Харлан Кобен - Подкрутка Страница 17

Очень давно.

– У меня к тебе вопрос по гольфу, – пробормотал Майрон.

Уин кивнул.

– Как по-твоему, Джек Колдрен сможет сохранить лидерство?

Его друг налил себе бренди.

– Джек выиграет, – объявил он.

– Ты уверен?

– Да.

– Почему?

Уин поднял бокал ко рту и взглянул на Майрона:

– Я видел его глаза.

Болитар скорчил физиономию:

– И что?

– То, что у него снова есть это. Взгляд.

– Надеюсь, ты шутишь?

– Вероятно. Но позволь тебя кое о чем спросить.

– Валяй.

– Что отличает великих спортсменов от просто хороших? Мастеров от ремесленников? Проще говоря, в чем секрет победы?

– В таланте, – ответил Майрон. – В опыте. В умении.

Уин покачал головой:

– Ты знаешь, что это не так.

– Я?

– Да. Талант есть у многих. И опыт тоже. Суть настоящей победы в ином.

– Во взгляде?

– Да.

Майрон поморщился:

– Надеюсь, ты не собираешься мне спеть про «глаз тигра»?

Уин склонил голову набок.

– А кто исполнял песню?

Очередная игра в викторину. Уин-то уж точно знал ответ.

– Это было в «Рокки II», верно?

– В «Рокки III», – поправил Локвуд.

– Там, где появился мистер Ти?

Его друг кивнул.

– И кто играл…

– Клаббер Лэндж.

– Отлично. А исполнитель песни?

– Не помню.

– Группа под названием «Уцелевший», – сообщил Уин. – Забавное название, если вспомнить, как быстро они исчезли.

– Угу, – буркнул Майрон. – Так в чем твой удивительный секрет, Уин? На чем основана победа?

Уин взболтал бокал и сделал глоток.

– Желание, – ответил он.

– Желание?

– Жажда.

– Ага.

– Можно было догадаться, правда? – продолжил Уин. – Взгляни в глаза Джо Димаджио. Или Ларри Берду. Или Майклу Джордану. Вспомни Джона Макинроя во времена его расцвета или Крис Эверт. Посмотри на Линду Колдрен. – Он помолчал. – Посмотри в зеркало.

– В зеркало? У меня он тоже есть?

– Когда ты выходил на «паркет», – произнес Локвуд, – у тебя был взгляд как у психа.

Они замолчали. Майрон отпил большой глоток «Йо-Хо». Приятно чувствовать в руках холодный алюминий.

– Ты говоришь о «жажде» так, словно сам никогда ее не ощущал, – заметил Майрон.

– Да.

– Чепуха.

– Я хороший гольфист, – промолвил Уин. – Точнее, очень хороший. В юности я много тренировался. Даже выиграл несколько турниров. Но у меня никогда не было особого желания подняться на ступеньку выше.

– Но я видел тебя на ринге, – возразил Майрон. – На соревнованиях по боевым искусствам. И ты казался мне очень «жаждущим».

– Это другое дело.

– Почему?

– Потому что я не считаю боевые искусства просто спортивным соревнованием, где победитель притаскивает домой сверкающие трофеи и хвастается ими перед коллегами и друзьями. Так же как не вижу в них источник тех пустых переживаний, которые люди склонны именовать «славой». Борьба для меня вообще не спорт, а искусство выживания. Если я проиграю там, – он нарисовал пальцем воображаемый ринг, – то могу проиграть и в жизни. – Уин поднял глаза к потолку. – Но… тут есть еще нюанс.

– Неужели?

Уин сплел пальцы вместе.

– Видишь ли, для меня борьба – вопрос жизни и смерти. Так я ее понимаю. Но спортсмены, о ком мы говорим, идут дальше. Для них каждое соревнование, даже самое пустячное, вопрос жизни и смерти, а проигрыш – то же самое, что смерть.

Майрон кивнул. Его это не впечатлило, но пусть говорит.

– Я вот чего не понимаю, – сказал он. – Если у Джека есть такая «жажда», почему он не выиграл ни одного соревнования?

– Потому что он его потерял.

– Кого, желание?

– Да.

– Когда?

– Двадцать три года назад.

– На Открытом чемпионате?

– Да. У большинства спортсменов это происходит постепенно. Они просто устают или выигрывают так много, что им удается утолить голод, пылающий у них внутри. Но с Джеком было по-иному. Его огонь погас в одно мгновение, как свечка. На глазах у всех. Двадцать три года назад. На шестнадцатой лунке. Мяч попал в карьер. И все кончено.

– До сегодняшнего дня, – добавил Майрон.

– До сегодняшнего дня, – согласился Уин. – У него ушло двадцать три года, чтобы опять раздуть пламя.

Оба продолжали пить. Уин прихлебывал. Майрон делал крупные глотки. Холодный шоколад приятно скользил в горле.

