Харлан Кобен - Скованные одной цепью Страница 10

— Жду не дождусь.

Когда-то сон был для Майрона забвением.

Но эти времена прошли. Теперь он мог часами лежать в кровати, уставившись в потолок и боясь закрыть глаза. Потому что во сне он возвращался в то место, которое следовало забыть. Он знал, как справиться с этим — показаться мозгоправу или кому-нибудь в этом роде, — но знал и то, что скорее всего ни к кому не пойдет. Банально, но чем-то вроде лекарства для него стала Тереза. Когда он спал с ней, ночные кошмары отступали.

Первое, о чем он подумал, когда будильник задребезжал и вернул его в настоящее, — было то же самое, что при попытке закрыть глаза. Вернее, не что, а кто — Брэд. Странно. Дни, иногда недели, может, даже месяцы проходили без мыслей о брате. Их отчуждение походило на несчастье. Когда мы утрачиваем что-то, часто говорят, что время исцеляет любые раны. Чушь это. На самом деле ты угнетен, ты оплакиваешь что-то или кого-то, ты рыдаешь так, что кажется, конца этому не будет, а потом наступает момент, когда верх берет инстинкт самосохранения. Всему приходит конец. Ты просто не позволяешь, не можешь позволить себе «туда вернуться», поскольку боль была слишком сильна. Ты определяешь себе границу. Ты протестуешь. Но подлинное исцеление так и не наступает.

Неожиданное появление Китти смяло протестные настроения и выбило Майрона из колеи. И что же дальше? Очень просто: надо поговорить с теми — а их всего двое, — кто может хоть что-то ему сказать о Китти и Брэде. Майрон достал мобильник и набрал номер дома в Ливингстоне, Нью-Джерси. Туда сейчас из Бока-Ратона на неделю приехали родители.

— Да? — Трубку взяла мама.

— Привет, мам, — сказал Майрон, — ты как?

— Отлично, сынок. А ты?

Пожалуй, ее голос был даже слишком нежен, словно недостаточно оптимистичный мог разбить ей сердце.

— Я тоже. — Майрон подумал, не спросить ли сразу про Брэда, но нет, к этому следовало подойти постепенно, с тактом. — Я подумал, может, вы с папой поужинаете со мной сегодня?

— Только не у Неро, — заявила она. — К Неро мне не хочется.

— Ну и ладно.

— Что-то мне сейчас ничего итальянского не хочется. А Неро итальянец.

— Договорились. К Неро не пойдем.

— У тебя когда-нибудь так бывало?

— Как так?

— Когда тебе чего-нибудь не хочется? Я имею в виду их кухню. Вот, например, как мне сейчас. Мне просто не хочется ничего итальянского.

— Ладно, понял. А чего бы тебе хотелось?

— Может, китайского? Китайская кухня во Флориде мне не нравится. Слишком жирно.

— Ясно. Как насчет «Баумгарта»?

— Да, мне нравится как там жарят цыплят. Но что это за название для китайского ресторана — «Баумгарт»?.. Похоже на еврейскую кондитерскую.

— Раньше так и было, — заметил Майрон.

— Правда?

Майрон уже раз десять как минимум объяснял матери, откуда взялось название.

— Ладно, мам, мне пора. Заеду за вами в шесть. Скажи папе.

— Непременно. Поосторожнее, сынок.

Та же нежность в голосе. Он повторил ей те же слова. Повесив трубку, Майрон решил сам предупредить отца о вечерних планах. Ничего хорошего в этом нет — получается, он вроде как предает мать, — но у нее с памятью… ладно, на сегодня с протестами можно покончить, не так ли?

Майрон наскоро принял душ и оделся. После возвращения из Анголы он, уступая требованиям Эсперансы, взял за правило совершать утреннюю прогулку. Он вошел в Центральный парк с Семьдесят второй улицы и двинулся на юг. Эсперанса обожала прогулки, но Майрон так и не научился находить в них удовольствие. Характер не позволял ему проветривать мозги, или успокаивать нервы, или искать утешения, или что еще там ожидается от того, что переставляешь ноги. Но Эсперанса убедила: для его головы это полезно, — и заставила пообещать, что в течение трех недель он будет выходить на прогулку.

Увы, она ошиблась, хотя, возможно, он действовал не по правилам. На протяжении большей части прогулки Майрон не вынимал из ушей наушники, разговаривая с клиентами и размахивая руками, как… ну, скажем, как большинство завсегдатаев парка. Тем не менее чувствовал он себя лучше, постепенно становился самим собой. Наконец Майрон набрал номер Сьюзи Ти. Она откликнулась на первом же гудке.

— Ну что, нашли? — спросила Сьюзи.

— Нашли. А потом потеряли. Тебе приходилось слышать о ночном клубе «Даунинг, три»?

— Конечно.

Конечно.

