Дарья Кожевникова - Исповедь Цирцеи (СИ) Страница 12

Дойдя до своего подъезда, Аглая признательно пожала Генину руку.

— Спасибо тебе за все. До встречи.

— До встречи, Айка, — кивнул Гена. — Не знаю, когда теперь увидимся, шеф хочет временно приостановить бои. Но увидимся — это точно, потому что совсем он их не отменит. Не те там бабки вертятся, чтобы даже смерть Алки что-либо могла изменить.

— Ты думаешь, он это из-за нее? — усомнилась Аглая. — Ой, вряд ли. Скорее всего, решил просто залечь на дно и выждать, пока будет идти следствие.

7

Девять дней со дня Аллочкиной смерти Аглая отметила в одиночестве. Не стала затевать никаких застолий, просто сходила в церковь. Поставила свечку за подругу, а заодно — и за родителей с братом и бабушкой. И долго стояла перед распятием, глядя, как трепещет свечное пламя. Пыталась сосредоточиться, но слова молитвы не шли на ум. Горящие свечи упорно наводили на мысль о человеческой жизни. О том, что всякая свеча — это ее срок, а сама жизнь — тот же яркий золотой огонек. Горит, трепещет до своей поры. Кому-то дано выгореть до самого основания. А кто-то вдруг гаснет под внезапным, неведомо откуда налетевшим порывом. И на конце высокой свечи остается лишь почерневший дымящийся фитилек. Чей-то еще потлеет какое-то время, прежде чем окончательно остынуть, а чей-то и тлеть прекратит в мгновение ока. Как младший ее брат. Как Аллочка. Как…

Словно вторя Аглаиным мыслям, кто-то подошел и поставил перед распятием две зажженные свечи. Тяжело вздохнув и перекрестившись, Аглая пошла прочь.

На улице, едва черный шелк палантина соскользнул с ее головы, Аглаю окликнули.

— А, это вы? — не слишком любезно произнесла остановившаяся Аглая, увидев приближающегося к ней следователя.

— Я, — нисколько не смутился он. — Случайно увидел вас, когда вы в церковь входили. И решил тоже зайти. Во-первых, все равно хотел встретиться с вами, чтобы задать пару вопросов. Во-вторых, давно уже там не был, все недосуг. А так хоть свечки поставил за маму с бабушкой. А вы, насколько я понимаю, приходили сегодня поставить свечу за упокой Аллы Георгиевны?

— Да, — кивнула Аглая. — Сегодня девять дней.

— Уверены? — он бросил на нее быстрый взгляд. — Время смерти ведь установлено приблизительно.

— Я считаю с того дня, как она перестала отвечать на мои звонки, — не растерялась Аглая. — А вообще… Что у вас ко мне за вопросы?

— Задавай и сваливай побыстрее, да? — понимающе усмехнулся Михайлова.

— Нет, я бы не стала так откровенно грубить. Но вы должны и сами понимать, что я сейчас не настроена на долгие светские беседы.

— Вот и я примерно о том же, — кивнул он. — Ну что ж, давайте приступим к делу. Фамилия у вас очень редкая — Тарталатова.

— Редкая, — согласилась Аглая. Фамилия действительно была редкой, и всегда казалась Аглае смешной. Особенно после того, как в школе ее попытались дразнить «тортилой» и «тарталеткой». Нетрудно догадаться, что все эти попытки Ромка пресек на корню, особо назойливым шутникам расщедрившись на подзатыльники.

— Вот поэтому я сразу вспомнил, что где-то уже слышал ее. И не поленился залезть в наш архив.

— И что, долго ковырялись в пыли прошедших лет? Что вы там нашли, я даже не спрашиваю.

— Нет, не особенно долго. А нашел… Одно дело, о гибели практически целой семьи в автокатастрофе, было закрыто почти сразу, поскольку виновник этой аварии тоже погиб вместе со своими жертвами. Вы уж простите, что я вам напоминаю о таких вещах, но это же была ваша семья?

— Моя, — почти бесстрастно кивнула Аглая. — О втором деле можете не напоминать.

— Хотелось бы. Но со вторым делом все как раз не так просто обстоит. Роман Тарталатов, ваш брат, упорно утверждал, что попал в аварию по собственной вине. Но вот обстоятельства той аварии выяснить не удалось. Согласитесь, странно: мотоцикл цел, водитель абсолютно трезв, и, по утверждению всех знакомых, был прекрасным байкером. Можно сказать, от Бога. В архиве есть рассказ свидетеля о том, как однажды ваш брат спас выбежавшего на трассу двухлетнего ребенка, подхватив его на свой мотоцикл и успев проскочить с ним в сужающийся просвет между двумя машинами. Трюк, достойный каскадера. И чтобы такой человек почти на ровном месте, на пустой трассе…

— Люди даже в собственных квартирах, бывает, спотыкаются, если вы не в курсе, — мрачно сообщила Аглая. — Прямо посреди ковра. И что?