– Давно ты знаешь Джека? – поинтересовался Болитар.

– Мы познакомились, когда мне было шесть лет. А ему пятнадцать.

– В то время у него уже была «жажда»?

Уин улыбнулся:

– Он с большей охотой согласился бы выковырять перочинным ножом собственную почку, чем проиграть кому-нибудь на поле для гольфа. – Взгляд Уина скользнул по Майрону. – Была ли у Джека «жажда»? Он воплощал ее в себе в чистом виде.

– Похоже, ты им восхищался.

– Да.

– А сейчас?

– Нет.

– Что изменилось?

– Я вырос.

– Ух ты! – Майрон опять глотнул «Йо-Хо». – Сложный ребенок.

Уин усмехнулся:

– Ты все равно не поймешь.

– А ты попробуй.

Локвуд отставил бокал в сторону и подался вперед:

– Почему победа так привлекательна? Люди обожают победителей. Они смотрят на них снизу вверх. Победитель вызывает восхищение, более того – поклонение. Его называют «героем», «смельчаком», «мужественным парнем». Все хотят оказаться рядом с ним, прикоснуться к нему. Все мечтают быть как он. – Уин развел руками. – Но почему? Что такого есть у победителя, чему мы можем подражать? Слепое стремление к успеху? Себялюбивое желание повесить себе на шею очередной кусок металла? Одержимость, которая готова принести в жертву все на свете, включая других людей, лишь бы завладеть еще одной позолоченной статуэткой? – Он взглянул на Майрона, и его обычно спокойное лицо передернулось гримасой. – Почему мы аплодируем этому эгоизму, этой самовлюбленности?

– Соревновательный дух – не так уж плохо, Уин. Ты берешь крайности.

– Но как раз крайностями мы больше всего и восхищаемся. Твой соревновательный дух по самой природе направлен к экстремизму и сметает все на своем пути.

– Ты упрощаешь, Уин.

– Потому что все и есть очень просто, приятель.

Майрон некоторое время разглядывал потолочные балки, потом произнес:

– В твоих рассуждениях есть ошибка.

– Какая?

– Когда я играл в баскетбол, – начал он, – то есть когда я влез в это по-настоящему и достиг того уровня, о каком ты говоришь, мне было, в общем, наплевать на счет. Я почти не думал ни о противнике, ни о том, чтобы у кого-то выиграть. Я был один, будто в другом измерении. Может, это прозвучит глупо, но играть на пределе своих сил – тут что-то есть от дзен-буддизма.

Уин кивнул.

– И когда ты чувствовал это острее всего?

– Не понимаю, о чем ты.

– На тренировках? Нет. На каких-нибудь малозначительных играх или когда твоя команда вела на тридцать очков? Нет. В сладостную нирвану, друг мой, тебя погружал дух соревнования. Страстное желание – почти неизбежность – побить самого сильного противника.

Майрон хотел открыть рот, чтобы возразить, но почувствовал усталость.

– Не уверен, что у меня есть правильный ответ, – пробормотал он. – В конце дня я хотел выиграть. Не знаю почему. Например, я люблю мороженое. А почему, не знаю.

Уин нахмурился.

– Оригинальное сравнение, – сухо произнес он.

– Слушай, уже поздно.

К дому подъехала машина. В комнату вошла молодая блондинка и просияла улыбкой. Уин улыбнулся в ответ. Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Уин не возражал. Он всегда был вежлив со своими девушками. Никогда не выставлял их из дому. Если они хотят остаться на ночь, ради Бога. Кто-то мог бы подумать, что у него мягкое сердце и добрая душа! Ничего подобного. Уин позволял им оставаться, потому что ему все равно. Они ничего для него не значили. Он для них неуязвим. Абсолютно непроницаем. Ну, так пусть остаются, почему бы нет.

– За мной приехало такси, – сообщила блондинка.

Уин продолжал улыбаться.

– Мне понравилось, – добавила она.

Никакой реакции.

– Ты всегда можешь найти меня через Аманду, если хочешь… – Девушка бросила взгляд на Майрона, потом снова на Уина. – В общем, ты знаешь.

– Да, – сказал Уин. – Знаю.

Блондинка наградила его натянутой улыбкой и удалилась.

Майрон смотрел ей вслед, стараясь делать вид, что ничего особенного не происходит. Проститутка! Боже мой, это проститутка! Уин обращался к ним раньше – в далекие восьмидесятые, когда, заказав еду в китайском ресторанчике, звонил в бордель «Ноубл-Хаус» и приглашал к себе азиатских девушек, чтобы устроить так называемую китайскую ночь, – но теперь, в его возрасте?

Потом он вспомнил про «шевроле» и похолодел.

Майрон повернулся к Уину. Минуту они смотрели друг на друга.