Евгения Романчук - Без права голоса Страница 2

Совершенствуя свои аналитические навыки, многих мне удавалось прочитать чуть ли не с первых слов. Однако были и те душа которых, словно закрытая книга, оставалась до последнего загадкой для меня. Одной их таких «темных лошадок» стала Натали Дюшен, скромная тихая девушка двадцати восьми лет французского происхождения. Мне казалось, что ее имя ей подходило идеально, напоминая томную героиню какого-нибудь романа времен гражданской революции. Она путешествовала одна, и ее редко можно было застать в компании собеседника, быть может, потому что для всех она была кем-то вроде «белой вороны». Одевалась она хоть и со вкусом, но чрезвычайно скромно. Волосы носила аккуратно заплетенные в косу. Натали была очень высокой, худощавой барышней с правильными утонченными чертами лица. Девушка не пользовалась косметикой. Кожа ее постоянно была чересчур бледной, что придавало ей женственности и некую ранимость. Однако мисс Дюшен отличалась не только своим внешним видом, но и походкой, мимикой, жестами, которые были насквозь пропитаны отчужденностью, скованностью и какой-то, я бы сказал, жизненной усталостью. Каждое ее движение было полно робости, за счет чего создавалось такое впечатление, будто все, что она делала, в том числе, когда банально просила принести ей салфетки или просто подносила вилку к губам, она делала впервые в своей жизни, и за что заранее извинялась. От Натали таки веяло таинственностью. Никто не знал, каким образом она попала на этот корабль, ведь было очевидно, что она явно не являлась частым участником подобных круизов. Ходили слухи, что у нее имелся состоятельный покровитель, который и проспонсировал ее досуг. Кто-то утверждал, что она получила кругленькую сумму в наследство от своего родного дяди, которого даже ни разу не видела. Были и такие, которые говорили, будто воспитанная в интернате Натали спустя много лет разыскала своих биологических родителей, а они, на радостях увидев родного ребенка, сделали ей подарок в виде морского путешествия. Я ко всем этим версиям относился весьма скептически. Но сама по себе Натали меня заинтересовала с нашей первой встречи, когда она пришла в наш бар, присев за дальний столик в углу и заказав бокал самого дешевого вина. Она пила его так, будто она была самым профессиональным винным критиком в мире, которого попросили продегустировать грузинскую бутылку с пятидесятилетней выдержкой. Мне нравилось наблюдать за ней. Плавно поднимая бокал к губам, она всей грудью вдыхала аромат, каждый раз при этом блаженно закрывая глаза. Казалось, в ту секунду ей был безразличен весь мир, кроме содержимого ее фужера. Осушив его, спустя двадцать минут Натали практически шепотом, а иногда и одним кивком головы, просила счет, оплачивала его мелочью без остатка на чай и самодовольно уходила к себе в каюту.

Я помню, тот вечер не был исключением. Натали все так же сидела в углу и мелкими глоточками наслаждалась своим вином, как вдруг к ней подсел коллекционер картин Сальвадора Дали — Джузеппе Фолодинни, славившийся своим фанатичным пристрастие к футболу, спортивным машинам и коньяку. К моему удивлению, Натали охотно приняла его компанию. Впрочем, он, хоть и был в два раза старше ее, на шестом десятке переживающий уход жены по причине раскрытия его многочисленных измен, в принципе, был недурен собой. Часто посещая спортивный зал, он старался держать себя в форме, полностью отказываясь от любой жирной пищи и мучных изделий.

Джузеппе развлекал Натали больше часа своими историями о мировом футболе и рассуждениями о современном искусстве, которые мельком доносились и до меня каждый раз, когда я проходил мимо. Натали же, преимущественно, молчала, внимательно изучая своего собеседника. Впервые я увидел, как она улыбалась. Джузеппе расщедрился и заказал розовое шампанское. Все время, пока они сидели, я неустанно следил за этой парочкой, ловя себя на мысли, что я ревновал Натали, но ревновал не так, как парень ревнует свою возлюбленную, а скорее как брат — родную сестру. Не знаю, с чего я это взял, но с самого первого дня я чувствовал некую ответственность за безопасность Натали, и мне почему-то хотелось оберегать ее, словно она была моей родственной душой. Наблюдая, как ситуация уходила из-под контроля, я, не подавая виду, внутри очень злился. А когда, допив шампанское, Джузеппе расплатился по счету и покорно последовал за мисс Дюшен по направлению к ее каюте, я был просто вне себя от ярости. Однако я, конечно же, ничего не сделал. Да и что я мог? Ведь я был всего лишь сторонним наблюдателем, молчаливым свидетелем с отсутствием права голоса. Поэтому, еще кое-какое время посердившись, я продолжил отрабатывать смену, которая предполагала закончиться через семь часов.

