтобы игнорировал его, но просто принял как факт. Причем принял полностью, и теперь она могла запросто попросить его пристегнуть ей протез или помассировать культю, зная, что Вилли не испытывает никаких неприятных чувств.

По негласному уговору их отношения были лишены каких-либо уз. Вилли часто куда-то исчезал. Джанет догадывалась, что в его жизни есть и другие женщины. Когда он возвращался к ней, она неизменно радовалась. Но и он не принимал ее общество как что-то само собой разумеющееся. Существовало еще одно молчаливое условие — если когда-либо она пожелает прекратить их отношения, Вилли готов принять это без вопросов и обид.

Теперь Джанет вернулась мыслями к той тревожной теме, о которой вот уже два месяца все пыталась заговорить. Она сама не понимала, что ей мешает это сделать. Возможно, гордость. Нежелание злоупотреблять доверием. Даже нечто похожее на страх, если Вилли сочтет необходимым вмешаться.

— В чем дело, Джанет? — раздался его голос из темноты.

— В каком смысле?

— Тебя что-то гложет. Я не хотел проявлять назойливость. Сперва решил, что ты задумала сказать мне «прощай», но вроде бы это не так. Поэтому, если я могу тебе чем-то помочь, говори.

Она включила лампу на столике, оперлась на локте, глядя на него и пытаясь собраться с духом. Он же коснулся ее волос и сказал:

— Решай сама.

Джанет, как раз не приняв никакого решения, уклончиво спросила:

— Что делает человек, когда его шантажируют, Вилли?

— Этот человек ты?

— Нет. — Она помолчала и снова заговорила: — Это моя младшая сестра Фиона. Она замужем за американским магнатом. Как-то она была тут проездом, а вернее, пролетом из Нью-Йорка. Тебя в это время тут не было.

— Кто-то взял ее в оборот?

— Вот уже два года ее шантажируют. Она не выдержала и все мне рассказала, но потом, по-моему, решила, что сделала это напрасно.

— Что за рычаг?

— Три года назад у нее был роман. Все уже позади, и подробности мне неизвестны, но кто-то об этом очень хорошо осведомлен.

— Почему бы ей не повиниться перед своим магнатом?

— Ты не знаешь Томми Лангфорда. Он просто распнет ее. И у них двое детей.

— Она знает, кто этим занимается?

— Нет. Во всяком случае, это не ее бывший возлюбленный. Он умер от инфаркта.

— У шантажиста есть доказательства?

— Фиона не уверена. Но в этом даже нет необходимости. Про нее все известно — где, когда и как. Она не сможет посмотреть Томми в глаза, если они ему все расскажут.

— Они?

— К ней обратилась с этим монахиня. Монахиня-шотландка. Но Фиона уверена, что за ней кто-то скрывается.

— Монахиня? Ты хочешь сказать, лжемонахиня?

— Наверно. Вряд ли настоящие монахини занимаются шантажом.

— И не было письма? Они просто послали монахиню?

— Насчет письма я не знаю. Я не понимала, какие вопросы тут следует задавать.

— Еще бы. — Вилли взял ее за руку. — Фиона не говорила, сколько она им уже заплатила?

— Не знаю всей суммы, но в месяц это тысяча долларов.

— Что? Каждый месяц? И как же передаются деньги?

— Она ежемесячно переводит их со своего счета на счет какой-то благотворительной организации в банке Макао.

— Как называется банк?

— Фиона говорила, но я запомнила только первое слово «ново».

— «Ново Банко провидент э комерсиаль де Макао»?

— Да, похоже. — Джанет удивленно уставилась на Вилли. — Откуда ты знаешь?

— У нас были в свое время дела в Макао и Гонконге. — Он говорил как-то машинально, погрузившись в свои размышления. — Ну а благотворительность тут как нельзя кстати. Меньше надзор. — Он подумал еще немного, потом нахмурился. — Но это слишком мало, Джен. Нет, тысяча долларов в месяц не проходит…

— Не проходит у кого?

