Платон Обухов - Охота на канцлера Страница 9

Когда Вера вышла на улицу и стала ловить такси, один из громил догнал ее и всунул в руку конверт:

— От шефа. Двести франков…

Тюренн больше не звонил и роз не приносил. Но когда однажды вечером Вера вышла прогуляться, из-за темных кустов неожиданно выскочили двое здоровых парней в одинаковых черных плащах. Широкие кепи бросали на лица тень.

Циркачку жестоко избили, отняли сумочку, издевательски разбросали по газону пудреницу, помаду, разбили зеркало. Перед тем, как скрыться, один из молодых людей схватил Веру за горло и прошептал:

— Крошка, если будешь и дальше упрямиться, ты не сможешь лечь в постель не то что с восьмидесятилетним стариком, но и с таким молодцом, как я!

Германия (Бонн)

Заседание германского кабинета министров подходило к концу, когда с места поднялся министр обороны и вооружений фон Мольтке.

— Я требую нескольких минут внимания, — объявил он. — Всем известно, как много значит для нации ее лидер. Тем более в такой переломный для Германии момент, как сейчас. Господин Гельмут Фишер — не только олицетворение германской нации. Он также символ ее устремленности в будущее, несгибаемого духа, упорства в достижении поставленных целей. Мы это понимаем и ценим. Но это отлично понимают и наши враги. Поэтому, — повысил голос фон Мольтке, — участились попытки лишить жизни нашего канцлера!

— Вы серьезно думаете, что мне угрожает опасность? — спокойно спросил Фишер.

— Говорю вам, господин канцлер, что тот, кто засыпает на мине с зажженным фитилем, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами! Впрочем, гораздо лучше, чем я, об этом может сообщить шеф военной разведки Германии Курт Хаусхофер.

Отто фон Мольтке сел, и в зал заседаний протиснулась плотная фигура Хаусхофера. В молодости, проходя курс обучения в Геттингенском университете, Курт увлекался борьбой. Был неоднократным чемпионом Германии — сначала среди студентов, а затем и в общем зачете. В домашней коллекции медалей Хаусхофера хранилось несколько серебряных и бронзовых наград мировых и европейских первенств. Он и сейчас не меньше двух раз в неделю забегал в борцовский зал «размять старые кости».

— На нашего канцлера готовят покушение в основном поляки. На их совести — девяносто пять процентов заговоров. Они видят в господине Фишере символ объединенной Германии, стремящейся к экспансии на восток. Я не хочу вдаваться в подробности, так это или нет. — Подняв руку, Хаусхофер успокоил взбудораженных членов кабинета. — Я стараюсь нарисовать лишь объективную картину. Наши противники считают канцлера именно таким. Поэтому я уверен: следует принять усиленные меры безопасности. — Он оперся руками о край стола и напряг свою бычью шею. — Наше столетие уже знает примеры убийств Кеннеди, Зия-уль-Хака, Индиры Ганди и других политиков. Я не хочу, чтобы в этом списке фигурировал Гельмут Фишер, который пользуется нашей общей любовью!

— Что конкретно вы намерены предложить? — нетерпеливо воскликнул Шпеер. Он терпеть не мог демагогии.

— Нужно усилить охрану канцлера в качественном и количественном отношении! Я предлагаю укрепить Службу безопасности опытными людьми из военной разведки и контрразведки, дать заказ нашим электронным фирмам на создание дополнительных защитных средств, позволяющих выявлять людей с оружием и взрывчаткой на расстоянии до двухсот метров. Надо продумать, как улучшить охрану канцлера во время переездов — по стране и за рубежом.

— Все это общие слова, — поморщился министр энергетики Дитрих Геншер.

— Мне кажется, кабинет может ограничиться решением принципиального вопроса об усилении охраны безопасности канцлера и выделении на эти цели дополнительных ассигнований. Думаю, полутора миллиардов марок хватит на первых порах. А специальная комиссия в составе компетентных специалистов из Службы безопасности, военной разведки и контрразведки, министерства внутренних дел и других ведомств должна разработать конкретные пути решения этой проблемы, — решил придать законченность рассуждениям своего подчиненного фон Мольтке. — Я предлагаю назначить главой такой комиссии шефа Службы безопасности Генриха Роммеля.

За это предложение проголосовали единогласно при одном воздержавшемся — самом канцлере.

На следующий день Роммель приступил к формированию комиссии. Но он занимался этим без всякого желания. До истечения отпущенного ему канцлером срока осталось три дня, а он еще не придумал сколько-нибудь эффективного способа установить слежку за фон Мольтке.

