Джон Макдональд - Не суди меня Страница 12

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказал, Тид. Единственное, что хоть как-то может задеть этого мерзавца, – это открытое обвинение в мошенничестве. Все остальное для него не более чем комариные укусы, на которые он просто не обращает никакого внимания. Ему, как тебе, не сомневаюсь, известно, удалось даже купить себе членство в самом престижном гольф-клубе «Сандовал». Каждый год зимой он ездит в Майами, его дочери-близняшки учатся в шикарной частной школе... Сейчас уже все – и ты, и я, да и сам Раваль – прекрасно знают: единственное, что вы в состоянии сделать, – это слегка его подрезать. Как сорняк в огороде, который тут же отрастет снова. Вы можете отстранить его от формального участия в управлении городом или даже вынудить на какое-то время залечь на дно, но это мало что вам даст. Он все равно будет иметь свой жирный кусок по меньшей мере от пятидесяти других предприятий. Не говоря уж о практическом влиянии на все без исключения дела в городе. Ну а когда вы с Деннисоном либо устанете, либо пойдете на повышение, Раваль снова окажется в том же самом седле. Причем учти: мои слова продиктованы не откровенным цинизмом, а самым элементарным практицизмом. Поэтому с чего бы ему дергаться? Серьезно вы все равно его никогда и ничем не зацепите, Тид. Думаю, ты сам знаешь это.

– Так ты уверен, что ему совсем, абсолютно совсем не с чего дергаться?

– Абсолютно. Кроме, конечно, доказанного публичного обвинения в мошенничестве. У него ведь иллюзия собственной порядочности, Тид. Или хотя бы видимости собственной порядочности. И чтобы сохранить эту видимость, он, поверь мне, без малейших колебаний пойдет на любую непорядочность! Я долго, очень долго наблюдал за ним, Тид. Когда-то в нашем городе жил человек по имени Джеймс Белл. Он содержал кабак, в задней комнате которого стояли запрещенные игровые автоматы, а наверху был небольшой зал для азартных игр. Разумеется, все это нелегально. Так вот, однажды он пообещал репортеру из «Дерон таймс», что готов под присягой назвать имя одной «очень важной шишки», с которой ему приходится делиться незаконными доходами. Причем отнюдь не малыми! Вообще-то самому Лонни это мало чем навредило бы, поскольку эти грязные деньги проходили через слишком много других рук, прежде чем попадали к нему. Но дурная слава и сплетни поползли бы по городу в любом случае. А это было нашему уважаемому мистеру Равалю совсем ни к чему...

Так вот, как-то поздно вечером Джеймс сидел у себя на кухне со стаканом молока в руках, когда кто-то просунул через кухонную перегородку обрез и отстрелил ему голову. С одного раза.

Тид через силу улыбнулся:

– Полагаю, в целях предостережения?

– С тобой или Деннисоном он, конечно, не может себе позволить такого, но Лонни весьма и весьма изобретателен. Догадываешься, например, почему я, не раздумывая, примчался сюда ночью по чьему-то анонимному звонку?

– Нет. И почему же?

– У меня вдруг возникло странное чувство, будто люди Лонни специально подставили тебя. Приготовили что-нибудь гадкое по моральной части. Или что-то вроде того... Если бы это оказалось именно так, я собирался сделать все возможное, чтобы прикрыть тебя и сорвать их мерзопакостный план. Потому что будущее нашего славного города мне совсем не безразлично, а ты – правая рука Деннисона! И я очень, очень рад, что ошибся. Во всяком случае, на этот раз. Но все равно, Тид, будь поосторожнее, прошу тебя. Постарайся не давать им шанса извозить тебя в дерьме и тем самым «решить вопрос» с Деннисоном! Избегай даже вроде бы невинного штрафа за неверную парковку своей машины. Если это, конечно, вообще возможно. В местном полицейском участке полным-полно тех, кто, как только им представится удобный случай, с превеликим удовольствием будут избивать тебя до тех пор, пока ты публично не признаешься в том, что самолично поджег рейхстаг в Берлине! Или в чем-либо еще. Причем не важно в чем. Совершенно не важно!

– Благодарю... Я постараюсь быть очень осторожным, – задумчиво пообещал Тид.

На какой-то момент ему вдруг очень захотелось рассказать, что, собственно, с ним произошло, но он тут же преодолел это опасное желание. Ведь в том, что с ним случилось, Ричи Севарду его все равно не прикрыть. Более того, его объяснениям вряд ли поверит даже самый благожелательный полицейский во всем мире!

– Ладно, нам пора. Карл, – поставив пустой стакан на стол и поднимаясь с кровати, сказал Севард. – Спасибо за виски, Тид.

Тид подошел к нему:

– Слушай, Ричи, не окажешь мне одну маленькую услугу?