— У аферистов. Такой организации интересен большой оборот.

— Что ты знаешь об организациях?

— Об этой мне кое-что известно.

— Я могу тебе только рассказать, что я спросила у Фионы. Я задала вопрос, почему она не обратится в тот банк и не постарается выяснить, кому реально принадлежит благотворительный счет, но она прямо-таки запаниковала. Сказала, что это бессмысленно, поскольку расспросы ничего не изменят. Она готова платить и дальше, лишь бы Томми ничего не узнал.

— Этим все равно дело кончится. Они выжмут из нее все соки, а потом…

— Нет, не похоже, — возразила Джанет. — Они не требуют увеличения суммы, а она может себе позволить выплачивать двенадцать тысяч в год. У нее есть свой доход. По ее словам, это, конечно, ощутимо, но не смертельно.

— Итак, она готова платить и дальше?

— Вроде бы. Она и мне это рассказала только для того, чтобы немножко излить душу. Она не надеялась, что я как-то смогу ей помочь. — Джанет пожала плечами. — Но это ужасно… Я подумала, вдруг ты сможешь мне что-то присоветовать.

В этой стране полиция проявляет осторожность, когда ведет дела связанные с шантажом. Но я ничего не знаю насчет Америки. И как ведет себя Интерпол. Он, кстати, занимается такими вещами?

Вилли покачала головой.

— Интерпол вмешивается, когда к нему обращаются страны-участницы этой организации, а Фиона вряд ли захочет заявлять. Он замолчал на добрую минуту, задумчиво глядя на каштановые завитки над ухом Джанет. — Занятно… Может, мне поговорить с Принцессой?

— Очень мило с твоей стороны, — улыбнулась Джанет. — А я и не знала, что у тебя есть от нее секреты.

— Моих собственных нет. Но это твой секрет. Если хочешь, я буду нем как рыба. Но афера странная, а Принцесса обожает такие ребусы.

— Ну а если она поймет, что к чему?

— Тогда, глядишь, мы сможем Фионе помочь. Без лишней огласки.

Джанет снова уронила голову ему на грудь и тихо сказала:

— Знаешь, мне не хотелось бы быть ей обязанной.

— Ничего подобного. Скорее, тут все наоборот.

— Ты хочешь сказать, это все потому, что я тогда взяла папин самолет и доставила тебя в Глазго, когда ее захватили в замке Гленкрофт?[2]

— Если бы мы не поспели вовремя, ее бы растерзали. То, что ты сумела раздобыть самолет, решило исход игры. Она не из тех, кто будет висеть у тебя на шее и шептать слова благодарности, но если ты попадешь в беду, она примчится на выручку.

— Ладно, тогда поговори с ней, Вилли.

— Она вернется через пару дней, и я ей все расскажу.

В девять утра Жорж Дюран позвонил в парижскую квартиру Модести.

— Ваш мистер Квинн не из тех, кого я назвал бы идеальным пациентом.

Когда зазвонил телефон, Модести стояла перед мольбертом с кистью в руках и пыталась перенести на холст изображение фруктов и цветов в вазе. Модести не отличалась способностями живописца и почти всегда уничтожала свое творение, как только чувствовала, что улучшить холст уже не может, но странным образом эти попытки-провалы оказывали на нее целительное воздействие. Она сказала в трубку:

— Не могу вам посочувствовать, Жорж. Большинство ваших пациентов богаты и привередливы. Квинн беден, хотя тоже, оказывается, капризен. Ну, что показали анализы? Есть какие-то серьезные повреждения?

— Нет. Запястье без переломов, и мы обрабатываем его вовсю. Молодому человеку повезло — у него прочный череп, но сотрясение оказалось сильным, и я велел ему оставаться в больнице еще три дня.

— Он знает, что ему не придется платить?

— Да. Но он требует, чтобы я сказал, где сейчас вы находитесь и как с вами связаться.

— Это ни к чему, Жорж. Спрячьте его одежду, если других способов воздействия у вас не осталось, а потом через три дня отпустите его на все четыре стороны.