Росс Макдональд - Холод смерти Страница 10

Мадж Герхарди открыла дверь и посмотрела на меня мутным взглядом. Несмотря на косметику, было видно, что она плакала.

— Вы частный детектив?

— Да. Можно войти?

— Входите, если хотите. Какая разница. Его нет.

Я уже догадался об этом по ее осиротевшему виду. Я прошел за ней по затхлому коридору в гостиную с высоким потолком. В углах стропил суетились пауки, а сами стропила были затканы паутиной так плотно, что, казалось, в комнату просачивается с улицы туман. Мебель была расшатана. Пустые и полупустые стаканы и бутылки стояли на столах и на полу, из чего можно было сделать вывод, что пьют здесь уже не первый день и попойка может начаться снова, если я не буду осторожен.

Мадж поддела ногой пустую бутылку и рухнула на диван.

— Это вы виноваты, что он ушел, — жалобно произнесла она. — Он начал собираться сразу, поговорив с вами.

Я опустился на стул напротив нее.

— Бегли сказал, куда он едет?

— Нет, он ничего не объяснил мне. Он просто сказал, чтобы я не ждала его, что он уже не вернется, все кончено. Зачем вам понадобилось пугать его? Чак никогда никому не сделал ничего дурного.

— Что ж он так испугался?

— Он очень чувствительный. У него уже было в жизни столько неприятностей. Он много раз говорил мне, что ему нужен только тихий угол, где бы он мог описать свою жизнь. Он ведь пишет автобиографический роман.

— О жизни в Новой Каледонии?

— Я думаю, Чак никогда не бывал в Новой Каледонии, — произнесла она с обезоруживающей искренностью. — Все эти истории о хромовых рудниках он почерпнул из «Нэшил Джеографик». Думаю, он никогда даже не уезжал из этой страны.

— Так где же он был все это время?

— За решеткой. И вы это прекрасно знаете, иначе бы не явились за ним. Я думаю, это стыд и позор, когда человек заплатил свой долг обществу и доказал свое право на реабилитацию...

Похоже, что, вдохновленная гневом Бегли, она цитировала его, но, к сожалению, не смогла ни вспомнить конца этого высказывания, ни поддержать в себе его благородный гнев. В смутном беспокойстве она оглядывала учиненный в комнате разгром, видимо, постепенно догадываясь, что право на реабилитацию у Чака было очень сомнительным.

— Он рассказывал вам, за что сидел, миссис Герхарди?

— Вкратце. Как-то ночью он читал мне отрывок из своей книги. Его герой сидит в тюрьме и размышляет о своем прошлом, о том, как он был обвинен в убийстве, которого не совершал. Я спросила, соответствует ли это действительности, но он не ответил, а погрузился в глубокое тяжелое молчание — с ним это бывало.

Она тоже замолчала. Я чувствовал, как под ногами сотрясается пол, — океан плескался между сваями, словно веселая безрассудная разрушительная сила.

— Чак сидел за убийство? — спросила Мадж.

— Мне сегодня рассказали, что десять лет назад он убил свою жену. Я еще не уточнял. Вам что-нибудь известно?

Она покачала головой. Ее лицо стало вытягиваться, словно сырое тесто под влиянием собственного веса.

— Наверное, это ошибка.

— Надеюсь. Кроме того, мне сказали, что его настоящее имя Томас Макги. Он когда-нибудь пользовался этим именем?

— Нет.

— Зато это очень хорошо увязывается с другим фактом, — сказал я, размышляя вслух. — Девушка, которую он посетил в «Прибое», до замужества носила это же имя. Он сказал, что она напомнила ему дочь. А я думаю, что она на самом деле его дочь. Он когда-нибудь говорил о ней?

— Никогда.

— И не приводил ее сюда?

— Нет. Он никогда бы не привел сюда дочь. — Она подошла к бутылке, которую опрокинула по дороге, поставила ее и снова упала на диван, словно этот поступок отнял у нее последние силы.

— Давно Бегли или Макги поселился у вас?

— Пару недель назад. Мы собирались пожениться. Так одиноко без мужчины.

— Могу себе представить.

Мое сочувствие словно вдохнуло в нее жизнь.

— Но они не остаются со мной. Я стараюсь, чтобы им было хорошо, но они не остаются. Не надо было мне разводиться с первым мужем. — Взгляд ее унесся в далекое прошлое. — Он относился ко мне как к королеве, но я была молода и глупа и не придумала ничего лучше, как бросить его.

Мы прислушались к шуму воды под домом.

— Вы думаете, Чак уехал с девушкой, которую вы называете его дочерью?

— Сомневаюсь, — ответил я. — А каким образом он уехал отсюда, миссис Герхард? На машине?

— Нет, он не позволил отвезти его. Сказал, что пойдет пешком и сядет на лос-анджелесский автобус. Он останавливается там, за углом, по требованию, вышел на дорогу со своим чемоданчиком и исчез. — Теперь в ее голосе сочетались нотки сожаления и облегчения.

