Гарри Гаррисон - Вендетта для Святого Страница 13

— Я не хотел бы быть причиной недоразумений, но это Алессандро подал мне идею, что, возможно. Джина захочет составить мне компанию.

Донна Мария уткнула в него мрачный взгляд, но не могла решиться назвать его лгуном или допустить, что он говорит правду.

— Я должна проверить нашу программу на неделю и выяснить, найдется ли у нее время, — сказала она наконец. — Извините меня. — Она заколыхалась и утиной походкой вошла в дом, не ожидая ответа на свои слова.

— Боюсь, я не понравился вашей тетушке, — заметил Саймон.

— Не только вы, — успокоила его Джина. — Она ненавидит всех, особенно мужчин. Временами я думаю, что это помогает ей жить. Так пропиталась собственным ядом, что, наверное, стала бессмертной. Будет сидеть здесь еще лет пятьдесят.

— Забавно, такая разница между ней и ее братом! Аль такой душевный парень!

— Это правда! Вы знаете, он опекает всю семью и покрывает все расходы! Отправил меня в пансион и занялся нашими делами. Если бы не он, не знаю, что бы мы делали. Когда мои родители погибли в автокатастрофе, они не были застрахованы, и в банке почти не осталось денег. Мне было тогда всего семь лет, но помню, как люди осматривали дом и говорили о продаже. К тому же дядя Аль был тогда очень болен и все думали, что он умрет. Но он поправился, поехал в Америку и скоро начал присылать деньги. С того времени всегда заботится о нас, хотя редко сюда приезжает. Тетка Мария говорят, что он не хочет огорчать нас, напоминай, как многим мы ему обязаны…

Святой удобно развалился в кресле, вытянув ноги, неохотно попивая вермут и слушая с деланным вниманием, но, прикрываясь этой маской, мозг его работал как компьютер, регистрируя каждое слово, сопоставляя с предыдущей информацией, перебирая гипотезы на основе различных комбинаций данных. Что-то из подсознания давало ему понять, что решение загадки Картелли-Дестамио где-то близко.

В тот момент, когда фрагменты начали собираться в единое целое, они вдруг снова разлетелись вдребезги от грубых звуков голоса, раздавшегося за спиной:

— Синьор, уже слишком поздно возвращаться в город. Было бы просто неприлично отпустить друга Алессандро на ночь глядя. Останетесь поужинать?

Еще более потрясающим, чем перемена в поведении, было выражение ее лица. Волна жизни пронеслась по неподвижным щекам, и бескровные губы раскрылись, показывая лузгающий оскал желтых клыков. Вначале Саймону показалось, что она может броситься на него и разорвать в клочья, но потом он решил, что это своего рода судорога, вызванная нервным спазмом. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошло, что происходит: донна Мария пыталась улыбнуться.

3

— Благодарю, вы очень любезны, — сказал Святой, сделав героическое усилие, чтобы справиться с потрясением, которое вызвало в нем это ужасное зрелище.

Джина явно была еще больше потрясена происшедшей переменой, и ей понадобилось больше времени, чтобы прийти в себя.

— Извините, мне надо переодеться. — Она вбежала в дом.

— А я должна дать несколько указаний прислуге, — донна Мария с трудом пыталась быть любезной, что было заметно по ее лицу. — Прошу, располагайтесь и выпейте еще.

Она ушла, и Саймон остался один, задумавшись над этой странной переменой.

Минутой позднее снова вошла служанка, принеся бутылку джина «Ллойд», присоединив его к напиткам на подносе.

— Донна Мария подумала, что вам это больше по вкусу, — сказала она и снова исчезла.

Саймон закурил и осмотрел бутылку. Она была, судя по всему, неначатой, с нетронутой пробкой, и Марии наверняка не хватило бы времени добавить туда наркотики или яд и восстановить закупорку; а поскольку бутылка эта явно хранилась в доме Дестамио без всякой гадости, можно было приняться за нее без лишнего риска. Разумеется, в разумной дозе… Святой с удовольствием вылил содержимое своего стакана в кашпо с цветами и занялся приготовлением очень сухого мартини, испытывая при этом чувство блудного сына, для которого семья зарезала лучшего барашка.

Тем не менее в глубине души он чувствовал какую-то странную пустоту, которая только обостряла его восприятие и готовность действовать по любому сигналу.

Он не питал никаких иллюзий насчет того, что его шарм и светские манеры вдруг растопили каменное сердце донны Марии. Для всей этой метаморфозы следовало найти реальное объяснение и выяснить, что было ее причиной.

Возникал вопрос: что это за причина?

Где-то в глубине раздался бой часов, открылась дверь, и на террасе показалось кресло-каталка. Сидевший в нем старик был, очевидно, ровесником усадьбы — выглядел он достаточно старым, чтобы когда-то самому ее построить.

