Андрей Кивинов - Продавец слов Страница 18

Едва Шершень лишился бумажника, как в супермаркете у Антона тоже украли кошелёк. Либо потерял. Причём, даже сумма приблизительно совпала.

Чтобы нарастить объём и заодно лишний раз «очеловечить» героя, Антон уложил Шершня в кровать с простудой, и на следующий день слёг сам. Пришлось вызывать мать, которая народными средствами смогла довольно быстро поднять сына на ноги.

А по имевшейся задумке, Шершень ещё минимум дважды будет подвергаться смертельному риску. На этом была построена интрига, без этого никак не обойтись. Антон, не то, чтобы опасался, но чувствовал себя как-то неуютно. Но, в конце концов, отмахнулся от неудобных мыслей. Герой останется в живых, а это главное.

Работа над романом измотала настолько, что Антону грозил нервный срыв. Он уже начинал путать реальность с книжным вымыслом. Возвращаясь однажды домой с традиционной прогулки, шарахнулся от мужичка, попросившего у него спички. Ему показалось, что товарищ вместо сигареты достал из куртки пистолет…

«Скорее закончить с этой писаниной, скорее. Иначе в закрытый санаторий загремлю. Закончить… Чтоб начать заново? Они ведь захотят продолжения. А, об этом лучше не думать».

Сегодня, выйдя на прогулку, Антон обратил внимание на свежий рекламный плакат, висевший почему-то на дверях зоомагазина под лозунгом «Купи себе новый намордник!» Особой оригинальностью плакат не отличался. Дежурный взрыв, благообразная физиономия главного героя, падающий за горизонт горящий самолёт.

«Скоро!

Книга, которую ждут с нетерпением!

Антонина Бекетова. Капкан для Шершня!»

«Падающего самолёта у меня пока нет, – оценив плакат, подумал Антон, – и ронять его никакого желания не возникает. Зачем они эту катастрофу нарисовали?»

Ещё пара плакатов украшали автобусную остановку. Детишки уже успели подрисовать бедняге Шершню смачный фингал, а политтехнологи вывели на его лбу четыре заглавный буквы «ЛДПР», таким образом, подчеркнув политические пристрастия народного героя.

Купив газету, Антон завернул в супермаркет, но тот по техническим причинам оказался закрыт, лопнули какие-то трубы. Идти в далёкое кафе не хотелось, пришлось довольствоваться шавермой, которую готовил в ларьке весёлый кавказец.

В рубрике «Скандалы» мелькнуло знакомое имя.

«Адвокаты известного японского писателя Харуки Мураками предъявили претензии к издательству „Ариадна“, опубликовавшее переводы его ранних книг без разрешения автора. Сумма иска, по нашим сведениям, составляет полмиллиона евро. Мы попросили прокомментировать щекотливую ситуацию Матвея Тараконова, переводчика упомянутой книги. „Моё дело – переводить. Никто не запрещает мне это делать для собственного удовольствия. Договариваться с автором и покупать права на публикацию должно издательство. К тому же, я вообще не понимаю, о чем ведёт речь господин Мураками. Я переводил не его произведения, а рассказы малоизвестного у нас в стране Харуку Мараками. Это совершенно разные авторы, имеющие немного созвучные имена и фамилии и работающие в похожих жанрах. С Харуку же, насколько я знаю, все вопросы о правах на переводы утрамбованы»».

Вернувшись домой, Антон набрал номер Матвея.

– Привет, полиглот… Мне тут помощь нужна. Как по-японски будет банан?

– Зачем тебе? – голос приятеля отдавал похмельем.

– Контракт с японцами заключаем.

– Слушай, старик, я не помню сейчас… Через часок перезвони, я в словаре посмотрю.

– А тебе, оказывается, удивительно повезло.

– В чем?

– Что художник ошибся. Иначе товарищ Мураками разорил бы вас с Ульяновым на корню. Так как все же правильно – Мураками или Мараками?

– Ах, ты об этом?.. Пойдём, лучше вмажем… Вчера потусовался в ночнике, башка трещит, как перезрелый арбуз. Соточку пропустить не повредит.

– Нет, ты от вопроса не уходи, – настаивал Антон, – переводил или не переводил?

– Ты чего, следователь, что ли, из прокуратуры? – зло спросил Матвей, – ну, не переводил. И что с того? Народ покупает, недовольных нет. Лева допы[2] печатает.

– Ещё б не печатать…

– Да отвали ты… Я чего, ворую? Думаешь, просто эту японскую заумь сочинить? Свихнёшься, пока страницу напишешь. Кстати, могу тебе ноу-хау уступить, переводи на здоровье. Какого-нибудь Хуэлье. Ты ж, вроде, филолог.

– А сам что?

– Надоело, да и невыгодно. Лева снова предложил за Жарова поработать. Про «Невменяемого» что-нибудь свеженького сбацать. Сейчас в себя приду и займусь… Всяко проще, чем под Мураками косить.

