Картер Браун - Поклонник Страница 10

— Что значит китайского или индийского?

— Чаю, конечно. Выбирайте, какой хотите.

Я уселся в кресло, которое так же, как Ромэйр на Бродвее, видело когда-то лучшие времена.

— Полагаю, чай я пропущу, — сказал я. — Что вам известно о Харри Вейсмане?

— Весьма отвратительный тип, — четко доложил Ромэйр. — Не то чтобы знал о нем достаточно… Этот тип вскружил Джулии голову. Не возражаете, если я отлучусь на секундочку, чтобы поставить чайник на плиту? Знаю, Питер не прочь выпить чашечку чая.

Ромэйр исчез на кухне. Я закурил сигарету и осмотрел комнату. На стенах висели четыре плаката в рамах, каждый из которых представлял собой афишу, объявляющую о том, что в такой-то пьесе главную роль исполняет Эдгар Ромэйр. Я смутно припоминал, что одна из них была «хитом» около десяти лет назад.

Помнится, это было сразу после того, как я бросил службу в армейской разведке в Лондоне, рехнулся и стал полицейским в Пайн-Сити. Так и не мог понять — зачем. Наверное, мечтал жить там, где растут прекрасные апельсины, но и представить тогда себе не мог, что в Калифорнии водится столько красивых и падких на мужчин старлеток.

Я перевел взгляд на Пайнса.

— Живете здесь?

— Живу, — сказал он. — Только не смотрите на меня такими глазами, лейтенант. Между нами здесь нет никаких странных утонченных отношений. Мы с Эдгаром нормальные мужчины.

— Вы едва меня не обманули, — сказал я ему.

Ромэйр быстрым шагом вернулся в комнату.

— Так вот, как я уже говорил, лейтенант, Вейсман — весьма отвратительный тип. Человек, живущий мошенничеством и…

— Я пришел сюда разговаривать не о Вейсмане, — сказал я сдержанно. — Я пришел сюда разговаривать о другом. Прошлой ночью, за несколько часов до того, как ее убили, Джулия Грант имела стычку со Стеллой из-за вас. Вот о чем я хочу, чтобы вы мне рассказали.

— Вы мне льстите, лейтенант. — Его улыбка выражала сомнение в моих словах. — Старый пес еще кое на что годен?

— Брось ты эту слезливую пошлятину, Эдгар! — грубо прервал его Пайнс. — Возможно, в конце двадцатых в каком-нибудь захолустном театре, играющем пьесы для приезжих итальянцев, ты бы и мог вызвать таким пассажем большой фурор, но здесь, с этой ищейкой такие штучки не пройдут. Говори с ним нормальным языком. Если будешь говорить просто, он, возможно, тебя поймет.

Лицо Ромэйра медленно заплывало краской.

— Ну… я… я не понимаю, откуда вы это взяли, лейтенант? Я имею в виду то, что девочки сцепились из-за меня.

— Я взял это от Стеллы, — сказал я. — А ей-то уж как не знать. Скажите просто, что вы делали после того, как ушли со вчерашней вечеринки у Стеллы?

— Я уже говорил вашему сержанту, — сказал он упрямо, — что ушел сразу после полуночи, поехал прямо сюда, домой, и лег спать.

— У вас есть своя машина?

— Конечно.

— И вы отрицаете тот факт, что эти две дамы сцепились из-за вас?

— Само предположение смехотворно, лейтенант! Джулия сходила с ума по этому Вейсману, а Стелла уже замужем.

— Но это, кажется, никоим образом не отражается на ее любовных похождениях.

— А вот об этом я знать ничего не желаю, — сказал он убежденным тоном и гордо выгнул спину. — Я знаю, что взгляды людей за последнее врем претерпели значительные изменения, но я был воспитан в духе уважения к определенным принципам, и эти принципы…

— Эдгар! — вскрикнул Пайнс страшным голосом.

— Простите! — пробормотал Ромэйр.

— Я знаю финал этого монолога, лейтенант, — устало сказал Пайнс. — Через пять минут он встанет по стойке «смирно» и запоет американский гимн.

— Явное преувеличение! — пытался оправдываться Ромэйр.

— У вас есть какие-либо соображения по поводу того, кто мог убить Джулию Грант? — не отставал я.

— Есть. — Он на секунду улыбнулся. — Но я, конечно, не могу ничего доказать, лейтенант. Я могу лишь дать совет. Почему бы вам не поговорить с Кэнди Логан?

— Стелла Гибб советовала мне поговорить с вами, и меня это никуда не привело, — сказал я. — Теперь вы советуете мне поговорить с Кэнди Логан… почему?

— Я просто подумал, что она может быть вам полезна, лейтенант, вот и все.

Из кухни раздался резкий свист.

— Ага! — радостно воскликнул Ромэйр. — Это чайник. Вы уверены, что не хотите чашечку чаю, лейтенант?

