Зверь милосердия - Фредерик Браун Страница 17

— Отлично, сказал Фрэнк. — Вот неопровержимое доказательство того, что он заходил домой. Конечно, он купил именно эту буханку — зачем человеку покупать хлеб, если бы у него оставалось так много? — Он снова заглянул в холодильник. — Так-так, а вот и швейцарский сыр и два сорта колбасы. Достаточно, чтобы приготовить ленч и взять с собой на работу.

Я встал рядом, и мы исследовали содержимое холодильника. Продуктов в нем было немного. Банка маринованных огурцов, пачка маргарина, увядшие листья салата.

Фрэнк прикрыл дверцу и сказал:

— Пока не ушли, подумай, мы ничего не забыли?

Я покачал головой:

— От этого убогого жилища у меня мурашки по спине, Фрэнк. Но подожди минутку. Мы здесь одни, давай обсудим вопрос, который меня волнует.

Фрэнк подтянул к себе стул:

— Выкладывай.

Я сказал:

— Может, я чокнулся, но у меня нет абсолютной уверенности, что парень не покончил с собой. Вспомни, Фрэнк, все случаи самоубийства, которыми мы занимались. Никто, пожалуй, не имел более серьезных оснований желать смерти, чем Стиффлер. Потерял в одночасье всё — и только по собственной вине. Ради чего ему было жить?

— Жить дальше для него не имело смысла, — сказал Фрэнк. — Согласен. Продолжай.

— Почти все, с кем мы разговаривали, я имею в виду его знакомых, были удивлены, узнав, что он не сам расстался с жизнью. Три человека определили его состояние словом «зомби». Так он выглядел в последние дни. Я верно говорю?

Фрэнк сказал:

— Возможно, он хотел покончить с собой. Думаю, от самоубийства его удерживала только религия. Христиане, особенно католики, считают его смертным грехом. Если они убьют себя сами, то отправятся прямехонько в ад. Что касается меня, то я разделяю точку зрения Шопенгауэра.

— Кого? — спросил я.

— Одного немца. Он говорил, что самоубийство — неотъемлемое право человека, возможно, первейшее право. Человек не просил, чтобы его производили на свет, не брал на себя обязательства жить дольше, чем ему хочется.

Я сказал:

— Ну, тут он, пожалуй, перегнул палку. Впрочем, черт с ним, вернемся к Стиффлеру.

— Ты собирался объяснить, как он покончил с собой.

— Честно говоря, я сам хотел бы это знать. Но, Фрэнк, из-за того, что пуля пробила ему затылок, а оружия рядом с телом не оказалось, мы не должны полностью исключать версию самоубийства. Не должны потому, что у него был чертовски сильный мотив. Ну а кроме того, кто мог желать его смерти?

Фрэнк хмуро смотрел на меня. Целую минуту он молчал. Потом сказал:

— Рыжик, иногда ты меня изумляешь. Оказывается, твоя морковная голова способна соображать, а не только заучивать ковбойские песенки.

Да, версию самоубийства я исключал полностью, чего, в общем, не должен был делать. Такой сильный мотив желать смерти, какой был у Курта, встречается не часто. Хорошо, рассмотрим твою версию. Разберем по косточкам, пункт за пунктом. Я буду рассуждать вслух, а ты меня поправляй, если я что-нибудь ляпну не к месту. Идет?

— Начинай, — сказал я.

Он встал и вытащил револьвер из кобуры, спрятанной под мышкой. Фрэнк носит «Смит и Вессон», специальную модель, тридцать восьмой калибр со стволом длиной четыре дюйма. Он раскрыл барабан и, вынув патроны высыпал их на кухонный стол.

— Теперь я повернусь, а ты наблюдай за мной.

Он встал ко мне спиной, протянул руку за спину и повернул револьвер дулом вверх. Кончик ствола коснулся его шеи чуть выше воротничка. Он сделал усилие и подтянул оружие ещё примерно на дюйм выше. Затем до предела откинул голову назад. Теперь дуло упиралось в основание его черепа.

— Отлично, — сказал я. — Пуля вошла примерно здесь. Плюс-минус полдюйма.

Он сказал:

— Отступи на пару шагов в сторону и представь, какой будет траектория полета пули. В какой точке она выйдет?

Я отошёл в сторону и определил на глаз направление полёта пули.

— Примерно на линии роста волос. Ты сказал, что у Стиффлера пулю вынули из верхней части лба. Так вот это примерно та же точка, Фрэнк. Не забудь, что шея у него была тоньше твоей и гнулась лучше.

— Но тогда рана была бы контактной, а у него этого не наблюдалось. Дуло находилось на расстоянии не менее полдюйма от кожи. Правда, если потянуть курок, револьвер, я думаю, тоже отодвинется назад примерно на дюйм. Понаблюдай за мной.

Раздался щелчок, и он оказался прав.

— Револьвер кинулся примерно на дюйм, — сказал я.

Когда Фрэнк укладывал патроны в барабан и застегивал кобуру, его лицо сохраняло задумчивое выражение.

— Что ж, — сказал он. — Если судить только по ране, он был в состоянии прикончить себя сам. Но если это было так в действительности, он выбрал самый неудобный способ самоубийства. Никогда не слышал, чтобы люди стремились, пуская пулю в затылок под таким углом.

— Когда самоубийца стреляет в голову, он приставляет пистолет к виску или к центру лба. Бывает, стреляют в рот.

— Может быть, — согласился Фрэнк, — но обычно тогда, когда человек застрахован и в полисе специально оговаривается, что в случае самоубийства страховка не выплачивается. А человек, может быть, как раз и хотел обеспечить семью. Но к нашему случаю сие не относится. У него не было ни семьи, ни страховки.

— Правильней сказать, мы не обнаружили полиса. Но он мог оставить его у парня, который одолжил ему деньги в Мехико. Своего рода залог. Хотел, чтобы тот получил свои зелененькие обратно.

— Ему никто не дал бы страхового полиса. Вскрытие показало, что он не прошел бы медкомиссии, даже если доктора осматривали бы его в телескоп. Однако забудем о полисе. Сейчас мы пытаемся выяснить, была ли у него физическая возможность убить себя. Допускаю, что у него мог быть какой-то психологический мотив не хотеть, чтобы об этом знали. Не исключаю, что он имел в виду, прежде всего отца Трента. Наверное, тот вел с ним душеспасительные беседы, утешал его.

— Но почему он выбрал задний дворик Медли? — спросил я.

Пожав плечами, Фрэнк снова уселся верхом на стул.

— Почему люди выбирают то или иное место? Отправился, скажем, гулять без цели, куда глаза глядят. В кармане лежал револьвер. Постепенно взвинтил себя до такой степени, что решил им воспользоваться. Он шел по Кэмпбелл-стрит, возможно, в сторону железной дороги. Решение уйти из жизни уже созрело, и теперь он размышлял лишь о том, как выдать самоубийство за убийство с целью грабежа. Железнодорожная насыпь была, по его мнению, самым подходящим местом. По пути