Большую часть следующего дня я проспал, поэтому новости о знаменательных событиях на судне я узнал позже всех. Когда я зашел в столовую, все сочувственно только и говорили о Джузеппе Фолодинни, который в то утро проснулся немножечко мудрее и немножечко беднее, поскольку из его каюты, пока он спал, беспардонно и оперативно были вынесены все наличные деньги, кредитные карточки, часы, документы и ювелирные изделия. Его же ночная собеседница еще до рассвета вышла в порту, скрывшись в неизвестном направлении. Больше ее никто не видел. Вот так, мною названная сестра оказалась простой клофилинщицей. Более того, как в последствие выяснилось в полицейском участке, она воспользовалась краденым удостоверением, а стало быть, никакая она не романтичная Натали, а всего-навсего банальная воровка без имени, статуса и общественного признания. Серая мышка мигом превратилась в профессиональную аферистку. Кто бы мог подумать?

Мои ненадежные школьные товарищи, армейские «деды», бывшая жена и некоторые другие второстепенные персонажи, встречавшиеся на моем жизненном пути, уже давно заставили меня осознать, что я довольно паршиво разбираюсь в людях. Но я никогда не понимал, насколько все печально, до того памятного столовского обеда. Вот именно в тот день я по-настоящему впервые разочаровался в самом себе. Тогда я еще не знал, что это было лишь начало процесса познания собственных промахов.

Абсолютным открытием для меня стал наш ассистент повара, грузин Рустам, позитивнейший человек, душа любой компании, который с юмором никогда не расставался. Даже когда спал, как свидетельствовал его сосед по каюте, он и тогда умудрялся произносить остроумные шуточки. Одним словом, я не то что не видел, я просто не представлял Рустама огорченным, расстроенным или чем-то опечаленным. Для меня это был парень вечного веселья и оптимизма. Казалось, ничто не могло его сломать. Но я ошибся.

Как-то после нелегкой длительной смены, уставший, я прогуливался по палубе и вдруг заметил, как тот самый грузин со слезами на глазах уверенно и быстро перелезает через борт корабля. Я остолбенел. Если человек решил укоротить себе жизнь, то это полностью его ответственность. Я всего лишь наблюдатель. Разве мне кто-то давал право вмешиваться в судьбы посторонних людей? Но как только я это подумал, два моряка, проходящие мимо, без лишних разглагольствований вдруг накинулись на собирающегося прыгнуть в воду Рустама. Предполагая, что разговоры уже не помогут, они перетащили грузина обратно через борт и оттянули его подальше от края. Рустам начал кричать что-то невнятное и биться в истерике, размахивая руками. Пока один из его спасателей пытался утихомирить самоубийцу, второй побежал за врачом.

Оказалось, что в тот день Рустама оповестили, что его то ли невеста, то ли просто возлюбленная успела выйти замуж за другого, пока он плавал. Уточнить информацию мне так и не удалось, поскольку тем же днем парень сошел с корабля. Будучи весьма спокойным и уверенным в положительном исходе любой затруднительной ситуации, Рустам неожиданно для меня оказался в одном шаге от совершения непоправимого. Вот уж, правда говорят «В тихом омуте черти водятся», и наш грузинский ассистент повара стал живым тому доказательством.

Вообще, попав на судно, каждый в какой-то мере немного сходил с ума. Быть может, атмосфера перманентного праздника подталкивала людей совершать глупые, опрометчивые, а порой даже абсолютно бессмысленные поступки. К сожалению, я тоже не оказался исключением. Пройдя адаптацию и исследовав, так сказать, местный рынок, у меня завязался роман с одной из официанток. Веселая, добрая, общительная, а главное простая Крати была на девять лет меня моложе. Мне нравилось убивать с ней время, нам никогда не было скучно вместе, и не смотря на это, я понимал, что все несерьезно, по крайней мере таковым было мое отношение к ней. Через некоторое время, окончательно устав от пустоты и бесперспективности данной связи, у меня состоялся напряженный разговор с Крати о нашем разрыве и «возможностью остаться друзьями», как это обычно предлагается, но никогда не реализовывается. Крати раздосадовано плакала и проклинала меня, я же в свою очередь, как более опытный в любовных делах, понимал, что ей просто нужно время. Однако несколько дней спустя, прибирая одну из многих выделенных мне в смену кают, мое мнение кардинально поменялось. Как я понял по многочисленным исписанным черновикам, разбросанным по столу, кровати и полу, в той каюте проживал начинающий, а, быть может, уже известный в определенных кругах, писатель. Блестящие туфли на высоких каблуках, стоящие у входной двери, позволили мне судить, что это была женщина. Окончательно заскучав от монотонности своей грязной работы, я не удержался и заглянул в ее рукописи. У автора был мелкий почерк, и мне то и дело приходилось щуриться. Будучи абсолютно безразличным к чтению и редко видящий какой-либо текст, по какой-то непонятной мне причине я умудрился запомнить кое-что из прочитанного. При чем некоторые отрывки так сильно впились мне в память, что я смог пронести их через годы и не растерять. Из самого яркого было следующее: