Виктор Логунов - Страницы незримых поединков Страница 9

Немногочисленное население аула притаилось в ожидании очередного грабежа и насилия. Как узнал Ткачук, хорошо говоривший по-казахски, небольшой отряд серовцев дня три назад был здесь и забрал с десяток овец и двух седловых коней.

Из отдельных реплик и недомолвок Ткачук сделал вывод, что жители аула, посчитав чекистов за бандитов, ждали новых поборов.

Перед группой Клейменова стояла точная задача: встретиться с отрядом Серова и, выдав себя за самостийную банду, влиться в ряды бандитов. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы раскрыться перед жителями аула. Так, видимо, и случилось бы, но…

К полудню на взмыленной кобыле прискакал лет двенадцати казашонок и, размазывая по грязным щекам слезы, рассказал, что на соседний аул только что налетели бандиты и всех подряд стали рубить. Убили его мать и младшую сестру, а он вот вырвался и прискакал. Надо и отсюда уходить, потому что остатки банды скатываются вниз по Хобде.

Заголосили, запричитали женщины, а за ними в рев ударились детишки. От юрт к землянкам и обратно забегали старики. Вот тут Дмитрий Клейменов и принял свое первое решение: дать бой банде Серова. Не иначе, разгромленные под Краснояром бандиты решили уйти на север, а перед уходом хлопнуть дверью.

— Надо защищать аул, — заключил Дмитрий Иванович. — Ну а если что, то скажем, что ошиблись, приняли их за красных. Этот план всем понравился, и каждый из чекистов стал выбирать себе место, удобное для обстрела местности, Ткачук предупредил жителей, чтобы они попрятались понадежнее от возможной стрельбы.

Пулемет решили собрать и установить на пригорке, да не успели. На рысях шел отряд человек в тридцать. Скакали большим полукругом, как на охоте на лис. Эта бандитская тактика исключала попытку скрыться незаметно из села, да и в случае засады потери бывают незначительные. Но хитрость не спасла от смерти многих громил. Возможно, чекистам удалось бы полностью отбиться от банды, да патроны кончились, а сумку с пулеметными лентами придавила убитая шальной пулей лошадь Ефима Пятых.

Когда разъяренные бандиты ворвались в аул, то опешили, увидев не готовых биться до последнего красноармейцев, а кучку таких же, как они, казаков, громко выяснявших отношения между собой.

— Кто такие? — рявкнул плотно сбитый бородач, направляя на чекистов удивительных статей иноходца. — Почему стреляли?

— Да вот, станичники, тьма на глаза пала, — и Дмитрий Клейменов в сердцах махнул рукой. — Кому-то показалось, что красные окружают, вот и отбиваться начали.

— Мы вас какой уж день ищем, совсем отчаялись, — вступил в разговор Петр Ткачук, — и надо такую осечку…

Казаки тем временем окружили группу чекистов и недоверчиво присматривались к ним.

— За такие ошибки к плетню вас и в расход! — зло выдохнул бородач и прошелся взглядом по бандитам, как бы ища согласия.

— Это точно, — поддакнул молодой казак в белом дубленом полушубке, держась за левую руку. Видимо, ее прострелил кто-то из чекистов.

— Это мы со страху пулять стали, — доверительно-печально промолвил Иосиф Перевезенцев.

— Значит, испужались! — громко захохотал кто-то из казаков.

— Было немного, — виновато улыбнулся Перевезенцев.

— А шаровары запасные имеете? — вновь хохотнул весельчак.

— Имеем, — во весь рот заулыбался Иосиф. — Этого добра у нас много, — и махнул рукой на переметные сумки и узлы.

Напряжение сходило, кое-кто из казаков стал доставать кисеты с махоркой, уже с интересом поглядывая на чекистов.

— Откуда и куда направляетесь? — по-прежнему зло спросил бородач.

— Идем к Серову, — спокойно ответил Дмитрий Иванович, — письмо к нему имею.

— Покажь, — повелительно сказал бородач.

— Трохим, чего ты прицепился? — недовольно крикнул раненый в руку казак. — Не видишь, что ли, — свои казаки.

Клейменов тем временем отпарывал подкладку у казакина, чтобы достать письмо от имени Ивана Кучегурова, с которым Серов вместе зверствовал у Сапожкова. Письмо было подлинное: его арестованный Кучегуров написал в губЧК под диктовку Дмитрия Ивановича.

В шуме пререканий, натужного кашля курильщиков все как-то не заметили подъехавшую маленькую группу всадников. Один из них на нервной киргизской кобыленке с интересом приглядывался к Клейменову, а затем весело выкрикнул:

— Да вы никак комиссара прихватили?! Ну да! — обрадованно продолжил он. — Сам Дмитрий Иванович Клейменов своей персоной пожаловал!