— Ну так вот, Лекс был там вчера вечером. — Майрон рассказал, как нашел его в вип-зале. — Он заговорил об «инфекционном» воздействии секретов и отказа от откровенности.

— Ты ему сказал, что это вранье?

— Да.

— А он?

— Понимаешь, нас вроде как прервали. — Майрон прошел мимо стайки ребятишек, играющих у фонтана на площадке. Может, в этот солнечный день и были дети счастливее этих, но Майрон так не думал. — Мне надо тебя кое о чем спросить.

— Я уже ответила. Это его ребенок.

— Да я не о том. Готов поклясться, что вчера вечером я видел в клубе Китти.

Молчание.

Майрон остановился.

— Сьюзи?

— Да-да, я слушаю.

— Когда ты в последний раз видела Китти? — спросил Майрон.

— А когда она сбежала с твоим братом?

— Шестнадцать лет назад.

— В таком случае вот мой ответ: шестнадцать лет назад.

— Выходит, мне просто показалось, что это она?

— Я этого не говорила. Более того, держу пари, что это была именно она.

— Может, объяснишь?

— У тебя компьютер далеко?

— Далеко. Я иду в контору. Должен быть там через пять минут.

— Забудь. Можешь схватить такси и подъехать ко мне в академию? Мне все равно надо тебе кое-что показать.

— Когда?

— Сейчас у меня начинается урок. Что, если через час?

— Идет.

— Майрон?

— Да?

— А как выглядел Лекс?

— Отлично.

— Знаешь, у меня дурное предчувствие. Мне кажется, я вот-вот во что-то вляпаюсь.

— Не вляпаешься.

— Да уже началось.

— Не на этот раз. Твой агент тебе не позволит.

— Не позволит, — повторила она, и Майрон так и увидел, как она качает головой. — Если бы это сказал кто-нибудь другой, я решила бы, что более жалкой отговорки и не придумаешь. Но если это говоришь ты… впрочем, нет, извини, все равно это отговорка.

— Увидимся через час.

Майрон зашагал быстрее, направляясь в «Лок-Хорн-билдинг» — да, полное имя Уина было Уиндзор Хорн Локвуд, — и поднялся на лифте на двенадцатый этаж. Дверь лифта выходила прямо в приемную «Эм-Би пред», и порой, когда в лифте ехали дети и нажимали не на ту кнопку и дверь открывалась на двенадцатом, они так и вскрикивали при виде того, что им открывалось.

Верзила Синди. Чрезвычайный и полномочный секретарь «Эм-Би пред».

— Доброе утро, мистер Болитар! — провизжала она высоким голосом пятнадцатилетней девочки, увидевшей своего кумира с обложки журнала «Тин бит». Рост Верзилы Синди был шесть футов пять дюймов. Она недавно прошла четырехдневный курс «промывания» соком, в результате чего стрелка весов застыла на делении 310 фунтов. Руки ее напоминали диванные подушки, голова — чурбан.

— Привет, Верзила Синди.

Она требовала, чтобы Майрон называл ее именно так, а не просто «Синди» или, если уж на то пошло, «Верзила». Сама же, хотя знакомы они были уже много лет, предпочитала обращаться официально: мистер Болитар. Ему показалось, что сегодня Верзила Синди чувствует себя лучше. Диета портила ее обычно радужное настроение. Синди чаще рычала, чем разговаривала по-человечески. Ее дешевый макияж был выдержан в брутальных черно-белых тонах, представляя собой нечто среднее между стилем готов, популярным в девяностые, и стилем группы «Кисс», распространенным в семидесятые. Сегодня, как, впрочем, и обычно, макияж выглядел так, словно Синди наложила толстенный слой краски и подставила лицо под раскаленную лампу.

Верзила Синди вскочила, и хотя Майрона давно уже не поражали ее наряды — как правило, топики и батники из синтетики, — нынешний прикид поверг его в шок. Платье, вроде как шифоновое, было сшито из узких лент, струившихся по телу. Тонкие, полупрозрачные, розовато-алые ленты начинались от груди, хитроумно извиваясь, тянулись вниз, к бедрам, и обрывались чуть выше колен. Сшиты они были неплотно и болтались примерно как лохмотья у Брюса Баннера после превращения в Халка.[9] Она улыбнулась Майрону и круто развернулась на одной ноге, пошатнув при этом земную ось. На спине у Синди, выше копчика, обнажился вырез в форме ромба.

— Нравится? — осведомилась она.

— Пожалуй.

Верзила Синди повернулась к Майрону лицом, положила ладони на бедра, прикрытые гофрой, и надула губы:

— Только «пожалуй»?

— Потрясающе.

— Мой собственный эскиз.

— Ты у нас очень талантливая.

— Как думаете, Тереза оценит?

Майрон открыл было рот, но промолчал. Ничего себе.