— Когда?

— Около трех.

— У него были деньги?

— Наверное, только на билет. Но много у него не могло быть. Я давала ему деньги, но он брал только на самое необходимое и всегда повторял, что это взаймы и что он отдаст их, когда опубликует книгу. Но мне совершенно все равно, вернет он их или нет. Мне нужен он.

— Правда?

— Да. Чак — хороший человек. И мне совершенно наплевать, что он успел натворить за свою жизнь. Человек может измениться к лучшему. Он ни разу не обидел меня. — Это был еще один взрыв искренности. — Я доставляла ему неприятности. У меня сложные отношения с алкоголем. А он пил со мной только для того, чтобы мне не было одиноко. Не хотел, чтобы я пила одна. — Она моргнула водянистыми глазами. — Может, выпьете?

— Нет, спасибо. Мне пора. — Я встал. — Вы уверены, что он не сказал куда едет?

— В Лос-Анджелес, больше ничего. Он обещал, что даст мне знать о себе, но я не надеюсь на это.

— Дадите мне знать, если он позвонит или пришлет письмо?

Она кивнула. Я дал ей свою визитную карточку и сообщил, где остановился. Когда я вышел из дома, граница тумана уже подползла к шоссе.

По дороге к Брэдшоу я еще раз остановился у мотеля. Портье сказал, что Алекс так и не появлялся. Поэтому я не удивился, обнаружив его красный «порше» у дома Брэдшоу.

Над деревьями поднималась луна, и я дал волю своему воображению, представив себе Алекса и его невесту, уютно устроившихся в привратницкой и уже разрешивших все свои проблемы. Но тут я расслышал звуки женских рыданий, и золотые мечты рассеялись. Она плакала отчаянно и громко, это были звуки, напоминавшие вой смертельно раненного кота.

Дверь привратницкой была приоткрыта, и дорожка у входа освещена льющимся изнутри светом, который был словно выдавлен доносящимися из помещения криками. Я открыл дверь.

— Убирайтесь отсюда! — крикнул Алекс.

Они сидели на диван-кровати в крохотной комнатке. Он обнимал ее за плечи, но это не было любовной сценой. Казалось, она изо всех сил сопротивляется, пытаясь освободиться из его объятий. Так в психиатрических больницах сестры часами держат буйных пациентов, чтобы не пеленать их в смирительные рубашки.

Блузка на ней была разорвана, одна грудь почти обнажилась. Долли попыталась отбиться от Алекса головой, и я увидел ее лицо. Оно было серым, помертвевшим, с застывшей маской отчаяния.

— Убирайтесь! — выкрикнула она мне.

— Нет уж, пожалуй, я побуду с вами, — ответил я обоим.

Я закрыл дверь и вошел в комнату. Ее рыдания начали постепенно затихать. Хотя рыданиями это было трудно назвать — ее глаза были застывшими и сухими. Она прижалась к Алексу. Он был бледен.

— Что случилось, Алекс?

— Не знаю. Я ждал ее здесь, она пришла несколько минут тому назад. Пока я от нее мало чего добился. Она страшно расстроена из-за чего-то.

— Это называется шок, — произнес я, размышляя, насколько он сам близок к этому состоянию. — С ней что-нибудь произошло?

— Похоже, — пробормотал он. Его взгляд был обращен внутрь себя, словно там он пытался найти силы, чтобы преодолеть новые несчастья.

— Она ранена, Алекс?

— Кажется, нет. Она бежала сверху вниз по дороге, а потом попыталась повернуть обратно. Она так сопротивлялась, когда я останавливал ее.

И тут, словно для того, чтобы продемонстрировать свои силы, она вырвала у Алекса руки и принялась колотить его по груди. Руки ее были в крови, на рубашке оставались красные отпечатки.

— Пустите меня! — умоляюще воскликнула она. — Я хочу умереть. Я заслужила это.

— Алекс, на ней кровь.

— Убита ее подруга.

— Это я во всем виновата, — вдруг произнесла она совершенно спокойно.

Он схватил ее за руки и прижал к себе. Он начал вести себя, как мужчина.

— Долли, успокойся. Ты говоришь ерунду!

— Ерунду? Она лежит там в крови, это я обрекла ее на смерть.

— О ком она? — спросил я Алекса.

— Какая-то женщина по имени Элен. Никогда в жизни не слышал о ней.

Зато я слышал.

Долли принялась что-то шептать, но так монотонно, быстро и невнятно, что я едва мог разобрать. Она была сатаной, и отец ее был сатаной, и отец Элен был сатаной, и они все были связаны кровавыми узами убийств, что делало их с Элен кровными сестрами, но Долли предала ее, и теперь она убита.

— Что ты сделала с Элен?

— Я не должна была приближаться к ней. Они все умирают, как только я приближаюсь.