Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Раймонд Чэндлер Страница 18

— Поеду в город. Если, конечно, я не нужен на дознании.

— Это решать коронеру. А теперь закройте окно, через которое вломились, а я выключу лампу и замкну дверь.

Я выполнил приказ, и Паттон, включив сначала фонарь, погасил лампу. Когда мы вышли на воздух, он подергал дверь, проверяя, защелкнулся ли замок, потом задвинул сетку.

— Мне кажется, Билл не хотел ее убивать, — сказал он, грустно глядя на освещенное луной озеро. — Видимо, придушил без умысла. Ручищи у него здоровенные. А уж придушив, стал думать — насколько хватало мозгов, — как выкрутиться. Мне его искренне жаль, но факты подтверждают именно эту версию. Все, что просто и естественно, чаще всего и оказывается правдой.

— По-моему, он бы сбежал, — сказал я. — Не представляю, как можно такое выдержать.

Паттон сплюнул в бархатную тень от куста толокнянки.

— Билл получает государственную пенсию, — сказал он медленно. — Пришлось бы сбежать и от нее. Когда прижмет, большинство людей много чего могут выдержать. И выдерживают. Ну ладно, прощайте. Я пойду к пирсу, постою там под луной и помучаюсь. Такая ночь, а тут думай про убийства.

Паттон неторопливо ступил в тень, и сам тут же стал тенью. Когда он совсем исчез из виду, я вернулся к воротам и перелез через забор. Сев в машину, я поехал вниз, приискивая место, где можно спрятаться.

11

Ярдах в трехстах за воротами от дороги отходила усыпанная прошлогодними листьями колея и, повернув вокруг огромного гранитного валуна, исчезала в лесу. Я объехал по ней валун, взобрался по осыпи футов на пятьдесят-шестьдесят вверх и развернул машину вокруг дерева. Потом погасил свет, выключил мотор и стал ждать.

Прошло полчаса. Без сигарет время тянулось медленно. В конце концов вдали затарахтел мотор, шум стал нарастать, и мимо меня внизу проползли белые лучи фар. Шум постепенно затих, но над дорогой еще долго чувствовался слабый запах сухой пыли.

Я вылез из машины, вернулся к воротам, а оттуда — к дому Билла. Окно на этот раз распахнулось от одного толчка. Я взобрался на него, опустил ноги на пол и зажег фонарь. Высветив им настольную лампу, я включил ее и прислушался. Все было тихо. Я двинулся на кухню и щелкнул выключателем висящего над раковиной светильника.

В дровяном ящике у печки аккуратно лежали колотые дрова. Никаких сальных тарелок в раковине, никаких грязных кастрюль на печи. Билл Чесс, даром что один, следил за порядком в доме как надо. Дверь из кухни вела в спальню, а там, еще за одной узенькой дверкой, была крошечная ванная, пристроенная, судя по свежей фанере, совсем недавно. Ванная не дала мне ничего интересного.

В спальне стояла большая кровать, туалетный столик с круглым зеркалом, комод, два стула и жестяная корзинка для мусора. С обеих сторон кровати на полу были тряпичные коврики. К стене Билл Чесс приколол несколько карт военных действий из географического журнала. На столике валялись идиотские, красные с белым ленты.

Я покопался в ящиках. Нашел коробку из кожзаменителя с кучей безвкусной бижутерии, всякую женскую ерунду и косметику. Мне показалось, что косметики слишком много, но поди знай. Там же лежало женское и мужское белье — не особенно густо. Среди вещей Билла в глаза бросалась яркая клетчатая рубашка с крахмальным воротничком. А вот под листом голубой папиросной бумаги в углу одного из ящиков я увидел то, что мне совсем не понравилось — новую шелковую комбинацию персикового цвета с кружевами. Шелковую комбинацию в такие времена женщина в здравом уме навряд ли бы забыла.

Дела Чесса были хуже некуда. Хотел бы знать, что подумал о комбинации Паттон.

Я вернулся на кухню и начал разглядывать открытые полки на стене у раковины, где пылилось множество банок и коробок с продуктами. Сахарная пудра была в квадратной коричневой картонке с оборванным углом, а вокруг белели остатки того, что рассыпал Паттон. Около пудры стояли банки с солью, питьевой содой, бурой, крахмалом, сахарным песком и тому подобным. Что-то могло лежать в любой из них.

Что-то, что было срезано с ножной цепочки, концы которой не сходились.

Я закрыл глаза, ткнул пальцем наугад и попал в соду. Взяв из ящика с дровами газету и расстелив ее, я вытряхнул всю банку на бумагу и покрутил в куче ложкой. Такого непристойного количества соды я в жизни еще не видел, но никаких интересных примесей в ней не обнаружилось. Собрав соду, я проделал ту же операцию с бурóй. Опять ничего, одна бура. В третий раз, решил я, должно повезти, и взялся за крахмал. Поднялась мелкая пыль, но и там ничего не оказалось.

Внезапно до меня донеслись отдаленные шаги. Я застыл на месте. Потянулся к выключателю, погасил свет, затем прокрался в гостиную и погасил настольную лампу. Поздновато, конечно. Шаги раздались снова, глухие, осторожные. По спине у меня забегали мурашки.

Я ждал в темноте с фонарем в левой руке. Две минуты тянулись чудовищно долго. Я почти не дышал. Это был явно не Паттон. Тот сразу бы открыл дверь и выгнал меня отсюда. Тихие, осторожные шаги, казалось, двигались то в одну, то в другую сторону. Пара шагов — и тишина, еще шаг — опять тишина. Я подкрался к входной двери, неслышно повернул ручку замка, и, распахнув дверь, включил фонарь.

Сверкнула пара золотистых глаз, что-то скакануло, и раздался быстрый стук копыт среди деревьев. Любопытный олень.

Я закрыл дверь и, освещая путь фонарем, вернулся на кухню. Круглый луч уперся в коробку с сахарной пудрой.

Включив снова верхний свет, я сиял ее и вытряхнул на газету.

Паттон, ясное дело, в ней не копался. Случайно найдя браслет, он решил, что больше там ничего нет. Ему и в голову не пришло искать дальше.

Однако в кучке тонкой белой пыли хранился еще один комок папиросной бумаги. Я отряхнул его и развернул. В нем было крошечное, не больше ногтя, золотое сердечко.

Переложив ложкой пудру назад, я поставил коробку на место, а газету сунул в печь. Потом вернулся в гостиную и включил настольную лампу. В ее ярком свете на обратной стороне сердечка даже без лупы можно было прочесть мелкую гравировку прописными буквами:

«Милдред от Эла. 28 июня 1938. С любовью».

Милдред от Эла. Милдред Хэвиленд от какого-то Эла. Милдред Хэвиленд — это Мьюриел Чесс. А Мьюриел Чесс погибла через две недели после того, как ее искал полицейский по имени Де Сото.

Я стоял с сердечком в руке и размышлял,