— Уверен, — сказал я.

— Тогда вы извините меня — я отлучусь на минутку, — сказал он и умчался опять на кухню.

Я перевел взгляд на Пайнса.

— Пока мы не отклонились от темы, — где были вы прошлой ночью между часом и тремя?

Я видел, как за толстыми линзами сверкнули глаза.

— У меня алиби, лейтенант. И почти неоспоримое, если можно так сказать.

— Так скажите какое, а я поставлю вам оценку, — сказал я.

— Мне надо назвать ее имя? Это одна из тех девушек, что были на вечеринке.

— И как далеко завело вас ваше алиби?

— Дальше, чем мне хотелось бы говорить, — скромно заметил он. — Но могу сказать вам, лейтенант, если это вас устраивает, сколько оно заняло времени, — до половины четвертого.

— Я уверен, что вас можно в чем-то обвинить. За вами определенно что-то есть, — сказал я задумчиво. — Надо только хорошенько поразмышлять, за что вас посадить. Возможно, за совращение несовершеннолетних грязными стишками. Кто вас издает?

Яркий багрянец разлился по его щекам.

— Меня… э… видите ли, еще не издавали.

— Ах вот как, — сказал я. — Хорош поэт.

— Это лишь вопрос времени, — сказал он поспешно. — В Нью-Йорке сейчас два или три дома заинтересовались моими стихами.

— Нью-Йорк давно почистили, — сказал я. — А те дома, о которых вы говорите, больше не работают.

— Я бы хотел, чтобы вы оставили ваши дешевые подковырки при себе, лейтенант! — Его лицо стало пунцовым. — Меня тошнит, когда приходится встречаться с каким-нибудь неотесанным…

— Лейтенантом полиции?

Ромэйр прискакал обратно в комнату с двумя чашками того, что, по моему разумению, являлось чаем. Если это был не чай, — значит, меня обманули. Он подал одну чашку Пайнсу, затем уселся напротив меня и стал лихорадочно помешивать ложечкой темную жидкость.

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы ко мне, лейтенант?

— Да в общем-то нет, — сказал я. — Но запомните одно: отказ от дачи свидетельских показаний офицеру полиции является уголовным преступлением.

— Что вы этим хотите сказать?

— Это очень просто. Если вы не рассказываете мне обо всех известных вам фактах, которые могут иметь отношение к дан, ому делу, то сейчас можете сесть в тюрьму на о-очень долгий срок.

Я видел, как он пролил чай на блюдечко.

— Не поддавайся на провокацию, Эдгар, — сказал Пайнс. — Это старый трюк. Он просто пытается запугать тебя, чтобы ты сказал то, чего сам толком не знаешь.

— Само собой, — сказал я. — Я могу сначала припугнуть, а потом и впрямь упечь вас за решетку, если вы будете что-то скрывать от меня… причем это касается обоих.

Пайнс громко хмыкнул:

— Да он только хочет…

— Заткнись! — сказал я ему.

Он посмотрел на меня, снова открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вовремя передумал.

— Так вот, — сказал я Ромэйру. — Если вам что-то известно, то сейчас самое время рассказать все. Завтра может быть слишком поздно.

Он снова пролил чай на блюдце.

— Я не знаю, — униженно произнес Ромэйр. — Я… я правда ничего не знаю. Лейтенант, а есть у вас такая штука, как защита свидетеля? Я имею в виду…

— Эдгар! — резко оборвал его Пайнс. — Ради общего блага, закрой свой поганый рот!

Ну все, на сегодня с меня хватит этого Пайнса, подумал я. Я поднялся и подошел к тому месту, где он сидел.

— Заткнись, — сказал я ему.

— Вы не смеете… — Он медленно поднялся, глаза его округлились.

— Вытяните руки перед собой, — сказал я жестко.

Он сделал, как ему было велено. Я вынул наручники и защелкнул их у него на запястьях.

— Вы не можете со мной так поступить! — В его голосе зазвучали истерические нотки. — Почему вы арестовываете меня? По какому обвинению? Я требую объяснений! Требую вызвать моего адвоката! Вы не можете обращаться со мной как с обычным уголовником!

— Марш! — скомандовал я ему. — На кухню. — И легонько хлопнул его по плечу, указывая правильное направление.

Он с неохотой побрел на кухню, все еще громко возмущаясь. Я отцепил наручник с его левой руки и оглядел кухню. Раковина выглядела подходящим местом. Я пристегнул свободный наручник к трубе, ведущей к крану.

— Я оставлю вас здесь помедитировать, — сказал я ему. — Возможно, вас посетит вдохновение, и вы сложите пару стишков.

Я вернулся в гостиную, плотно затворив за собой кухонную дверь, из-за которой доносились протестующие вопли Пайнса о справедливости и правах человека.

Я снова подошел к своему креслу и уселся в него. Ромэйр смотрел на меня испуганными глазами.