Дэвид Гудис - Ночной патруль Страница 2

Иногда ему удавалось пропустить вопрос мимо ушей. А иногда он чувствовал, что просто обязан ответить. Беззвучно он говорил значку: «Эй, ты! Какого черта?! Мы никого не обманываем. Мы никого не обираем и не проливаем кровь. Просто мы хотим жить в свое удовольствие и другим того же желаем».

«Это не ответ! — говорил ему блестящий металл. — Придумай что-нибудь получше!»

Тогда Кори смущенно поеживался и вздыхал. Он выжидал некоторое время, отвернувшись и стараясь привести свои мысли в порядок.

"Ну вот, теперь я тебе отвечу, — говорил он значку спокойно и даже ласково, словно непонятливому ребенку, — все дело в том, что тут живут бедняки, которые удачи и не нюхали. Уж я-то знаю — я родился и вырос в этой дыре.

Так вот, суть в том, что у людей нет денег. Возьмем, например, виски. Легальная бутылка, пол-литра, стоит четыре доллара или больше. А целую пинту нелегального самогона можно купить за один доллар. Конечно, иногда попадается настоящая отрава! Но редко. Одна партия где-то на пять тысяч. Согласись, это не слишком большой процент. Можно пить домашнее пойло и наутро встать живым и здоровым. У меня лично никогда не было похмелья от самогона, чего не скажешь о некоторых известных марках виски.

Или возьмем азартные игры. Тебе платят сорок — шестьдесят долларов в неделю, а нужно кормить жену и четверых или пятерых детей. Скажем прямо, чтобы играть на бирже, у тебя средств не хватает. На ипподром денег нет, не говоря уже о том, чтобы вступить в какой-нибудь частный клуб, на который никто не наезжает. Список членов таких клубов включает звонкие имена, имена со связями и деньгами — в этом вся разница, — и только. Итак, ты живешь в этой дыре и хочешь развлечься. Единственное, что тебе остается, — это опустить шторы и вытащить колоду карт. Конечно, при этом ты преступаешь закон и становишься так называемым преступником. И получается, если ты хочешь играть и не опасаться, что к тебе вломятся, единственное, что тебе остается, это заключить договор с тем, у кого есть значок.

Или еще, девицы, профессионалки. Я не имею в виду «динамисток», обманщиц, которые выманивают у посетителей все деньги на выпивку, при том, что сами пьют чай из высоких стаканов вместо коньяка, а потом получают свою долю с владельца бара. Или тех, кто поит человека допьяна, а потом отбирает деньги, заманивая его в какую-нибудь комнату, где из чулана появляется громила и награждает его ударом в челюсть. Я говорю не о них. Я — о настоящих профессионалках, которые честно отрабатывают свое, и ты уходишь от них удовлетворенным. Вот что я тебе скажу: факты свидетельствуют, что эти истинные профессионалки приносят больше пользы, чем вреда. Они необходимы, как дворники, мусорщики и чистильщики канализации, поскольку выполняют так называемую общественно-полезную функцию. И не думай мне возражать — статистика на моей стороне. Если бы не профессионалки, было бы больше самоубийств, больше убийств. И уж гораздо больше тех случаев, о которых пишут в газетах, когда, например, четырехлетнюю девочку затащили в кусты или шестидесятилетнюю домохозяйку разрубили на куски топором".

Значок ничего не отвечал.

Поэтому Кори продолжал: "Слушай, я знаю, о чем говорю. В наше время, когда все эти извращенцы и маньяки расхаживают по улицам, очень жаль, что нет больше домов, куда они могли бы пойти, заплатить деньги и выпустить пар. Тогда от них было бы куда меньше вреда.

Ладно, пусть это противозаконно. Но хотелось бы мне получать хотя бы по одному новенькому десятицентовику за каждую проститутку в округе, которая всякий раз рискует, торгуя своеобразным облегчением, необходимым всем этим подонкам, чтобы не дать им выйти на улицу и совершить нечто мерзкое. С тебя довольно?"

«Нет», — отвечал значок.

«Ты считаешь меня мерзавцем?»

«Точно, — подтверждал значок, — ты взимаешь мзду с нарушителей закона, значит, ты еще хуже, чем они».

«Но послушай же меня! — умолял он значок. — Безобидные надувательства, карточные игры, поддельное виски и девочки с их маленькими уловками — это же мелочи жизни. Ничего больше, поверь мне! Я никогда не беру денег с торговцев наркотиками, грабителей или магазинных воров. Я никогда не заключаю сделок с теми, кого считаю настоящим преступником. Я лишь пытаюсь...»

«Давай заливай дальше! — перебивал его значок. — Вешай мне лапшу на уши. Да тебе просто нужен лишний доллар и ничего больше. Ровным счетом ничего».

«Ты так думаешь?»

