Дело Неваляева - Владимир Алексеевич Колганов Страница 11

– Элен. А фамилии не знаю.

Да зачем ему фамилия? Всех своих девиц он знает лишь по именам. Как-то раз похвастал, показал записную книжку, где на каждую букву, исключая «ы», твёрдый знак и мягкий знак, его корявым почерком написано по нескольку имён, иногда даже места на одной странице не хватало… У Моня сразу же возник вопрос:

– А как ты различаешь девиц с одинаковыми именами?

– Всё очень просто! К примеру, есть Маша, есть Маня, есть Маруся, ещё Мария, Муся, Мариетта, Мара, а если использовать ласкательные имена типа Манечки и Мусяни, можно целый женский батальон зашифровать. Причём удобно то, что, когда звоню какой-нибудь из них, даже не надо представляться. Я говорю: «Машутка, жду!» и всё понятно – собирай манатки и бегом ко мне.

И вот теперь эта Элен. Если из его бывших, откуда у неё такая информация? Вряд ли в колонии есть бордель, да и слишком ненадёжный это контингент, чтобы доверить им какую-то тайну.

А через два часа, как и договаривались, Элен подъехала к дому на Пречистенке. Этот адрес был ей знаком. Ну кто в юном возрасте не зачитывался книгами Булгакова! Неподалёку, в доме № 24 жили дядья Михаила Афанасьевича, и Элен не раз бродила по узким переулкам Пречистенки и Арбата, пытаясь ощутить аромат давно утраченного времени. Когда-то здесь жил её прадед, зажиточный купец, ну а теперь в этих местах обосновалось новое купечество, постепенно прибирая всё к рукам и перестраивая в соответствии со своими вкусами. И этот дом тоже не избежал перестройки, но Элен даже не обратила внимания на интерьер, поскольку уж очень важный разговор должен был состояться через несколько минут, да и соперник будет сильный. Поэтому все мысли лишь о том, как вытянуть из Мони Идельсона информацию, которая поможет Егору пораньше выйти на свободу.

В кабинете, куда провёл охранник, предварительно проверив сумочку и отобрав смартфон, Элен ожидал сюрприз – Моня сидел за письменным столом, но он был не один, а чуть поодаль развалился в кресле Яков Либерзон. Элен знала его по фотографии, которую когда-то раскопала в интернете, но виду не подала – незачем давать им повод для излишних подозрений. Да, она всего лишь посланник, случайно вовлечённый в их игру, и задача у неё простая – сообщить о разработанном Егором плане освобождения Неваляева из колонии и, если он устроит Моню, согласовать кое-какие детали. Так всё должно выглядеть с их стороны, но у Элен задача несколько иная. Удастся ли её решить?

– Присаживайтесь!

Моня указал на стул рядом с письменным столом. И вот она уже сидит, при этом Яша обретается где-то сбоку от неё, так что нет возможности следить за его реакцией – то ли знаки какие-то Моне подаёт, то ли просто рожи строит.

– Позвольте узнать, с кем имею дело.

– Мой муж сидит в одной колонии с известным вам лицом…

Либерзон не дал договорить:

– А кто у нас будет муж?

– Генерал Викулов.

– Вот даже как! Наслышаны. Тут вот что странно, для таких, как он, есть своя колония, где-то на Урале. Его что же, специально перевели в Покров?

– Да нет, он там уже давно. В общем, нашлись добрые люди, помогли.

– Понятно, Аркаша Тортенберг подсуетился. Так с чем пожаловали?

– Я с мужем на днях встречалась, и вот он рассказал, что есть некий план… – Элен замолчала, её смутила странная улыбка на лице Идельсона. – Я вижу, вам совсем неинтересно.

– Да нет, продолжайте! И кто же разработал этот план?

– Так они вдвоём. Егор и этот ваш…

– Неужели подружились?

– А что в этом странного? Оба боролись с коррупцией, за что и пострадали.

– Ну допустим, что стали не разлей вода… И что же дальше? – видя, что Элен не решается сказать, Моня пояснил: – Здесь нас никто не подслушает, можно говорить свободно.

– Так вот, я не знаю, что у них там произошло, но Леонид решил совершить побег. Егор попытался его отговорить, а когда не получилось, стали думать, как это можно сделать. Перебрали много вариантов, и в итоге вроде бы нашли…

– Ну-ну. И что придумали?

– Нужен двойник. Переправить его в колонию, а Леонида – на свободу.

Тут Либерзон, до сей поры молчавший, не выдержал и заорал:

– Моня, это провокация! Не верь ей, ни единому слову!

– Яша, подожди…

– Этого мента только для того и засунули в колонию, чтобы он зэков подбивал к побегу. Им накрутят срок, а ему будет снисхождение, досрочное УДО, а то и вовсе отпустят на все четыре стороны.

– Да как вы можете!..

Елен эта ситуация начала забавлять, однако нельзя же выходить из заданного образа. Могла бы даже истерику устроить, но это уже был бы перебор. Несколько минут Яша и Элен кричали друг на друга, а Идельсон, поглядывая на них со стороны, пытался сообразить, кому же из них прав.

Наконец, Яша, исчерпав все аргументы, заявил:

– Есть только один способ узнать правду. Голову в воду и держать, пока не признается во всём.

– Яша, это не наш метод! – взмахнув рукой, воскликнул Идельсон.

– А с этими ментовскими жёнами можно только так! Ты же видишь, она над нами издевается, – и обращаясь к Элен: – Что, стерва, испугалась? То ли ещё будет! Сейчас вызовем наряд, найдут у тебя пакетик с героином, и всё, получишь десять лет за распространение наркотиков!

Поскольку Элен молчала, слово взял Идельсон:

– Увы, отчасти Яша прав. Элен, ваша миссия не удалась, поэтому советую во всём признаться, и вы отправитесь домой. Так что, мы договорились?

Это напоминало известную ситуация со злым и добрым следователями. Один угрожает, а другой… Ещё только «полиграфа» не хватало.

– Ну что ж, похоже, ваша взяла.

Лица «дознавателей» напряглись, а Элен, улыбнувшись, продолжала:

– На самом деле, Леониду очень нравится в колонии. Прекрасно кормят, соседями всё сплошь солидные люди, мошенники и взяточники, а рядом, за забором – насильники, убийцы. В общем, славная подобралась компания, есть, с кем поговорить о том, как можно было бы искоренить коррупцию в стране и побороть прочую преступность. Ну и решил Лёня над вами подшутить, предложить план побега, рассчитывая, что вы на это поведётесь. Вот смеху было бы! – и после паузы: – Ну как, такая правда больше вам по вкусу или придумать что-нибудь другое?

Видимо, подобных аргументов от неё не ожидали. Яша словно в рот воды набрал, а Идельсон тоже молчал, но как-то странно улыбался,