Харлан Кобен - Скованные одной цепью Страница 13

«Будет сделано», — заверил его Майрон.

Спортивный агент един во многих лицах — переговорщик, психолог, друг, консультант по финансовым вопросам (ими в основном занимался Уин), агент по продаже и покупке недвижимости, личный посыльный, управдом, контролер качества товаров, водитель, нянька, отец и мать разом, — но более всего клиенты ценят то, что агент отстаивает их интересы с большим рвением, чем они сами. Лет десять назад, в ходе трудных переговоров с владельцем команды, клиент спокойно сказал Майрону: «Я не перевариваю этого человека лично». А Майрон ответил: «Не важно, всем займется агент». Клиент улыбнулся: «Вот почему я никогда от тебя не уйду».

И в общем-то эта ситуация вполне отражает то, как должны складываться взаимоотношения агента и талантливого спортсмена.

В шесть часов Майрон свернул на знакомую улицу пригородного рая, известного в штате Нью-Джерси под названием «Ливингстон». Подобно большинству таких пригородов, расположенных вокруг Манхэттена, Ливингстон некогда представлял собой сельскохозяйственные угодья, более походившие на обыкновенную пустошь, пока в начале шестидесятых годов прошлого века кому-то не пришло в голову, что отсюда всего час езды до Большого Города. Тогда-то здесь началось бурное строительство домов-недоносков, эдаких «Макхаусов»: при их возведении прежде всего учитывалось, сколько квадратных футов жилой площади можно уместить на минимуме земли, а вместе с ними — дорог местного значения, хотя пока еще они пролегали в стороне от улицы, на которой жили родители Майрона. В тот самый момент, когда он притормозил у знакомого дома, того самого, где прожил большую часть своей жизни, открылась входная дверь и на крыльцо вышла мама.

Еще недавно — каких-то несколько лет назад — мама при появлении Майрона сбежала бы с крыльца и помчалась к нему по бетонной дорожке, словно это был гудрон, а он — возвращающийся домой военнопленный. Но сейчас она осталась стоять на пороге. Майрон крепко обнял ее и, поцеловав в щеку, почувствовал, что она слегка подрагивает. Ничего не поделаешь — болезнь Паркинсона. За спиной у нее стоял папа, глядя на них и ожидая, как давно вошло в привычку, своей очереди. Майрон и его чмокнул в щеку — тоже привычка. Они явно были рады видеть его, а он их, хотя в его возрасте так обычно не бывает, но вот с ним — именно так. И что из этого? Шесть лет назад, когда отец вышел наконец на пенсию, покинув свой склад в Ньюарке, родители решили переехать на юг, во Флориду: Майрон купил дом, где провел детство. Люди, занимающиеся психиатрией, пожалуй, почесали бы подбородки и пробормотали что-нибудь насчет задержек в развитии или неперерезанной пуповины, но Майрон исходил из чисто практических соображений. Родители часто наезжают. Им надо где-то останавливаться. К тому же это хорошее вложение денег — раньше у Майрона недвижимости не было. Да и сам он мог здесь переночевать, если хотел вырваться из города.

Майрон Болитар, Крупный Стратег.

Ладно, как бы там ни было, недавно Майрон немного подновил дом: отремонтировал туалеты, перекрасил стены в более нейтральные цвета, переделал кухню, а главное — чтобы матери с отцом не приходилось подниматься по лестнице — превратил прежний кабинет на первом этаже в большую спальню. Первая реакция матери: «А это на продажную цену не повлияет?» И лишь получив заверения в том, что нет, не повлияет — хотя Майрон не имел на сей счет никакого понятия, — Эллен с удовольствием угнездилась на новом месте.

В доме работал телевизор.

— Что смотрим? — осведомился Майрон.

— Мы с отцом давно уже не смотрим прямых передач. DVM включили, на запись.

— DVR,[12] — поправил Майрон.

— Спасибо, господин Специалист, мистер Эд Салливан,[13] дамы и господа. DVM, DVR — какая разница! Мы записываем передачу, Майрон, а потом смотрим ее без перерывов на рекламу. Время сберегаем. — Она постучала пальцем по лбу, давая понять, что все это требует кое-какой работы.

— Так что вы все же смотрели?

— Лично я, — отец выделил голосом местоимение, — не смотрел ничего.

— Ну да, ну да, наш мистер Умник и впрямь никогда не смотрит телевизор. И это я слышу от человека, который собирается купить целый ящик с записями «Шоу Кэрол Бернетт»[14] и сколько уж лет гоняется за кассетами Дина Мартина.[15]

Отец просто пожал плечами.

— Ну а твоя мама, — Эллен любила говорить о себе в третьем лице, — она попроще, посовременнее, любит смотреть реалити-шоу. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но так я держу себя в форме и все такое прочее. Знаешь, я давно подумываю написать письмо этой самой Кортни Кардашян.[16] Знаешь, кто это?

