Дик Фрэнсис - Частный детектив Выпуск 3 Страница 26

Эван размахивал руками, как безумный. Как будто знал волшебное слово, способное загнать все это в машину. Конрад дергал себя за усы. Я открыл багажник своей машины, бесцеремонно побросал все туда и сказал Конраду, что разберемся, когда приедем на место.

Затем мы выпили пива и около полудня двинулись в путь. Добрых пять часов ехали мы на северо–восток от Иоганнесбурга и поднялись еще на сотню метров над уровнем моря. Воздух становился все суше, и нужно было все чаще останавливаться, чтобы чего–нибудь выпить.

В пять мы подъехали к воротам Нумби, въезду в заповедник. Отсюда Парк Крюгера тянулся на триста двадцать километров к северу и на восемнадцать километров к востоку. Парк не огорожен, так что звери могут покинуть его, если им там не нравится. Ворота Нумби — это деревянный шлагбаум, охраняемый двумя смотрителями–неграми в форме, и небольшой домик неподалеку. Эван показал смотрителю пропуск на два автомобиля и разрешение на проживание в кемпингах, он поставил печати и поднял шлагбаум.

Пурпурные и фиолетовые бугенвилии сменились обычной растительностью. Заповедник был буквально выжжен солнцем. За много месяцев здесь не выпало ни капли дождя. Узкая дорога вела в глубь высохших зарослей, и единственное, что напоминало о людях, — это его асфальтовое покрытие.

— Зебры! — крикнул Конрад.

Я увидел стадо пыльных зебр, они лениво обмахивались хвостами.

К счастью, у Конрада был план заповедника. Нам нужно было попасть в кемпинг с прекрасным названием Преториускоп, но, как вскоре выяснилось, здесь была масса узких, извилистых и пересекающихся дорог, так что можно было заблудиться и чрезмерно углубиться в джунгли, где, как нас заверили, водятся огромные стада львов, носорогов, буйволов и крокодилов.

Ну и, конечно, слонов.

Кемпинг, расположенный на просторной площадке, был огорожен высокой проволочной сеткой. Кирпичные, крытые соломой домики напоминали красные бочки, накрытые соломенными шляпками.

— Рондавеле, — сказал Эван. Он зарегистрировал нас в конторе, и мы отправились на поиски отведенных нам помещений. Каждый из нас получил в свое полное распоряжение отдельный домик: две кровати, стол, стулья, встроенный шкаф, душ и кондиционер. Одним словом, полный комфорт в сердце джунглей.

Эван постучал в мою дверь и объявил, что мы отправляемся на вылазку. Ворота кемпинга запирались на ночь в шесть тридцать, так что у нас было от силы минут сорок на то, чтобы сориентироваться на местности и увидеть стадо павианов.

— Мы не успели разгрузиться, — сказал Эван, — поэтому поедем на твоей машине.

Я вел машину, они наблюдали. Павианы сидели на пригорке, с увлечением ища друг у друга насекомых, а чуть дальше антилопы обгладывали какие–то ветки, лишенные листьев. И никаких слонов.

— Давайте возвращаться, пока не заблудились, — предложил я, и мы вернулись за несколько секунд до того, как закрыли ворота.

— Что было бы, если бы мы опоздали? — спросил я.

— Пришлось бы ночевать в джунглях, — авторитетно ответил Эван. — Если они закрыли, то сам Господь ничего не поделает.

Эван, как обычно, делал вид, что черпает информацию из воздуха, но, как выяснилось позже, он нашел в конторе памятку и проштудировал ее. Памятка советовала не открывать окна автомобилей и не орать «Зебра!» или «Лев!», потому что животные этого не любят. Они не боятся машин и не обращают на них внимания, но если из автомобиля высовывается какая–нибудь часть человеческого тела, в животных просыпается аппетит, и они бросаются в атаку.

Конрад достал из багажника ящик с пивом, и мы занялись утолением жажды. Воздух был мягким и теплым.

Обстановка была спокойной, и даже присутствие Эвана не могло ее испортить. У нее был один недостаток — она создавала ощущение безопасности.

* * *

На следующий день мы отправились в джунгли на рассвете и завтракали в Скукузе. Здесь и заночевали.

Скукуза был побольше Преториускопа, и администраторы Эвана сняли для нас рондавеле высшего класса, а также проводника, что было бы просто великолепно, если бы он не был потомком буров, с трудом изъясняющихся по–английски. Высокий, медлительный, неразговорчивый человек — полная противоположность Эвану.

Хаагнер переводил английский вопрос на африкаанс, потом формулировал ответ, переводил его на английский и только потом открывал рот, что бесило Эвана, но Хаагнер плевал на это и не терял душевного равновесия. Конрада это от души веселило, хотя он старался не показывать вида; как слуга, наблюдающий за тем, как его строгий хозяин падает, поскользнувшись на банановой кожуре.

