Николай Томан - Прыжок через невозможное Страница 9

— Могу вас порадовать, товарищи офицеры, — произносит генерал Кунаков, откинувшись на спинку кресла, — операция по форсированию реки Гремучей в квадрате двадцать два — ноль пять штабом фронта в принципе утверждена. Шифрованное название ее — «пэ чэ эн». Дешифруется оно просто — «Переправа Черкасского-Невельского». Любители романтики могут расшифровать ее и по-своему. Ну, скажем, «прыжок через невозможное». Во всяком случае, это больше нравится самому майору Черкасскому-Невельскому.

— Я думаю, товарищи, что так интереснее, — смущенно улыбается майор. — И пусть это будет нашим девизом.

— Вам виднее, вы автор идеи этой переправы, — одобрительно кивает головой генерал Кунаков. — Условимся только не слишком часто пользоваться этим девизом. В какой-то мере он может рассекретить наш замысел. Ну, а как дело с разведкой немецкого берега в квадрате двадцать два — ноль пять? — обращается генерал к штабным офицерам.

— Разрешите доложить, товарищ генерал? — поднимается высокий, сутуловатый старший помощник начальника штаба майор Абрикосов.

Он неторопливо расстилает на столе крупномасштабную карту, раскладывает аэрофотоснимки, схемы наблюдений и журналы инженерной разведки.

— Вот все, что удалось собрать, товарищ генерал.

Многие из этих сведений были известны начальнику инженерных войск и раньше, но он снова внимательно просматривает их, задавая краткие вопросы то начальнику штаба, то кому-нибудь из его помощников.

— Каким методом определялась ширина реки?

— В основном саперным дальномером. Ширина ее невелика, поэтому погрешность при измерении не превышает одного процента.

— Сегодняшней ночью она уточнена еще и с помощью каната, — докладывает капитан Туманов, ведающий в штабе Кунакова инженерной разведкой.

— Товарищ Черкасский-Невельской, у вас будут какие-нибудь вопросы? — обращается начальник инженерных войск к автору проекта «ПЧН».

— Добытых сведений вполне достаточно, товарищ генерал. Я попрошу только приготовить для меня поперечный профиль реки в квадрате двадцать два — ноль пять, превышение берегов над уровнем воды и возможно более точные данные об их крутизне. Она определена пока лишь с помощью саперного уклонометра?

— Да, с помощью уклонометра Субботина образца тысяча девятьсот сорок второго года, — подтверждает капитан Туманов.

— Меня интересуют еще образцы грунта берегов и дна реки. А скорость течения желательно определить с помощью гидроспидометра.

Спустя четверть часа все окончательно уточняется, и начальник штаба дает задание капитану Туманову приготовить копии нужных майору Черкасскому-Невельскому документов. Прощаясь с майором, генерал замечает:

— Ну, а вы не тяните с переездом из вашей дивизии к нам в штаб. Перебирайтесь поскорее.

— Слушаюсь, товарищ генерал. Если успею, переберусь сегодня же. Надеюсь, ваши офицеры приютят меня где-нибудь?

— Об этом не беспокойтесь, — радушно улыбается подполковник Лежнев. — Я уже дал распоряжение поместить вас рядом со штабом.

Как только Черкасский-Невельской уходит, генерал отпускает обедать всех помощников начальника штаба.

— А вы задержитесь, — кивает он подполковнику.

Оставшись с Лежневым вдвоем, Кунаков ходит некоторое время по скрипучим половицам штабной избы, потом садится за стол и извлекает из-под кипы документов таблицу разведки немецких укреплений на берегу реки Гремучей.

— Все тут теперь более или менее ясно, кроме участка в квадрате двадцать два — ноль пять, — задумчиво произносит он, постукивая пальцами по краю стола.

— Вы ведь знаете неудачу с разведчиком Зыбиным, товарищ генерал…

— Да, да, я знаю. Полагаете, что он погиб? А может быть, попал в плен?

— Это один из лучших наших разведчиков, товарищ генерал, комсомолец, кавалер двух орденов «Славы». Такой живым не дастся. Скорее всего, погиб при перестрелке. Но мы готовим в разведку ефрейтора Голикова. Вы знаете его, товарищ генерал.

— А вот этого-то делать и не нужно. Немцев никоим образом не следует настораживать, чтобы не возникло у них ни малейших подозрений в особом нашем интересе к этому участку фронта.

— А если окажется, что именно там у них наиболее мощные противотанковые укрепления?