– А как же насчёт следа в истории? Или вечности?

– Меня это не увлекает. Жрать сейчас хочется… Ну, чего, по стошечке пропустим? Ставлю.

– Не могу. Бананы сгниют.

В том же номере газеты популярная писательница Антонина Бекетова агитировала электорат за модный политический блок, в который она недавно вступила по велению сердца вместе с парой эстрадных звёзд и известным сериальным актёром местного калибра. На фотографии местный представитель блока вручал очаровательной Тосе партийный билет. Тося натужно улыбалась. Неплохой получился бартер. Бекетова рекламирует партию – партия рекламирует Бекетову.

«А не отправить ли Шершня в глубокую оппозицию этому блоку? – мелькнула каверзная мысль, – пускай Тоню подвергнут обструкции на партийном собрании за измену идеям. Заодно рубрика „Скандалы" получит ещё один великолепный материал».

Антон вернулся к работе. Словно зомби просидел у компьютера четыре часа, барабаня по клавишам и прерываясь лишь на приготовление кофе. Около девяти внезапно почувствовал себя плохо. Головокружение и ноющая боль в животе. Решив, что это от переутомления, перебрался на диван, немного полежал. Боль не проходила, наоборот, из тупой превратилась в острую. Заколотил озноб. Антон отыскал в аптечке таблетку ношпы, завернулся в плед..

«Что за напасть? И как не вовремя… Не дай Бог, что-то серьёзное. Надо позвонить матери, она подскажет, что выпить. Похоже, траванулся. Где это меня угораздило?»

Траванулся?!! О, дьявол!

Именно такое испытание он приготовил Шершню. Час назад коварная подружка подсыпала в портвейн Степану отраву. И в следующей главе Стёпа должен выпить вино. Но подружка, терзаемая угрызениями, вовремя, пока яд не начал действовать, признается в злодействе, и Шершень останется в живых. Правда, только с помощью реанимации…

Глава ещё не написана, но придумана. Неужели опять?.. Опять совпадение? Да, отличный получается сюжетик, Стивен Кинг позавидует.

А что если?.. А что если проверить? И все сомнения отпадут.

Антон кое-как поднялся с дивана. Резь в животе отдавала даже в шею, на лбу выступила испарина. Согнувшись, он уселся в кресло, опустил пальцы на клавиатуру. Буквы прыгали перед глазами, иногда сливались в сплошную массу.

Быстрее, быстрее, иначе я просто сдохну от боли. Ещё одна таблетка отправилась в рот, но это не помогло.

Шершень не будет пить это вино… Он нечаянно уронит бокал… Да, просто уронит и никакой реанимации. Пиши, пиши…

Когда он закончил сцену, к горлу подкатила тошнота. Антон бросился в туалет. Его вырвало вонючей щавермой. Вероятно, кавказец не слишком заботился о качестве своей кухни.

«Вот, сволочь… Собачатину, небось, подсунул. Спалить бы его ларёк».

Боль мгновенно прошла, Антон почувствовал явное облегчение. Отдышавшись, он умылся, вернулся в комнату и сел на диван, свесив руки, словно грузчик, в одиночку разгрузивший пароход.

«А, может, вернуться к первому варианту? Все-таки отравить? Чтобы не придумывать чего-то другого? Или?..»

Рисковать Антон не стал.

В два ночи, поняв, что не сможет заснуть, он поднялся с дивана и подошёл к тёмному окну.

«Почему это происходит?.. Я ж не Нострадамус. Совпало б один раз – ничего удивительного, такое случается. Куча примеров, когда выдумка автора потом воплощается в жизни. Та же гибель „Титаника“ была предсказана в одном из фантастических романов. Конан Дойл предсказал день своей смерти. Но не все же подряд должно совпадать. Причём, только на этой чёртовой третьей книге. Почему?..

Почему напасти, которые сваливаются на героя, тут же сваливаются и на меня? Что изменилось по сравнению с двумя первыми книгами? Ничего…

Ничего?.. Или… Изменилось?

Черт, неужели?..»

Антон вновь почувствовал озноб. Возможно, холодный ветер с улицы проникал сквозь неплотно заделанные щели в окне. Хотя ветра вроде не было… Двор за стеклом застыл, словно нарисованный, без малейшего движения.

«Изменилось… Самое главное…»

Антон сочинял то, что сочинять не хотелось. Он сочинял против своей воли, не вкладывая в свою работу не малейшей частички души, он не страдал над сюжетом и не мучался над строками, хотя иногда они получались удачными. Он походил на печатную машинку, работающую по заданной программе… Он хотел одного – побыстрее финишировать, неважно, где и каким образом. Хоть на одном колесе, но приехать, дотащиться… Он превратился в продавца дешёвых строк, работающего не головой, а задницей, по принципу – чем больше сидишь, тем больше напишешь. В первых книгах, пусть даже под чужим именем, пусть в лёгкой форме, он излагал то, что хотел изложить. А здесь…