— Это ваша версия? Или позиция?

— Версий на этот счет у меня нет, как, похоже, и у вас. А что до позиции, то мне ничего другого просто не остается. Разве что обвинять в несостоятельности нашу полицию, не сумевшую выяснить всех деталей случившегося.

— Аглая… Прежде, чем обвинять нас, подумайте о том, что мы могли бы раскрыть гораздо больше, если бы те, кто мог нам помочь, не отказались бы этого сделать. Я говорю о вашем брате. Моя версия такова: он был за что-то намеренно искалечен, но предпочел оставить своих обидчиков безнаказанными. Скорее всего, испугался за вас. А это может означать лишь то, что попал он в не очень хорошую, я бы даже сказал — в совсем не хорошую компанию. Учитывая обстоятельства вашей жизни после гибели родителей и его отчаянный характер, он мог связаться с криминалом. Не потому, что имел преступные наклонности, а под давлением воображаемой им необходимости. Потом, быть может, попытался как-то обхитрить своих подельников, а в их обычно среде за такое сразу убивают. Его же просто пытались запугать, и надо сказать, попытка удалась. Из чего я заключил, что врожденная порядочность не позволила вашему брату участвовать в чем-то, что…

— Валентин Петрович! — Аглая, для которой этот разговор становился все более невыносимым, прервала его на полуслове. — Вы хотели поговорить со мной об Аллочке, а вместо этого ворошите прошлое! Да какое прошлое! И я не вижу в этом никакого толку, кроме, быть может, удовольствия, которое вам доставляет сам процесс…

— Аглая… — Михайлов примирительно развел руками. — Поверьте, никакого…

— Тогда оставьте в покое то, что прошло. Исправить все равно уже ничего невозможно. Распутать — тем более, если даже по горячим следам не удалось. А если вы подозреваете, что Ромка причастен к Аллиной гибели, то могу вас заверить, что он уже несколько лет не выбирается из квартиры дальше лестничной площадки.

— А как давно вы знакомы с вашей Аллой? Года три? — внезапно спросил он.

— Ну… где-то так, — растерялась Аглая.

— То есть, познакомились приблизительно в то время, когда с вашим братом случилась трагедия. Незадолго до или вскоре после нее. А познакомил вас, случайно, не он сам?

— Нет, конечно.

— Точно? Пусть мы разговариваем с вами неофициально, но подумайте над ответом, Аглая. Палачей вашего брата, наверное, и в самом деле уже не найти, но помочь воздать за убийство подруги вам, возможно, вполне по силам.

— Как?! — Аглая воззрилась на следователя с вполне искренним недоумением.

— Рассказав мне всю правду, которую вы знаете. Чтобы помочь вам в этом, могу изложить некоторые свои подозрения. Мне кажется, что Алла Георгиевна при жизни тоже была связана с представителями, скажем так, криминальных структур. Как и ваш брат. Вы сами говорили, что круг знакомых у нее был очень широкий, а ее характер, судя по вашим же рассказам, ни в чем не уступал характеру вашего брата…

— И что с того? Может, просто я таких людей к себе притягиваю?

— Которые плохо потом заканчивают?

— При чем здесь это?

— Практически при всем. Вы нервничаете, Аглая.

— А вы бы как вели себя на моем месте? Веселились?

— С таким вот синяком на руке? Думаю, нет.

Аглая шевельнула рукой, привычно пытаясь убрать с глаз долой значительно побледневшее, ставшее разноцветным, но зато сильно расплывшееся пятно. Несмотря на ее богатый опыт в таких делах, на мази и компрессы, быстро избавиться от обширных гематом невозможно. А Цепень, хоть и не прокусил кожу, но сдавил руку зубами на славу.

— Откуда он у вас, Аглая? Я беседовал с вашими коллегами, и они сообщили мне о том, что вы часто приходите на работу с синяками. А иногда хромаете. Или болезненно морщитесь, когда вынуждены поворачиваться. В общем, когда как, но периодичность этих явлений налицо.

— А жизнь вообще штука травматичная. Самый длинный и рваный шрам у меня, например, от того, что я полоснула себя по руке замороженной рыбиной со всеми ее плавниками. На работе, кстати. Надо было срочно разделить целый брикет морских окуней на отдельных рыбин, вот рука и соскользнула.

— Ну, это было всего один раз и при всех. А остальное откуда?

— А дома я и лошадь, я и бык, если вы не в курсе. Ромка мне, конечно, помогает, чем только может, но возможности его, как вам известно, сильно ограничены. Например, для того, чтобы искупать брата, мне приходится буквально затаскивать его в ванну. Опираясь о ее край, даже не замечаешь порой, как синяк образуется. Есть и другие нюансы. То, что для других экстрим, для меня повседневная жизнь. В которой, бывает, и спину переклинит, и коленку ушибешь…