Теперь мы передвигались на вездеходе Хаагнера, куда Конрад перенес «Аррифлекс», звуковую аппаратуру, желтый ящик, магнитную ленту, карты, блокноты, альбом для эскизов, фрукты, пиво и бутерброды в пластиковых мешочках.

— Олифант[1], — неожиданно произнес Хаагнер, которому Эван уже раза три рассказывал о цели нашей экспедиции, и остановил машину.

— Вон там, внизу.

Мы посмотрели и увидели несколько деревьев, кусты и небольшую речушку.

— Слишком далеко, чтобы снимать, — сказал Эван. — Нужно подъехать поближе.

— Они на другой стороне реки, — сказал Хаагнер. Река Саби. Саби на языке банту означает «страшно».

Я был уверен в том, что он не подначивает Эвана. Хаагнер делился информацией. Узенькая, ничем не примечательная речушка мирно пересекала долину и выглядела ничуть не более страшной, чем Темза.

Хаагнер тыкал пальцем в разную живность, но Эвана не интересовали ни хохлатые сойки, ни зеленые мартышки, ни гну, ни стада грациозных очаровательных антилоп. Его интересовали исключительно кровожадные твари вроде гиен, грифов и, в особенности, львы и гепарды, которые даже здесь встречаются крайне редко.

Больше всего он желал видеть «олифантов». Эван взял на вооружение это местное слово, оно нравилось ему, он повторял его на разные лады так, как будто сам его придумал. Когда Хаагнер показал нам лежащую на дороге слоновью кучу, восторгу Эвана не было границ. Он приказал остановить машину и заставил Конрада отснять не меньше десяти метров пленки в разных ракурсах.

Хаагнер невозмутимо поставил машину так, чтобы Конраду было удобней снимать. Он не скрывал, что считает Эвана сумасшедшим, а я беззвучно хохотал, пока не разболелось горло. Будь слон рядом, Эван заставил бы его сделать дубль — еще две или даже три кучи. Для Эвана это было бы вполне нормальной вещью.

Эван с нескрываемым сожалением расставался с кучей, судя по всему, он размышлял над тем, как использовать ее наиболее символично. Конрад заявил, что мечтает о пиве, в ответ Хаагнер протянул руку и сказал: «Ондер–Саби», что оказалось названием кемпинга, как две капли воды похожего на предыдущие.

— Олифанты есть у реки Салии, — сообщил Хаагнер после короткой беседы с группой своих коллег. — Если мы поедем сейчас, мы сможем их увидеть.

Эван, разумеется, пожелал, чтобы мы поехали немедленно, так что пришлось расстаться с приятной прохладой.

— Сегодня жарко, — сказал Хаагнер. — Завтра будет еще жарче. Еще немного, и пойдет дождь. Тогда все будет зеленым.

— Нет, нет, — забеспокоился Эван. — Мне нужна именно засуха. Сожженная солнцем растительность. Я хочу, чтобы заповедник выглядел так, как сейчас — враждебным, бесплодным, агрессивным, страшным, злым и беспощадным.

Хаагнер ничего не понял. Он долго думал, а потом повторил:

— Через месяц будет дождь, и Парк станет зеленым. Очень много воды. Сейчас воды мало. Речки высохли. Олифанты ходят к большой реке, к Салии.

Мы проехали два километра, после чего остановились около просторной хижины на краю обширной долины. Под нами текла река Салия, и мы действительно увидели олифантов. Большая семья — папа, мама и детки, — весело плескались в воде. Родители поливали детей из хобота.

Место, где остановился Хаагнер, было специальной площадкой, поэтому он позволил нам выйти из машины. Мы с удовольствием размяли ноги и полезли в красный ящик. Потом Конрад держал в одной руке камеру, в другой — банку с пивом, а Эван, чрезвычайно возбужденный, пытался заразить нас своим энтузиазмом.

Я присел рядом с Хаагнером и распаковал бутерброды. Было не меньше тридцати пяти градусов в тени. Хаагнер предупредил Эвана, чтобы он далеко не уходил и не дразнил львов, но Эван был уверен, что с ним ничего не может случиться, и оказался прав. Он убедил Конрада пройти с ним метров сорок по направлению к реке, чтобы съемка была выразительней. Хаагнер беспокоился и кричал, чтоб они вернулись. Он сказал мне, что его непременно вышвырнут с работы, если он будет вести себя иначе.

Вскоре Конрад вернулся. Он заявил, что слышал, как в кустарнике рычало «неизвестно что».

— В заповеднике тысяча двести львов, — сказал Хаагнер. — Если хотят есть, нападают. Только львы убивают на территории заповедника тридцать тысяч разных животных за год.