Казаки притихли, кто-то пробурчал:

— Какой еще комиссар?.. Наш брат, станичник…

— Какой станичник?! — презрительно бросил подъехавший. — Это мой дорогой земляк, ивановский. Еле ушел от него из ЧК. Подтверди, Дмитрий Иванович!..

Вот так мое ротозейство аукнулось спустя почти год. Не попади Сергей Елатомцев в банду, чекисты остались бы в живых.

Тяжело мне рассказывать о последних минутах жизни Клейменова и его боевых товарищей. Надеясь получить сведения о замыслах губЧК, размещении войск в Соль-Илецком гарнизоне, бандиты долго истязали чекистов. Били сапогами, кололи шашками, прижигали огнем.

Первым умер зарубленный Елатомцевым Дмитрий Иванович Клейменов. Затем зарубили и остальных. На изувеченные трупы наткнулся отряд чоновцев, преследовавший бандитов. Здесь же, неподалеку от полуразрушенного мазара, похоронили всех с воинскими почестями.

Когда молодые чоновцы рассказывали мне о злодействах бандитов, о похоронах моих старших товарищей, голоса у них дрожали от волнения и слезы гнева и бессилия стояли в глазах. Продержись чекисты еще час, и подмога к ним успела бы. Вот почему-я говорю, что мое присутствие не помешало бы Дмитрию.

И еще я жалею, что не пришлось мне принять участие в разгроме банды Серова. Говорят, отбивались подлюки до последнего патрона. Знали, что пощады не будет, так как все руки в невинной крови были.

А вот Серова взяли. Да-а. Редкая гадина была. Ответил за все сполна.

Пишу о друзьях своих славных, а сам думаю: а вот в новой прекрасной жизни, через 50 или 100 лет, вспомнят ли о нас, о том, как приходилось нам защищать нашу революцию?

От автора. Когда от нас навечно уходят герои, мы говорим: «Память о вас вечно будет жить в наших сердцах». И это правда. Если память одного человека смертна, то память всего народа — вечна. Могут забываться чьи-то имена, детали, но не сам подвиг.

Если вам, дорогой читатель, придется побывать в совхозе Жиренкуп Актюбинской области, то обязательно посетите братскую могилу, где захоронены оренбургские чекисты. Поклонитесь им и помните, кому мы обязаны за наше счастье, за Страну Советов.

В. ДУБРОВКИНА, С. СТЕЦЮК

«Я остался в Советской России…»

Начальник контрразведки Иванчик стремительно вошел в свой кабинет, в ярости швырнул перчатки на стол и резко опустился в старенькое потертое кресло.

— Ничего, ты у меня еще заговоришь, — зло бормотал он, — уломаем! Посидишь в морозильной камере — все скажешь! Ледничок еще действует исправно…

— Ты один? — с порога спросил поручик Яснов, давний друг и сослуживец Иванчика. — Мне показалось, что ты с кем-то разговариваешь. Опять неприятности? Уж больно свирепый вид у тебя.

— Да, дела неважные, — ответил Иванчик. — Много всякого. Но есть и то, что меня особенно беспокоит. Речь о том клубке подпольных глашатаев Советской власти среди пленных. Вроде бы и нити в наших руках…

— Видишь ли, дорогой друг, до сих пор в твоей службе все было безоблачно, так что можно и смириться с временными тучами. Вспомни слова Софокла: «Великие дела не делаются сразу».

— Это все в идеале. А реальность подсовывает мне пустые дни допросов, а этому политзаключенному немцу из седьмой камеры — какую-то, я бы сказал, поразительную стойкость. Откуда только силы берет — с виду вовсе не богатырь… Ну а наших ребят не надо учить, как «выбивать» показания.

— Опять Рейном занимался? Поставь к стене, без сомнения запросит пощады.

— Ставили, и не раз. Зажмуривается, напряженно ждет выстрелов. А после команды «отставить» смотрю в его лицо и удивляюсь — как будто спокойное. Только в глазах тоска и упрек.

Иванчик встал и медленно подошел к окну, понемногу успокаиваясь. Яснов стал рядом. Оба закурили, глядя на улицу. Светило мартовское солнце. Весна уже подъела придорожные сугробы. Сильно осевшие, они, словно дразня, тускло поблескивали острыми языками. На дороге в луже купались воробьи.

— Вот оно, утро года! Как будто и нет ни стрельбы, ни крови… — задумчиво сказал Яснов и, помолчав, добавил: — Ну ладно, пойду. Я ведь зашел на минуту за таблеткой от головной боли, а сейчас вроде бы отпустило. Ну а немец твой, не сомневаюсь, скажет все, что надо.

Когда за офицером закрылась дверь, Иванчик сел к столу, открыл дело и стал читать, пытаясь найти ответ на вопрос, почему этого человека не удается сломить.