«Я уверен», — отвечал значок.

Кори хмурился и задумывался всерьез. Но серьезные размышления напоминали ему школу, в то время как он предпочитал спортивную площадку. Хмурый вид сменяла ухмылка, он пожимал плечами и говорил значку: «Может быть, ты и прав, ну и что?»

Но при этом ухмылка получалась слегка натянутой, а плечами он пожимал несколько притворно. Внутренне он морщился и извивался, словно пытался высвободиться из оков.

Когда Кори в конце концов поймали, препроводили в городской суд и лишили значка, для него это было почти облегчением.

По пути к «Забегаловке» Кори все время нашаривал пальцами три доллара шестьдесят пять центов у себя в кармане. Он двигался на запад по Эддисон-авеню, главной улице предместья.

Этот район называли «Болото». Он располагался на окраине большого города и с трех сторон был окружен болотами. Сразу за рядами старых деревянных лачуг начинались заболоченные луга, покрытые серой грязью, серо-зеленой растительностью и лужами с тусклой водой, подернутой пленкой слизи. С четвертой стороны располагалась река, и Эддисон-авеню выходила на мост, который пересекал ее. На любой карте «Болото» обозначалось треугольничком, казалось никак не связанным с остальным городом, и походило на остров.

Эддисон-авеню — единственная улица в предместье с двусторонним движением. Остальные улочки узкие, некоторые замощены щебнем, другие и вовсе не мощенные. По большей части люди ходили по проулкам. «Болото» представляло собой целый лабиринт проулков с большим количеством отожравшихся котов. Коты были матерыми, но, если на одного из них набрасывалась стая крыс, ему приходил конец. Крысы на «Болоте» чрезвычайно злобные, а некоторые не уступают в размерах котам. Порой по ночам шум сражений котов с крысами напоминает звук работающей на полную мощность пилорамы.

В ту ночь было именно так. Проходя через перекрестки, Кори слышал вопли, визги, хрипы, почти человеческие крики боли, смешанные с шумом борьбы быстрых как молния четырехпалых бойцов. Экс-полицейский слегка поморщился и ускорил шаг. Он родился и вырос на «Болоте», но почему-то так и не мог привыкнуть к этим звукам.

Конечно, в мире существуют звуки и похуже. Он слышал отвратительные звуки на Сицилии и в Италии, особенно в Анцио, где враг знал высоту и поливал все внизу артиллерийским огнем. И все-таки звуки, доносящиеся из переулков, задевали его глубже, теребили каждый нерв его тела и в результате концентрировались в неровном полукруглом шраме высоко на бедре, где-то у паха.

Это произошло, когда Кори было полтора года. Его оставили одного в задней комнате на первом этаже, пока его овдовевшая мать и ее очередной приятель пили в каком-то кабаке на Эддисон-авеню. Ребенок спал, когда в дом пробралась крыса. Это была огромная крыса, голодная до безумия. Она прокралась с улицы, пролезла в комнату через щель между досками в стене. Спустя несколько минут жители других комнат первого этажа услышали крики. Они бросились к ребенку. Крыса удрала. Спрыгнув с кровати на стул, она юркнула в открытое окно.

Кори не оставили без помощи, поскольку все прекрасно знали, как обращаться с крысиными укусами. На «Болотах» такое считалось обычным делом. На кровоточащее бедро плеснули немного свежего самогона крепостью в добрых сто градусов. Потом разорвали простыню и наложили повязку. Уже через неделю малыш встал с кровати и начал ковылять по комнате.

А потом, когда мальчику исполнилось уже шесть, еще одна крыса забралась в комнату. На этот раз малыш не спал. Он был в полной готовности и знал, что делать. Его мать держала оружие на расстоянии вытянутой руки на случай появления какого-нибудь обитателя проулков. Он схватил нож с шестидюймовым выдвижным лезвием, лежащий на стуле рядом с кроватью. Когда крыса прыгнула, раздался щелчок, и лезвие открылось. Все было рассчитано до мгновения, рука мальчика не дрогнула. Он бросил мертвую крысу на пол, даже не позаботившись стереть кровь с лезвия ножа. И лег спать дальше. Через час, когда мать Кори, пошатываясь, вошла в комнату, взгляд ее остекленевших от вина глаз наткнулся на крысиный труп и красное от крови лезвие ножа. Она окликнула мальчика. Он проснулся.

— Надо было сразу раскроить тебе башку, черт тебя подери! — сказала она. — Или я сама виновата. Мне не следовало рассказывать тебе о нем...

Она имела в виду отца Кори, который умер за четыре месяца до его рождения. Он был хорошим человеком. Единственным хорошим человеком, которого она знала, и ей с ним было лучше, чем с мужем. Такой порядочный, такой искренний, такой чистосердечный. Рядом с ним она чувствовала себя счастливой.