— Прекрасный вечер, — не выдержал в конце концов Саймон, когда стало ясно, что инициатива оставлена за ним.

— Ах, — отозвался старец.

Протянул сморщенную дрожащую руку, но не для приветствия, а в сторону бутылок на столе.

— Чем вас угостить? — спросил Саймон.

— Ах…

Саймон в порядке компромисса смешал поровну сладкий и сухой вермут и подал старику стакан.

— Ах… — повторила почтенная мумия, отпив маленький глоток и расплескав остальной напиток на пол террасы.

— Что вы думаете о последней книге Данте? — Саймон рискнул начать разговор.

— Ах, — произнес патриарх голосом мудреца и уселся поудобнее, чтобы со вкусом пожевать беззубыми деснами, уставив на Святого моргающие и влажные провалы глаз.

Возможности светской беседы были исчерпаны, и Саймон уже задумался, не стоит ли сделать что-нибудь приятное своему визави, пытаясь его расшевелить, но его спасло возвращение Джины, на этот раз одетой в нечто прямое и очень тонкое, провокационно прилегающее к закруглениям ее фигуры, которую он мог воспроизвести по памяти с клинической точностью.

— Дядюшка вам надоел?

— Вовсе нет, — ответил Святой. — Только мне не удается найти общую тему разговора. А может быть, ему мешает мой акцент?

— Бедный дядюшка, — сказала Джина, улыбаясь, похлопывая старика по руке. — Я всегда помню его таким же старым, но он всегда очень любил меня. Рассказывал мне забавные истории, как воевал с Гарибальди в его последней кампании, и его не волновало даже, когда нас чуть не выбросили на улицу.

— Ах, ах, — произнес старец, чуть выпрямившись, как будто эти слова оживили какие-то давно забытые воспоминания, но порыв его тут же иссяк, и он снова осел в кресле, отказавшись от дальнейших комментариев.

— Дядюшка? Он что, брат Алессандро?

— Ох нет. На самом деле он дядя Алессандро и донны Марии.

Как будто на звук своего имени снова появилась хозяйка дома. Если она и сменила свой туалет на вечернюю модель, то только взгляд специалиста мог бы уловить разницу, поэтому на шее появилась золотая цепь, а в волосах — гребень, усыпанный бриллиантами, чтобы особо подчеркнуть торжественную официальность туалета.

— Не обращайте внимания на дядюшку, синьор Темплер, — сказала она с деланной улыбкой, запоминавшей оскал скелета. — Он плохо слышит и еще хуже соображает, но ему приятно быть вместе с нами. Если вы допили свой аперитив, можем идти ужинать.

Она первой вошла в дом, в обширный, слабо освещенный холл, из которого резная деревянная лестница вела куда-то в темноту, и Саймон бы не удивился, вылети оттуда нетопыри. Джина отодвинула с дороги кресло, и Святой взялся ей помогать, надеясь встретиться с ней взглядом. Столовая была таким же пристанищем духов, что и холл. Освещенная только пламенем свечей, бросавших блики на темные портреты предков, сердито взиравших со стен, она выглядела так же мрачно.

— Надеюсь, что вы извините бедность нашего меню, — сказала Джина. — У нас не бывает гостей, и кухарка умеет готовить только простые деревенские блюда. Я уверена, что к ним вы не приучены.

— Для разнообразия это будет только приятно.

Его оптимизм не был безосновательным. Домашняя кухня в некоторых частях света ассоциируется с едой, на скорую руку приготовленной из консервов или полуфабрикатов, но в Италии она все еще остается домашней в традиционном смысле этого слова, здесь даже существуют рестораны с вывеской «казалинга», где можно отведать простую пищу высокого класса. Но настоящую, подлинную кухню здесь приберегают для дома, для родных я близких, и иностранец, редко бывает принят в этом узком кругу.

Гостиную освещали три тусклые лампочки, так что в ней было не светлее, чем в столовой. Массивная и неудобная мебель, барокко неопределенных эпох, была обита тем же выцветшим бархатом, что пошел и на тяжелые шторы. Донна Мария вошла с пыльной бутылкой, за ней служанка на подносе несла кофе.

— Будьте любезны, откройте, синьор Темплер. Я уверена, что вы лучше управитесь, чем мы, женщины.

Саймон орудовал штопором ловко, осторожно, но его не покидала мысль, что эту работу поручили ему только для того, чтобы успокоить его подозрения. Как он имел возможность убедиться, эту бутылку, покрытую многолетней паутиной, было еще труднее подвергнуть каким-либо мошенническим манипуляциям, чем бутылку джина, которую он пил перед обедом. Сквозь слой пыли, покрывавший драную этикетку, он с уважением разобрал название фирмы «Жюль Робей» и щедро наполнил напитком все бокалы, появившиеся из какой-то темной ниши, не исключая бокала дядюшки, в котором вдруг проснулись человеческие черты, пока он подслеповато разглядывал бутылку.