– С превеликим удовольствием, Тид. Какую?

– Совсем небольшую. Я, скорее всего, останусь здесь до утра, а потом поеду не в мэрию, а на назначенную мне встречу в городском суде. Будь другом, позвони утром Деннисону и предупреди его, что я буду на работе во второй половине дня, хорошо?

– Никаких проблем, Тид. Конечно же позвоню.

Выйдя на крыльцо, Тид молча смотрел, как они развернулись, выехали на шоссе и направились в сторону города. Когда их машина исчезла из вида, он, тяжело и прерывисто дыша, бессильно опустился на ступеньки, обхватив голову руками. Ведь Севард и его напарник задержались в пути и не приехали сюда намного раньше только благодаря чистой случайности. В каком-то смысле это можно счесть Божьей милостью! Может, ему также повезет и в дальнейшем? Что ж, надо надеяться. А что еще остается? Кстати, а что случилось с машиной Фелисии? Почему они ее отогнали отсюда? Может, специально для того, чтобы все выглядело так, будто она приехала сюда в его машине?

Ладно, прежде всего надо – как можно скорее – довести дело до конца. Его дело! Чтобы не искушать судьбу еще раз. Тид сел в машину, завел мотор и, не выключая света в доме, осторожно, полностью соблюдая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, поехал по направлению к городу. У его северной окраины свернул направо, проехал через пустырь со старой мельницей, мимо железнодорожной сортировочной станции и, потушив фары, остановился рядом со зловонной городской свалкой на пустынной задней улочке, на которой не было ни домов, ни каких-либо иных строений. Приблизительно в квартале отсюда проходила скоростная автодорога, но стоящие друг за другом высокие и ослепительно яркие рекламные щиты – например, красивая девушка с невероятно гигантскими грудями и многообещающей, на редкость соблазнительной улыбкой непрерывно наливала пенящееся пиво из запотевший ото льда бутылки в пузатый стеклянный бокал на изящной тонкой ножке – практически полностью закрывали ее от свалки, о наличии которой напоминали только порывы ветра, время от времени доносящие зловонный запах тлеющих отбросов.

На дальней стороне скоростной автодороги, на холме, высились шесть высоких радиомачт. Опоясывающие весь остов мачт красные лампочки горели постоянно, не мигая, зато шесть ярких ламп на самом верху – по одной на каждой мачте – вспыхивали и гасли в какой-то совершенно немыслимой последовательности. Рулевое колесо машины Тида стало липким от выступившего на его ладонях холодного пота, пока он сидел там, ожидая сам не зная чего...

Затем вдруг вспомнил об этой чертовой лампочке в багажнике, которая автоматически загоралась, как только крышка приподнималась вверх. Решив, что с этим надо сделать, Тид открыл капот и с помощью перочинного ножа отсоединил один из контактов аккумулятора. Тем самым проблема горящей лампочки багажника была решена – внутри его стало темно. Прежде всего он вынул оттуда сумочку и одежду Фелисии и быстро прошел за рекламные щиты... Когда на него падал свет сигнального прожектора аэропорта, расположенного на противоположном конце города, Тид почему-то пригибался и холодел от страха. Он разбросал в разные стороны изорванную в клочья одежду, высыпал на тлеющие места содержимое сумочки. Заметив упавшие чуть в стороне темные очки в массивной роговой оправе, тут же раздавил их на мелкие части каблуком ботинка. Когда луч прожектора случайно упал на знакомый красный бумажник, Тид поднял его, вынул оттуда тонкую пачку денег, как мог, затер на нем инициалы и отбросил его в сторону. Затем взял в руки парусиновые туфли на толстой подошве, отошел назад, нашел кусочек влажной земли, наклонился, сделал там два четких отпечатка и с силой отбросил туфли в сторону разбросанной одежды...

Тело Фелисии уже порядком окоченело и стало намного тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд. Когда, дойдя до места, он попробовал мягко опустить тело на землю, оно с шумом выскользнуло из его снова вдруг вспотевших ладоней. Свет сигнального прожектора с далекого аэродрома на секунду задержался на белом лице мертвой женщины, и Тид понял, что никогда, никогда ее не забудет. Он сорвал с ее руки часы, но так и не смог заставить себя снять с застывших пальцев кольца и перстень. Затем нашел заржавевшую консервную банку, засунул туда деньги, часы и, широко размахнувшись, забросил как можно дальше в глубь свалки. Затем вытер мокрые руки о брюки и торопливо зашагал назад к машине, не забывая уклоняться от луча прожектора и яркого света рекламных щитов... Там, за собой, он оставил прекрасное загорелое тело той, кто, помимо всего прочего, великолепно умела заниматься любовью точно по намеченному плану, чьи глаза всегда подмечали все требуемые детали, а губы столько раз так страстно его целовали!