Франция (Париж)

Церковь Сен-Эсташ — одна из самых интересных в Париже. Прошло два века с окончания строительства Нотр-Дам на Иль-де-ля-Сите, когда богатые торговцы, жившие на правом берегу Сены, решили, что они достаточно состоятельны и могущественны, чтобы соревноваться с феодалами хотя бы в области архитектуры. Собрав деньги, они затеяли строительство церкви Сен-Эсташ, пытаясь превзойти Нотр-Дам. Но строительство растянулось на сто пять лет, закончившись лишь в 1637 году, и внешний вид церкви стал причудливым смешением двух разных архитектурных стилей. Контрфорсы Сен-Эсташ — почти невесомые, как бы парящие в воздухе — были несомненно готическими. А вот колонны, полукруглые арки и окна явно строились мастерами, работавшими в стиле Ренессанса.

Вера Наумова стояла на ступенях Сен-Эсташа и наигрывала на старенькой флейте единственную мелодию, которую знала — «Свадебный марш» Мендельсона. Рядом с ней лежала коробка из-под обуви.

На циркачке были черные заплатанные брюки, клетчатая рубашка и потрепанная серая куртка — все, купленное в самом дешевом комиссионном магазине.

Бравурный марш звучал грустно. Вера играла с раннего утра, но денег в коробке набралось всего франков тридцать, не больше.

Домой можно было не спешить. Вера давно съехала с квартиры и теперь ютилась в здании, принадлежавшем французской Армии спасения. В первую же ночь ее попытались изнасиловать безработные марокканцы. Она не стала жаловаться привратнику, просто собралась с силами и так отдубасила насильников, что они с позором сбежали. Больше к Вере никто не приставал, но она предпочитала проводить в доме Армии спасения как можно меньше времени. Боялась мести марокканцев.

Франсуа Тюренну пришлось провести в приемной Мишеля Вальмана почти час, прежде чем банкир соизволил наконец принять его.

Сидя за массивным столом, в черном костюме, безукоризненно белой рубашке и красном галстуке, банкир казался весьма представительным.

Когда Франсуа вошел в кабинет, Вальман даже не предложил ему сесть. Тюренну пришлось с видом провинившегося школьника стоять под огромной люстрой, которая одна стоила столько же, сколько весь его «Монплезир» вместе со всем реквизитом.

— Ну-с, — холодно промолвил банкир, — чем ты можешь похвастаться?

— Ничем, — выдавил из себя Тюренн.

Он проклинал тот день и час, когда соблазнился возможностью без особых трудов получить пятьдесят тысяч франков. «Я мог бы легко отказать Вальману, сославшись на то, что Вера, воспитанная в детстве на принципах коммунистической идеологии, не отдается за деньги. Объявил бы ему, наконец, что Вере в силу своей профессии запрещено сближаться с мужчинами. Да мало ли что… — казнил себя владелец „Монплезира“. — А теперь я потерял Веру, благодаря которой смог выбраться из кризиса, да и Вальман вряд ли заплатит обещанное».

— Если ты не будешь шевелить мозгами и не заставишь циркачку лечь ко мне в постель, то станешь безработным, — безжалостно констатировал банкир.

— Но я делал все, что возможно! — запальчиво крикнул Франсуа. — Предлагал деньги, работу, квартиру даже тогда, когда она стала нищей и поселилась в приюте Армии спасения вместе с отбросами общества. По моему заданию ее пытались изнасиловать марокканцы. Но она упрямо дует в свою флейту на ступеньках церкви Сен-Эсташ, собирая деньги на поездку в Лондон. Мужчин у нее нет… Это — чисто русское упрямство, месье Вальман. Нам, западноевропейцам, его не понять…

— Золоту все подвластны!

— Но не русские! Русские женщины — особенно упрямы. Вспомните Толстого, его Анну Каренину. Смогла бы француженка использовать поезд в качестве гильотины?

— Так ты отказываешься!

Глядя на разгневанного банкира, трудно было поверить, что ему больше восьмидесяти лет. Он словно помолодел наполовину.

— Я попытаюсь еще раз, — сник Тюренн. — В моем положении выбирать не приходится…

— Это ты правильно заметил. — Вальман выписал чек на десять тысяч франков и перебросил его через стол Тюренну. — Если ты не уложишь Веру ко мне в постель, — а это для меня дело принципа — тебе придется распродать остатки имущества «Монплезира» и бежать регистрироваться на биржу труда. Или искать вторую наездницу, которая поможет сотворить второе чудо — завлечет зрителей в твой цирк.