— Ну, это уже, дорогой мой, вопреки всякой логике! — усмехается генерал. — Согласно донесениям наших разведчиков, противотанковые заграждения у них имеются в местах наиболее вероятных переправ. Вот тут, например, по три ряда надолб, тут противотанковые рвы и эскарпы. Полагаете, что есть также и противотанковые минные поля?

— Да, это теперь установлено совершенно точно.

— А на этих вот, — генерал показывает на другой конец карты, — малопригодных для форсирования участках реки берега укреплены уже не так. Тут что? Проволочные препятствия и противопехотные минные поля?

— Так точно, товарищ генерал.

— Ну, а если это так, то почему же мы должны предполагать, что на совсем уж непригодных для форсирования участках, как, например, в квадрате двадцать два — ноль пять, стоят противотанковые заграждения? Это просто нелогично.

— Но ведь черт их знает, что может взбрести им в голову!.. Может быть, все-таки послать Голикова, товарищ генерал?

— Мы и без того если и не насторожили, то уж непременно озадачили их посылкой Зыбина. А на других участках их берега кто-нибудь из наших разведчиков обнаруживал себя? Я имею в виду не только нашу, но и общевойсковую разведку.

— Нет, товарищ генерал. Все обходилось благополучно.

— Вот у них и может сложиться впечатление, что с особой тщательностью разведуем мы только этот участок фронта. А если они и Голикова еще обнаружат, то не только все виды заграждений тут установят, но и противотанковую артиллерию подтянут. И тогда реальность прыжка через невозможное превратится в невозможность такого прыжка. Нет уж, товарищ Лежнев, оставьте вы в покое тот берег. Примите также все меры, чтобы и на нашем берегу в квадрате двадцать два — ноль пять было как можно спокойнее.

— Можно даже договориться с артиллеристами, чтобы они не стреляли.

— А этого как раз и не следует делать! Это тоже может их насторожить. Все должно быть как можно более естественно, как на других участках фронта.

— Ясно, товарищ генерал.

— А в квадратах ноль один — семьдесят восемь и восемьдесят семь — девяносто четыре пусть готовятся к переправам понтонные части Кононова и Дорофеева. Не имитируют подготовку, а по-настоящему, с соблюдением маскировки и всех прочих мер предосторожности. Немцы тоже ведь не дураки, догадаются, если мы будем слишком уж привлекать их внимание. Я думаю даже, что командирам понтонных частей лучше не говорить ничего об истинных наших замыслах. Пусть всерьез готовятся к переправам.

— Ну, а если маскировка будет такой, что немцы так и не догадаются ни о чем?

— Найдем способ подсказать им это. Открыть секрет легче, чем сохранить его, — усмехается Кунаков.

— Понял вас, товарищ генерал.

4. Подготовка к «репетиции»

— Хватит дрыхнуть, Голиков! — бесцеремонно толкает ефрейтора в бок старший сержант Брагин.

— А почему это мне индивидуальный подъем? — протирая глаза, недовольно ворчит Голиков.

— За особые заслуги, — смеется Брагин. — Вся рота давно уже на машинах, а вас велено было будить последним. Личное указание капитана Кравченко. Балует он вас.

— Хорошенькое баловство! Да я лег всех позже — специальное задание капитана выполнял.

— Ну тогда это вам в счет компенсации лишние пятнадцать минут сна. А теперь — живо на машину! Наш взвод в голове колонны. Завтракать будем на месте назначения.

— А куда это нас?

— В тыл, но не глубокий. Через часок будем на месте. В машине доспите, вы ведь это умеете в любом положении.

В землянке еще совсем темно, но за окном уже брезжит рассвет. Пятый час, наверно.

Набросив на плечи шинель, Голиков берет свой автомат и выходит из землянки. Его взвод действительно уже на машине.

— Поторапливайтесь, товарищ Голиков! — кричит ему старший сержант Брагин.

Голиков перелезает через борт машины, когда она уже трогается.

Около часа рота капитана Кравченко едет по проселочным, только что просохшим после недавнего ливня дорогам. Останавливаются возле глубокого оврага, по дну которого протекает взбухший от дождя ручей. В глубине оврага он перегорожен земляной плотиной, перед которой вода поднялась уже довольно высоко.

Вместе с другими саперами Голиков вылезает из машины и в голове своего отделения идет к плотине. Постепенно расширяясь, ручей заполняет теперь почти все дно оврага.

— Не напоминает ли вам этот ручей реку Гремучую в квадрате двадцать два — ноль пять, товарищ Голиков? — спрашивает ефрейтора старший сержант Брагин.