Роберт Маркем - Полковник Сун Страница 9

Сэр Рэналд нахмурился.

– Но Парис – это ведь мужское имя. Вряд ли...

– Совершенно справедливо, сэр, имя похитителя Прекрасной Елены, из-за которого разразилась Троянская война. Однако, если присмотреться внимательнее...

Крофорд протянул министру измятый клочок дешевой линованой бумаги. Министр все с тем же хмурым видом надел очки в тяжелой черной оправе и уставился на записку.

– То что? – буркнул он.

– Вот здесь, сэр, прямо над словом “Парис” написано, правда, не очень разборчиво, “если не получится”. То есть, если Антигона и две другие девушки будут, скажем, в отъезде или чем-то ему не подойдут, то Парис все устроит.

– М-м, – сняв очки и кусая дужку, сэр Рэналд бросил моментальный взгляд на Тэннера, который по-прежнему что-то выяснял по телефону. – Что вы там говорили о правдоподобии?

– По моему мнению, это все подстроено, сэр. Иначе следует признать, что они совершили три оплошности: во-первых, не спрятали труп, во-вторых, не вытащили все из его карманов, в-третьих, вообще их не обыскивали. Поэтому...

– Вы полагаете, что это ложный след?

– Как раз напротив, сэр. Я полагаю, что это недвусмысленное указание, что искать нужно в Греции.

Повесив трубку, Тэннер вернулся на свое место. Теперь он глядел на инспектора с нескрываемым уважением.

– По словам Мэри Кирис из нашего посольства в Афинах, все четыре имени – нормальные современные имена. А цифры могут быть номерами телефонов в Афинах, Солониках и еще в паре крупных городов.

– Это уже что-то, джентльмены, – глаза сэра Рэналда почти полностью утонули в складках удовольствия. – Это уже что-то.

– И это “что-то” наполовину нами разгадано. Вот уже около четверти часа Джеймс Бонд сидел, глубоко обхватив голову руками. Казалось, он дремлет. Но в действительности он прилагал все усилия, чтобы заставить свой утомленный мозг неотступно следить за всеми поворотами обсуждения. Теперь, когда его голос зазвучал в этой низкой, задымленной комнате, он выпрямился и внимательно смотрел на Тэннера.

– Инспектор Крофорд абсолютно прав. Это ловушка. Или точнее сказать – приманка. Им необходимо было заполучить меня. Очевидно, их намерения не изменились. Записка с именами и телефонами – великолепный образец импровизации, цель которой заставить меня броситься в погоню. Что я, безусловно, и сделаю. Собственно, им достаточно было оставить записку с одним единственным словом – ГРЕЦИЯ.

Тэннер задумчиво кивнул.

– И куда ты направишься?

– Все равно, – сказал Бонд. – Хотя бы в Афины. Это не имеет значения, ибо мне не придется их искать, они найдут меня сами.

V. Ночь полковника Суна

Остров Враконис находится в Эгейском море на полпути между южными оконечностями Греции и Турции, или, точнее сказать, почти в центре треугольника, который образуют острова Наксос, Иос и Парос. Так же, как и лежащий в тридцати милях к югу остров Санторин, Враконис возник в результате вулканического извержения. Он представляет собой остатки потухшего еще в доисторическую эпоху гигантского кратера. Движения почвы – подъемы и оседания – наделили остров рваной береговой линией, вдоль которой, словно хребет животного, тянется беспорядочная гряда холмов, достигающих местами высоты 1. 200 футов. С воздуха Враконис похож на серп, нарисованный рукой изрядно подвыпившего художника. Конец серпа отломан – между безымянным кусочком суши и северной оконечностью острова пролегает полоса отмели шириной ярдов в сто. На маленьком островке живут люди, но кроме пары утлых рыбацких хижин там есть всего один дом, расположенный в дальнем конце острова – длинное приземистое строение, облицованное ослепительно белым камнем и окруженное пальмами и кактусами. Владелец дома, пирейский яхтостроитель, сдает его в летние месяцы отдыхающим иностранцам.

Сейчас дом занимали двое французов, как явствовало из их паспортов. Обитатели дома производили впечатление людей мрачных и неразговорчивых, их кожа говорила о том, что отдыхать на солнце они не привыкли. О том же говорило и их поведение. Бледные, в пестрых купальных костюмах, они изредка выбирались на причал (все время пустовавший), чтобы посидеть в легких шезлонгах или вяло и очень недолго поплескаться в воде. Чаще всего их вообще не было видно. Казалось, что они не знали, чем заполнить время, остававшееся у них до начала работы, ради которой они сюда прибыли.