— Допустим, знаю.

— Ничего я допускать не буду. Знаешь. И ничего в этом нет стыдного. Стыдно то, что она все еще живет с этим дураком и пьяницей, который, ко всему прочему, костюм в пастельных тонах носит словно пасхальная утка. Она славная девочка. И могла бы добиться куда большего, как по-твоему?

— Ладно, — потер ладони Майрон, — тут у нас никто не проголодался?

Они поехали в «Баумгарт» и заказали цыпленка по-китайски с разнообразными приправами. Когда-то его родители ели жадно, как регбисты, оказавшиеся на пикнике, но сейчас их аппетиты поумерились, куски они пережевывали медленно и основательно, а за столом вели себя с непривычным лоском.

— Когда же мы наконец познакомимся с твоей невестой? — осведомилась мама.

— Скоро.

— Думаю, тебе следует закатить грандиозную свадьбу. Как Хлоя и Ламар.

Майрон вопросительно посмотрел на отца.

— Хлоя Кардашян,[17] — пояснил тот.

— Кажется, Крис и Брюс,[18] — добавила мама, — познакомились с Ламаром еще до своей свадьбы; Ламар же с Хлоей едва знали друг друга. А ты ведь уже так давно встречаешься с Терезой — лет десять, наверное.

— Примерно.

— Ну и где вы собираетесь жить? — спросила мама.

— Эллен, — выразительно произнес отец.

— Тихо, ты. Итак, где?

— Не знаю, — сказал Майрон.

— Не то чтобы я вмешиваюсь, — продолжала мама, что было не чем иным, как именно вступлением к вмешательству, — но на твоем месте я не стала бы цепляться за наш старый дом. То есть не стала бы там жить. Чудно было бы как-то — все эти пристройки, башенки… Тебе нужен свой дом, в новом месте.

— Эл… — снова подал голос отец.

— Ладно, мама, там видно будет.

— Да я что? Просто говорю.

После ужина Майрон отвез родителей домой. Мама извинилась и, сославшись на усталость, сказала, что ей лучше прилечь.

— А вы, мальчики, тут без меня поболтайте.

Майрон озабоченно посмотрел на отца. Тот взглядом дал понять, что все в порядке, и, дождавшись, пока за матерью закроется дверь, поднял палец. Вскоре Майрон услышал скрипучий голос, принадлежащий, по его умозаключению, одной из сестер Кардашян:

— Господи, да в таком платье выходить — стыда не оберешься, замарашкой выглядишь.

— Это у нее сейчас пунктик, — пожал плечами отец. — Ничего страшного.

Они прошли на деревянную террасу, пристроенную к дому сзади. Строительство заняло около года, и сооружение получилось таким прочным, что и цунами ему более не страшно. Устроившись в шезлонгах с выцветшими подушками, они озирали просторный участок, который Майрону по-прежнему казался полем для игры в вифлбол.[19] Они с Брэдом часами с него не уходили. Двуствольное дерево ограничивало первую базу, пучок вечно пожухшей травы — вторую, камень, ушедший глубоко в землю, — третью. А если ударить как следует, мяч приземлялся на огороде миссис Даймонд, она выходила на крыльцо, одетая, как сказали бы братья, по-домашнему, и орала, чтобы они держались подальше от ее владений.

Из дома, отделенного от них еще двумя строениями, донесся смех.

— Что, у Любеткиных пикник? — спросил Майрон.

— Любеткины уже четыре года как уехали отсюда, — сказал отец.

— И кто же на их месте?

— Я здесь больше не живу, — пожал плечами отец.

— И все же. Когда-то нас на все пикники приглашали.

— Ну, то были другие времена — наши, — сказал отец. — Когда дети были еще маленькие, и мы знали всех соседей, и ребята ходили в одну и ту же школу и играли в одних и тех же командах. А теперь черед других. Так и должно быть. Жизнь не стоит на месте.

— Смотрю, ты теперь человек терпимый, — нахмурился Майрон.

— Есть грех, ты уж извини, — усмехнулся отец. — Да и что дурного в том, что я играю новую роль?

«Как сказать», — чуть не вырвалось у Майрона, но он удержался — какой смысл? На отце была светлая фуфайка — такие обычно носят игроки в гольф, хотя сам отец на поле никогда не выходил. Сквозь вырез на груди виднелись седые волосы. Он отвел взгляд в сторону, зная, что сын не особенно любит, когда на него смотрят в упор.

Майрон решил, что пора нырнуть на глубину.

— Ты о Брэде что-нибудь в последнее время слышал?

Если Болитар-старший и удивился, услышав от Майрона это имя — за последние пятнадцать с лишним лет он впервые произнес его в присутствии отца, — то ничем своего удивления не обнаружил. Он отхлебнул чаю со льдом и сделал вид, что вспоминает.