Их личности, намерения, а также многое другое было прекрасно известно полковнику Особого диверсионно-террористического отдела Народно-освободительной армии Китая Сун Лян-дану. Теперь, когда он сидел возле раскрытого окна маленького и ничем не защищенного домика, расположенного на основной части острова, полковник Сун не видел мужчин. Чтобы увидеть их, хотя бы мельком, ему пришлось бы выйти из дома, подняться по густо заросшему склону холма до высоты 250 футов над уровнем моря, и лишь тогда его взгляду открылось бы расположенное в километре отсюда строение. Однако с момента своего появления на острове, куда он прибыл морем накануне ночью, полковник Сун не покидал своего убежища. Легко узнаваемый восточный тип лица служит серьезным препятствием для экспансии китайского шпионажа в Западной Европе. Исключение составляют лишь Соединенные Штаты и Великобритания, где выходцы с Востока попадаются то и дело. На греческих островах они чрезвычайно редки. Поэтому ни у кого на Враконисе и вообще за пределами Китая не должно было возникнуть подозрения, что именно в этом месте и в этот момент может оказаться китаец.

Но если все же кому-нибудь удалось увидеть полковника, то его поразила бы внешность Суна. Сун был высок для китайца, почти шесть футов. Крупный остов и длинный череп выдавали в нем выходца из северного Тибета. Его кожа, имевшая светловато-желтый оттенок, иссиня-черные волосы и характерный разрез глаз убеждал в его восточном происхождении. И лишь посмотрев прямо в глаза Суну, можно было заметить, что в его жилах течет не только китайская кровь. Его радужные оболочки имели необычайно красивый оловянно-серый оттенок, как у новорожденного, унаследованный им от своих далеких предков – средневековых завоевателей, пришедших из Киргизии. Однако не многим представлялась возможность заглянуть в эти глаза. И уж, во всяком случае, не дважды.

День угасал, однако полковник все не вставал с жесткого деревянного стула. Чтение было его обычной страстью, но в этот вечер он настраивал мозг и чувства на то, что ему предстояло совершить. Он выкурил подряд две сигареты, не вдыхая дыма и даже не вынимая сигарет изо рта. Сигареты были английские “Бенсон-энд-Хеджес”. Сун не разделял обычной среди коллег неприязни ко всему английскому, которая, как он не без оснований подозревал, объяснялась скорее позой, чем искренним убеждением. Многое в этой культуре ему импонировало, и в каком-то смысле его огорчала ее обреченность.

Да и сами британцы (правда, с женщинами он не встречался) часто вызывали у него восхищение. Впервые он столкнулся с ними в сентябре 1951 года в лагере для военнопленных близ Пхеньяна. Тогда ему шел двадцать первый год. Прикомандированный в качестве консультанта по методике ведения допросов к майору Северо-Корейской армии Паку, младший офицер Сун получил возможность близко узнать британских солдат. Он продолжал общаться с представителями западного мира и после сентября 1953 года, когда последний британец отбыл на родину, но, главным образом, это были французы, австралийцы и американцы. С ними тоже было интересно работать, но совсем не так, как с британцами – “его” британцами, как он привык называть их в мыслях. С тех пор ему удалось поработать лишь с одним случайно захваченным в Китае английским разведчиком и пленным американцев ; Южного Вьетнама, который оказался недавним эмигрантом из “доброй старой Англии”. К счастью для Суна его репутация как специалиста по допросам британцев стала известна его начальству и даже достигла ЦК, поэтому редкий пленник-британец миновал его. Однако вот уже почти шесть месяцев он сидел без работы. Теперь полковник с трудом сдерживал легкий озноб нетерпения, который охватывал его при мысли о предстоящей сегодня встрече с “его” британцами и о 72-часовом непрерывном общении с ними.

Услышав осторожный стук в дверь, Сун дружелюбно ответил по-английски:

– Да. Войдите.

Дверь отворилась, и в полосе света обозначился силуэт девушки. Также по-английски она робко проговорила:

– Товарищ полковник, можно я включу свет? – ее низкий голос звучал негромко.

– Только сначала я закрою ставни, а потом включишь.

Яркий свет лампы без абажура упал на каменный пол без покрытия, белые стены, дешевый стол неопределенного вида и такой же стул. Царившая в комнате атмосфера камеры для допросов успокоила полковника, он вновь ощутил в себе уверенность.

Внезапный свет не ослепил его. Внешность девушки, при всех ее очевидных достоинствах, также не произвела на него никакого впечатления.